ППЖ. Походно-полевая жена - Дышев Андрей Михайлович

Ты чувствуешь, Герасимов, как отпускает, как слабеет хватка металлической клешни, что так долго сжимала твое сердце? Ты чувствуешь, как начинаешь оживать, и очистился горизонт твоей жизни, и он прозрачен, свеж, напоен светлым дождем? Ты чувствуешь, как на тебя снисходят золотые лучи? Не оглядывайся, отцепи от себя этот страшный якорь, выключи этот сводящий с ума грохот гусеничной техники, вертолетных лопастей, автоматных очередей, минометов, гаубиц; разбей динамик, из которого несутся треск и шипение команд, криков о помощи, монотонное, безнадежное, многочасовое повторение чьего-то позывного, зашифрованного имени, которое уже не числится в списках живых. Разве ты знаком со всеми этими далекими и безликими грызачами, власенками, ступиными, нефедовыми, шильцовыми, баклухами, думбадзами? Посмотри же в глаза жене!

- …посмотри мне в глаза, - попросила Элла. - Скажи, это было?

Она держала в руках лист. Строчки ровные. Слова разборчивые. Буквы - эталон каллиграфии.

… «Уважаемая Элла Леонидовна! Как коммунист, я обязан поставить вас в известность, что ваш муж на протяжении одиннадцати месяцев сожительствует… политорганы обязаны строго следить за морально-нравственным обликом офицеров… я заверяю, что предприму все усилия для сохранения вашей семьи… будет строго наказан… неусыпный контроль со стороны товарищей и партийной организации… в соответствии с требованиями нравственного кодекса и коммунистической морали…

Заместитель начальника политического отдела подполковник А. Куцый». - Скажи, - произнесла Элла, медленно перегибая письмо пополам, а потом еще раз пополам. - Ведь этого не было? Не было, Валера? Ведь ничего не было, так ведь?

Ничего не было. Ничего. Ты права, Элла. Ты права, как твоя мама. Вы с ней засаживаете жизнь цветами и травами, чтобы головокружительный запах забил прогорклый запах дыма. Вы рассаживаете повсюду скрипачей и виолончелистов, чтобы они заглушили лязг гусениц. Была бы возможность - выстирали бы, выполоскали, выбелили бы хлоркой мозги.

- Во-первых, с сегодняшнего дня ты прекращаешь пить. Больше - ни капли. Все, хватит.

Элла рисует эскиз будущей жизни. Это одно сплошное солнце, облака и птицы.

- Во-вторых, ты увольняешься из армии. Артур Михайлович пообещал назначить тебя инструктором в обком комсомола. Ты не представляешь, какая нас ждет жизнь! У тебя будут служебная машина, спецпаек, квартира, путевки за границу, уважение, почет, власть… Тебе надо завтра же купить костюм и пойти на собеседование. Обязательно нацепи свой орден…

- Он не цепляется, Элла. Он привинчивается.

- Не придирайся к словам. Ты стал заносчивым. Не забывай, что пока ты там… пока ты там был, моя мама очень много для тебя сделала. А ты, между прочим, даже пустячного сувенира ей не привез. Ну ладно, забудем все обиды. Я не сержусь. И мама тоже. Мы тебя простили.

Строительство новой жизни идет бешеными темпами. Цветы вокруг распускаются прямо на глазах, со скрипом и скрежетом. Виолончелисты дрочат смычки до дыма.

- Еще надо распределить деньги, которые у тебя на книжке. Во-первых, заплатить маме за твое проживание здесь. Второе: купить шифоньер и стиральную машину - это пригодится в будущем, когда у нас появится бэби. Дальше: надо купить телевизор для маминого начальника, чтобы он отправил ее на переподготовку - тебе как афганцу в универмаге без очереди продадут…

Герасимов прислушался. Нет, уже почти не слышно, как кричит Ступин и скулит Курдюк… Сейчас все купим, родная. Сейчас весь мир купим!

Артур Михайлович распрощался. Он позволил теще поухаживать за собой и надеть на себя пиджак. В прихожей поцеловал ей ручку. Теща посетовала на то, что руки у женщин стареют быстрее, чем тело. Герасимов поразился тому, как блестят его туфли - ни единой пылиночки! И вообще здесь нигде не было пыли. Можно окно настежь раскрыть, и даже если внизу проедет машина, воздух останется прозрачным, как родниковая вода… Но нет, нельзя вспоминать про пыль, табу!

Как-то незаметно в квартиру просочился сосед Эдик. В сумрачной прихожей его почти не было видно, только глаза поблескивали, словно «сварка», огоньки крупнокалиберного пулемета под днищем вертолета… Стоп, стоп, стоп! Нельзя! Табу!

- Привет, - сказал Эдик шепотом. - Приехал? Ну, как там? Слушай, будь другом, привези пару батников и джинсы… Вот бумажка, я тут размеры записал. И еще ручку чернильную - там, говорят, ручки клевые. Это не мне, это начальнику надо. Он как узнал, что у меня сосед в Афганистане, так каждый день про ручку напоминает. Ладно? А я тебе потом… тоже… Вот список, возьми! Не забудешь? Тут я еще записал кое-что, но это так, по мелочам…

Теща прислушивается из кухни, уши от напряжения раскраснелись. Самой просить гордость не позволяет, снова послала дочу.

- Валера, - сказала Элла. - Маме джинсы надо привезти. «Поп» не надо, лучше «Топ». Я сайза ее не знаю, сейчас обмеряю сантиметром и скажу… А чеков у тебя совсем нет? Совсем-совсем? Зря, конечно, ты их не привез. У нас в «Березке» импорта всякого навалом… Когда ты пойдешь деньги с книжки снимать? Я с тобой… Слушай, а почем там у вас лайковые плащи? Мне на осень такой плащ обязательно нужен. А говорят, детские вещи там дорогие. Что, в самом деле очень дорогие?.. Ах, если бы ты знал, как меня Маринка замучила! Ты не помнишь Маринку? Да подруга моя, с которой мы всегда на барахолку ходим. Привези ей кусачки для ногтей, она где-то их видела, теперь ни спать, ни есть не может, такие хочет…

Но эти хромированные крокодильчики с вогнутой мордочкой вовсе не главное. Нужно держать руку на пульсе моды. Герасимов с Эллой теперь фигуры иного ранга, и следует соответствовать статусу. Пару отрезов на платье из люрекса - пока не вышел из моды. Маме - черный, доче - светлый. Японский кассетник, показатель материального благополучия и престижа… Ты записывай, записывай, Герасимов, не хлопай ушами. И не отставай от жены, которая тащит тебя по многолюдной улице в салон-парикмахерскую «Чародейка». Отдаешь себе отчет, что такое обком партии? Как там надо выглядеть? И не вздрагивай же так от каждого хлопка автомобильных глушителей - это не стрельба, не сжимайся пружиной, если сбоку неожиданно распахнется дверь парадного - это не душман, не уходи от действительности, не теряйся в толпе. Эти люди, шлифующие тротуар, не враги и не друзья. А кто? Да никто. Не поддаются квалификации. Человеческая масса, советский народ. Не обращай внимания, не фильтруй, не пытайся вглядываться в глаза, рассматривать складки одежды - в них не спрятано оружие, не греется английский кинжал или отполированный до белизны китайский «калаш». И в магазинах не торгуйся, это не дуканы, здесь цены зафиксированы советской экономикой… Сворачивай налево, через проходной двор. Не оглядывайся, никто не пошлет тебе в спину автоматную очередь. А теперь направо - срежем метров сто. Да что ж ты так боишься газонов?! Табличка «Не ходить!» вовсе не означает «Осторожно, мины!». И перестань гладить себя по груди, проверяя, сколько в «лифчике» осталось магазинов и патронов. На тебя смотрят как на идиота… Что тебя заинтересовало? Да, это водка. Четыре сорта. По червонцу за бутылку. «Девушка, три бутылки… Нет, четыре. А лучше давайте шесть!» Ты спятил! Зачем тебе столько? Взгляни, Элла в шоке! Она дергает Герасимова за руку, оттаскивает от прилавка. «Нет-нет, девушка, ничего не надо! Извините!» - «Голову морочаете!» - ворчит продавщица и возвращает бутылки на стеллажи. «Это с собой, в Афган! - сопротивляется Герасимов и отрывает мелкую, но цепкую ладошку жены от своей руки. - Две бутылки залью в китайский термос, еще две - в резиновую грелку. Оставшиеся две провезу официально». - «Потом, потом! Сейчас не о водке ты должен думать!» - проявляет настойчивость Элла.