Вдали от обезумевшей толпы - Томас Гарди

- Молодчина! Славный ты малый! - расчувствовался Джозеф Пурграс.

- В Высокой церкви поют молитвы, и там все так и сверкает, и стены расписаны всеми цветами радуги, а в Высокой капелле говорят проповеди, и только и увидишь, что серое сукно да голые стены. А между прочим... я больше не видал мисс Эвердин.

- Что ж ты раньше-то об этом не сказал! - с досадой воскликнул Габриэль.

- Ну, - сказал Мэтью Мун, - ей непоздоровится, ежели она спутается с этим молодчиком!

- Да она и не думает с ним путаться! - с негодованием возразил Габриэль.

- Ну, да ее не проведешь, - заметил Когген. - У нее в черноволосой головке-то хватает ума - не пойдет она на такое безумство!

- Он, знаете ли, не какой-нибудь там грубиян и неуч, все науки превзошел, - не совсем уверенно сказал Мэтью. - Только по своему сумасбродству пошел он в солдаты. А девушкам-то по вкусу этакие греховодники.

- Слушай, Кэйни Болл, - не унимался Габриэль, - можешь ты поклясться самой ужасной клятвой, что женщина, которую ты видел, была мисс Эвердин?

- Кэйни Болл, ведь ты не какой-нибудь сосунок, - изрек Джозеф замогильным голосом, каким говорил в торжественных случаях, - ты понимаешь, что значит дать клятву? Так и знай, это страшное свидетельство, ты ответишь за него своей кровью, и апостол Матфей говорит: "На чью голову падет клятва, тот будет раздавлен насмерть". Ну, можешь ты теперь перед всем честным народом поклясться, как тебя просит пастух?

- Ой, нет, мистер Оук! - воскликнул до смерти перепуганный Кэйни, растерянно глядя то на Джозефа, то на Габриэля. - Я готов сказать, что я сказал правду, но ни за что не скажу: "провалиться мне в тартарары, коли это неправда".

- Кэйни! Кэйни! Да разве так можно? - сурово оборвал его Джозеф. - От тебя требуют, чтобы ты дал священную клятву, а ты бранишься, как нечестивый Семей, сын Геры, который так и сыпал проклятьями! Стыдись, парень!

- Да я и не думаю браниться! Что это вы, Джозеф Пурграс, возводите на меня напраслину! Бедный я малый! - бормотал Кэйни, у которого уже слезы брызнули из глаз. - Могу только по всей правде сказать, что то были мисс Эвердин и сержант Трой, но коли вы заставляете меня сказать под клятвой ужасную правду, то, может, то были вовсе не они!

- Будет нам допытываться, - бросил Габриэль, вновь принимаясь за работу.

- Эх, Кэйни Болл, докатишься ты до сумы! - вздохнул Джозеф Пурграс.

Вновь заработали косами, и послышался шелест и шуршанье колосьев. Габриэль не пытался казаться веселым, но и не обнаруживал своего мрачного настроения. Однако Когген прекрасно понимал, что происходит у него в душе, и когда они отошли в сторонку, сказал:

- Не расстраивайтесь, Габриэль. Не все ли вам равно, чья она милая, коли она не для вас.

- Я тоже так думаю, - отозвался Габриэль.

ГЛАВА XXXIV

ОПЯТЬ ДОМА. ФИГЛЯР

В тот же самый день в сумерках Габриэль стоял у забора сада Коггена, опершись о калитку, и осматривал в последний раз все вокруг, перед тем как идти на отдых.

Какая-то повозка медленно тащилась по заросшему травой краю дороги. Оттуда доносились голоса двух женщин. Разговаривали они непринужденно, без всякой оглядки. Он тотчас же узнал голоса Батшебы и Лидди.

Повозка поравнялась с Габриэлем и проехала мимо него. Это была двуколка мисс Эвердин, и там сидели Лидди и ее хозяйка. Лидди расспрашивала свою спутницу о Бате, и та отвечала ей небрежно и рассеянно. Заметно было, что и Батшеба и лошадь очень устали.

Он вздохнул с облегчением, увидав, что она вернулась домой здравой и невредимой, все мрачные мысли отхлынули, и им овладела огромная радость. Неприятные известия были позабыты.

Долгое время он стоял у калитки. Наконец погасли последние отсветы вечерней зари, и на всем пространстве небес сгустился мрак. Зайцы, осмелев, принялись скакать по холмам. Габриэль, вероятно, простоял бы еще с полчаса, но вот он заметил темную фигуру, медленно направлявшуюся в его сторону.

- Добрый вечер, Габриэль, - сказал прохожий.

То был Болдвуд.

- Добрый вечер, сэр, - отозвался Габриэль.

Через мгновенье Болдвуд исчез в темноте, а Оук тут же вошел в дом и лег спать.

Болдвуд направлялся к особняку мисс Эвердин. Подойдя к парадному, он остановился. Окна гостиной были освещены и шторы спущены. В глубине комнаты он разглядел Батшебу. Сидя спиной к Болдвуду, она просматривала какие-то бумаги или письма. Он постучал в дверь и стал ждать. Все мускулы были у него напряжены и в висках стучало.

Болдвуд не выходил за пределы своего поместья после встречи с Батшебой на дороге, ведущей в Иелбери. Он проводил дни в безмолвии, в суровом уединении, размышляя о свойствах женской природы, приписывая всей половине рода человеческого особенности единственной женщины, с которой он столкнулся. Мало-помалу он смягчился, и им овладели добрые чувства, - это и привело его в тот вечер к Батшебе. Он решил извиниться перед ней, попросить у нее прощения, ему было немного стыдно за свою бурную выходку. Он только что узнал, что она вернулась, и думал, что она гостила у Лидди, не подозревая об ее вылазке в Бат.

Болдвуд попросил доложить о нем мисс Эвердин. Лидди как-то недоуменно посмотрела на него, но он не обратил внимания. Она удалилась, оставив его стоять у дверей; через минуту в комнате, где находилась Батшеба, были спущены шторы. Болдвуду это показалось дурным предзнаменованием. Лидди вернулась.

- Хозяйка не может вас принять, сэр, - сказала она.

Круто повернувшись, фермер вышел из сада. Она его не простила - ясно, как день! Он только что видел в гостиной девушку, любовь к которой принесла ему столько радости и страданий; он был желанным гостем в начале лета, но теперь она не допускала его к себе.

Болдвуд не спешил домой. Было больше десяти часов, когда, медленно шагая по нижней улице Уэзербери, он услышал стук колес рессорного фургона, въезжавшего в селение. Фургон циркулировал между селением и городом, находившимся к северу от него, и принадлежал одному жителю Уэзербери, перед его домом он и остановился. В свете фонаря, висевшего над дверью фургона, вспыхнул красный с золотом мундир.

- А! - сказал себе Болдвуд. - Опять явился обхаживать ее!

Трой вошел в дом извозчика, у которого он останавливался в прошлый раз, когда приезжал в свои родные места. Внезапно Болдвуд принял какое-то решение. Он устремился домой. Через десять минут он вернулся и направился к дому извозчика, по-видимому, собираясь вызвать Троя. Но когда он подходил, отворилась дверь и оттуда кто-то вышел.

- До свидания, - сказал этот человек, и Болдвуд узнал голос Троя. Он удивился: не успел приехать, а уже куда-то уходит! Однако он поспешил к сержанту. В руках у Троя, по-видимому, был ковровый саквояж, тот самый, с которым он и тогда приезжал. Казалось, он этим же вечером куда-то отправляется.

Трой обогнул холм и ускорил шаги. Болдвуд приблизился к нему.

- Сержант Трой?

- Да... Я сержант Трой.

- Как видно, вы только что откуда-то прибыли.

- Да, из Бата.

- Я Уильям Болдвуд.

- Вот как.

Это было сказано таким тоном, что у Болдвуда вся кровь закипела в жилах.

- Мне надо с вами поговорить, - произнес он.

- О чем?

- О той особе, что живет здесь поблизости, а также о женщине, которую вы обидели.

- Удивляюсь вашей дерзости, - отрезал Трой и зашагал дальше.

- Постойте, - и Болдвуд загородил ему дорогу, - можете сколько угодно удивляться, но вам придется иметь со мной объяснение.

В голосе Болдвуда звучала суровая решимость; Трой смерил глазами рослую фигуру фермера и увидел у него в руке толстую дубину. Он вспомнил, что уже одиннадцатый час. Волей-неволей приходилось быть вежливым с Болдвудом.

- Хорошо, я готов вас выслушать, - произнес он, ставя саквояж на землю, - только говорите потише, а то нас могут услыхать на ферме.

- Так вот, я многое знаю про вас, знаю, как любит вас Фанни Робин. Добавлю, что во всем селении, кроме меня и Габриэля Оука, это, по-видимому, никому не известно. Вы должны жениться на ней.

- В самом деле, должен. И право же, хотел бы, да никак не могу.

- Почему?

Трой собирался что-то выпалить, но прикусил язык.

- У меня нет для этого средств, - отвечал он.

Интонация его изменилась. Только что он говорил самым наглым и бесшабашным тоном. Теперь в его голосе звучали фальшивые нотки.

Но Болдвуд был слишком возбужден, чтобы различать интонации.

- Скажу напрямик, - продолжал он. - Я вовсе не намерен разглагольствовать о добродетели или о пороке, о женской чести или позоре, вообще оценивать ваше поведение. У меня есть к вам деловое предложение.

- Понимаю, - отозвался Трой. - Давайте-ка сядем здесь.

На другой стороне дороги у плетня лежало огромное бревно, и они уселись на него.

- Я был помолвлен с мисс Звердин, - сказал Болдвуд, - но вот приехали вы и...

- Вы не были помолвлены, - возразил Трой.

- Можно сказать, был.

- Не появись я, возможно, она и дала бы вам согласие.