Обогнувшие Ливию - Эдуард Маципуло

Утро стремительно катило с востока, наполняя светом воздух и море.

Альбатрос посмотрел на воду.

— Но зелень моря говорит о глубине, а не о прибрежных мелях.

— Зелень говорит не только о глубине, — возразил араб, — но и о жизни. Там, где нет ни рыб, ни ее живой пищи, — вода синяя, это пустыня морская. Там, где есть жизнь, — вода зеленая. Под нами как раз море жизни. Так что по зелени трудно судить о береге. Вот когда вода станет белой, тут не ошибешься — берег рядом.

— Земля! — крикнул впередсмотрящий триремы. Вскоре темная полоска на горизонте приблизилась настолько, что стали различимы кроны кокосовых пальм.

— Страна зинджей, — прошептал араб.

— Скажи мне, кормчий, — адмирал стоял рядом с арабом и всматривался в берег, — может ли эта земля родить пшеницу?

Старик сабей удивленно обернулся: странно, что в такой волнующий момент адмирал хананеев заговорил о пшенице.

— Это мой последний вопрос, — объяснил хананей, — во время продолжительных плаваний мы всегда осенью пристаем к берегу и сеем пшеницу. Хананей не может без хлеба.

— Если сейчас выращивать пшеницу или ячмень, соберешь одну солому, потому что слишком много воды с неба. Через два месяца начнется сухой сезон, тогда и сей. Эта земля родит любое зерно и любой плод, данный богами.

На палубах выстраивались матросы в белых, праздничных одеждах. Из трюма триремы торжественно вышел Ораз в лиловой мантии. Араб забеспокоился.

— Ты, старик, клялся своими богами и моими… — начал он. — Я сдержу клятву. В скалистые, усеянные рифами берега бились могучие валы океанского прибоя. Обильная пена металась между волн, лепясь к камню и разбрызгиваясь хлопьями по обширной косе яркого кораллового песка.

Ораз взмахнул рукой. Слаженный хор грянул древний гимн Мелькарту.

— Прощай, сабей, ты помог нам. Пусть небо будет тебе домом, — адмирал склонил перед ним седую голову. Когда он поднял глаза на Ораза, пленник был уже принесен в жертву, исчез в кипящих волнах. Альбатрос сорвал с подставки компас и бросил в воду.

Он выполнил клятву.

Гимн славил Ваала и просил взамен дорогой жертвы покровительство небожителей, дабы счастье не покинуло сынов моря в их трудном деле.

ГЛАВА 42

Страна зинджей

Неистово ревели африканские пингвины, рокотал прибой. Низкое, тяжелое небо грозило обрушить на землю потоки теплого ливня. Лодка разведчиков Агенора пробиралась вдоль грозных скал, купаясь в брызгах прибоя.

— Можно подумать, что Шартар-Дубина прячется в скалах, — сказал Анад, поражаясь тому, что в Ливии пингвины кричат ослиными голосами.

В лодке сидело человек десять добровольцев. Астарт правил кормовым веслом.

— Навались! — крикнул он и направил лодку в узкий проход, открывшийся в скалах.

Среди скал появились купы раскидистых деревьев — мохнатые стволы, густой подлесок из кустарников и низкорослых деревцев с огромными перистыми листьями.

Мореходы пересекли спокойную бухту (океанский вечный прибой остался за грядой скал) и вышли на берег. Рутуб и два матроса остались в лодке, остальные полезли по крутому откосу.

С высоты утеса финикиянам открылась лесистая долина. Необозримое море зелени прерывалось зеркалами озер. Несколько травяных конусов приютилось на опушке пальмовой рощицы совсем неподалеку.

— Должно быть, хижины, — сказал Астарт.

— Слава богам, наконец-то люди! — воскликнул растроганный Фага. — Я было решил, что в стране зинджей нет ни одной живой души.

Разведчикам предстояло подыскать удобное место для двух-трехдневного отдыха всех экипажей.

Астарт поднял на конце копья яркий клочок ткани — сигнал флотилии, стоявшей под защитой каменистого островка, о том, что видит деревню. Несмотря на довольно большое расстояние, до них донеслись крики радости: деревня — это свежие овощи, фрукты, пальмовое вино, питьевая вода, мясо.

Запомнив направление, Астарт и его спутники углубились в царство зелени и сразу же наткнулись на широкую тропу.

Раскаты грома потрясли небо, хлынул яростный ливень. Лес наполнился густым неумолчным гулом. Хананеи упрямо шли вперед по щиколотку в воде, используя щиты вместо зонтов.

Вскоре тропа исчезла — перед мореходами разлилось обширное болото, оказавшееся деревенской площадью. Несколько хижин смутно выделялось в сером плотном потоке струй. Мореходы бросились к ближайшей, но Фага вдруг вскрикнул и, наклонившись, стал что-то искать в мутной воде. Он медленно разогнулся, подняв со дна за руку неподвижное тело.

— Женщина, — прошептал он и боязливо оглянулся. Труп был сильно порчен червями и сыростью, но все же можно было разглядеть груди и сильно вытянутые мочки ушей с раковинками вместо серег.

Астарт заглянул в черный проем, одновременно служивший дверью и окном в туземной хижине: и здесь были трупы.

Разведчики обыскали все селение, но не нашли ни одного живого человека. В последней, наполовину сгоревшей хижине наткнулись на свору объевшихся мертвечиной вислоухих красношерстных собак. Не в силах подняться, собаки скалили клыки и глухо рычали.

Эред выудил в воде надломленную рогатку с длинным черенком и обрывком волосяной веревки.

— Да, — подтвердил Астарт его догадку, — арабы. Египтяне надевают на рабов колодки, сабеи — вот такие рогатки на шеи, а руки привязывают к черенку.

Ливень кончился внезапно, и солнце заискрилось в каплях, гирляндами повисших на листьях и рваных краях травяных крыш.

Разведчики увидели остатки заброшенного размытого огорода и развалины каких-то сооружений.

— Похожи на медеплавильные печи, — заметил кто-то.

Вода медленно убывала, обнажая трупы, разбросанные сосуды из глины и заиленные долбленые колоды, неизвестно для чего предназначенные.

— Чего тут еще ждать, — голос Анада вывел тирянина из задумчивости.

— Да, конечно, — Астарт окинул последним взглядом невеселую картину, и солнечный, ослепительный блеск показался неуместным, — нужно возвращаться.

После нескольких дней плавания вдоль обезлюдевшего побережья хананеи высадились в устье небольшой реки. Над манграми взвилась узкая лента белого дыма.

— Люди! — заорал Анад. — Сигнальный дым!

Разведчики брели по грудь в жидком иле, спеша, моля богов, чтобы путеводный дымок не исчез. Вокруг — островки из переплетений воздушных корней, деревья будто поднялись на ходулях, спасаясь от грязи. Пучеглазые рыбешки шлепались в тонкий слой воды над илом при приближении людей.

Наконец выбрались на твердую почву, оставляя в траве грязевые дорожки.