Его сильные руки - Дэнис Аллен

После ухода Армана Энни молча уставилась на дверь. Она мысленно ругала ближайшего соратника Ренара за неразговорчивость. Он мог бы рассказать ей больше, но не имел ни малейшего желания это делать. Она должна доверять Ренару. Что это значит? Почему Ренар и его друг такие скрытные и загадочные? Если она хочет выяснить что-нибудь о личности Ренара или о его чувствах к ней, то ей придется ждать, пока Ренар сам заговорит об этом.

Пока дело обстояло так, что Энни понятия не имела, когда снова увидит Ренара, если вообще когда-нибудь увидит. Что, если она для него всего лишь очередное завоевание в длинной цепи любовных побед? Эта мысль была мучительной. Она продолжала мрачно есть и пить вино, не ощущая вкуса трапезы, но понимая, что ей нужны силы для долгого пути домой.

Она оделась, причесала волосы и снова убрала их под шляпу. Ей придется ехать в город верхом на лошади Армана, надвинув шляпу на глаза. Так, чтобы никто ее не узнал. Впрочем, никто из ее знакомых не может оказаться на улице в такой час.

Когда они доберутся до дома тети, она быстро прошмыгнет через кухню мимо слуг, и, надо надеяться, никто из них не доложит дяде или тете о том, что она вернулась домой в такой ранний час и в такой странной одежде. Хотя ей вряд ли удастся обойтись вовсе без объяснений, поэтому она спешно конструировала очередную ложь. Она ненавидела вранье, но Реджи вряд ли переживет правду о ее последней выходке.

Наконец они тронулись в путь. Болотистая местность, через которую они ехали, была Энни незнакома, и к тому времени когда они выбрались из густой чащи на Речную дорогу, она полностью утратила ориентацию в пространстве. Здесь же по изгибу речного русла она смогла определить, где юг, а где север. К счастью, им не нужно было ехать через весь город, чтобы добраться до Фобург-Сент-Мэри, и они закончили свое путешествие без неприятных неожиданностей.

Слух о ее побеге, очевидно, не просочился за стены дома, хотя Джеффри сейчас, вероятно, работал над специальным репортажем для «Пикайун». Интересно, как он изложит события и как опишет ее участие в них. Она представила себе строки из газетной колонки: «Неизвестный юноша предупредил Лиса о подозрительных тенях в глубине кладбища…» Она перебрала в голове несколько возможных вариантов описания событий, надеясь, что Джеффри изложит их максимально точно.

Между задним двором дома Кэтрин и соседним с северной стороны был узкий проход. Арман воспользовался этим подходом к дому и ссадил Энни с лошади возле дальней калитки, скрываясь от посторонних взглядов под сенью раскидистого гикори. Он протянул ей маленькую коробочку:

– Возьмите эту мазь и прикладывайте к чистой ране утром и вечером.

– Спасибо, Арман.

– За что?

– За дружбу. За то, что постарались ободрить меня, хотя ничего мне и не сказали. – Она с сожалением улыбнулась.

Арман снял простую крестьянскую шляпу и, галантно взмахнув ею в воздухе, тепло улыбнулся:

– Au revoir, мадемуазель. До новых встреч.

Энни подняла руку на прощание, и сердце у нее защемило от грусти. До новых встреч. Ренар не сказал ей ничего подобного. Он не передал через Армана ни единого слова любви, дружбы, даже простой благодарности. Она пала духом.

Посмотрев ему вслед, она нехотя повернулась к калитке, ведущей в ухоженный, приветливый внутренний дворик дома тети Кэтрин. Она провела здесь в затворничестве много счастливых часов. Но сегодня она входит сюда другим человеком. Она не будет снова счастлива, пока не соединится со своим возлюбленным. Впрочем, она надеялась, что не будет долго обречена на несчастливую жизнь.

Энни не была уверена в его чувствах к ней, но не сомневалась в своих чувствах к нему. Она любила его и готова была все время думать о нем и волноваться. Появление добровольных стрелков прошлой ночью убедило ее в том, что Ренар вовсе не неуязвим. В его организации происходила утечка информации. Кто же доносчик?

Энни вдруг почувствовала, что смертельно устала, и побрела по красной кирпичной дорожке к дому. Она взглянула на зашторенные окна комнаты дяди Реджи и поблагодарила провидение за то, что он еще спит.

* * *

Реджи этой ночью не сомкнул глаз. Он поднялся на рассвете, гораздо раньше своего обычного часа, оделся и, выйдя на улицу, сел на мраморную скамью под большим бананом. Он был одержим странными, романтическими мыслями, которые, как ему всегда казалось, не могут укорениться в его практичной голове. И что хуже всего, Кэтрин Гриммс – размахивающая тростью, либеральничающая дама с голосом, напоминающим скрип ногтей по школьной грифельной доске, и манерами, присущими морскому адмиралу, командующему флотилией, – была источником этих нежных чувств.

Реджи невольно улыбнулся. Вчера вечером, когда она упала в обморок, с него разом слетела вся британская спесь. Он вдруг понял, что не переживет, если с ней что-нибудь случится, и взлелеянная им неприязнь к ней улетучилась, как утренний туман в лучах восходящего солнца. Он признался себе в том, что Кэтрин Гриммс ему очень нравится. Больше чем нравится. И что же теперь с этим делать?

Реджи размышлял, стараясь отыскать ответы на мучившие его вопросы в эдемском садике Кэтрин. Еще не было семи, но ноябрьское утро благоухало ароматами цветов и фруктовых деревьев, а воздух был теплым. Птичьи трели раздавались из густых крон высоких деревьев, которыми бездумно были засажены четыре акра поместья Гриммс. Теперь он понимал, почему Энни любила часами сидеть здесь по воскресеньям.

Энни? Может быть, она ему привиделась? Нет, потому что в таком случае она не явилась бы ему в мужской одежде и с повязкой на голове. И не замерла бы как вкопанная, увидев его. Она появилась из-за густых зарослей кустов, очевидно, пробираясь с заднего двора. Он сидел в куще растений, невидимый издали со всех сторон. Естественно, что его племянница остолбенела, обнаружив его здесь в столь необычный час.

– Дядя Реджи?

Он взял себя в руки. В какую неприятность она попала на этот раз?

– Именно. А кого ты ожидала увидеть, Энни?

– Никого, – запинаясь ответила она. – Кого угодно, только не тебя.

– Подойди ближе, Энни, – ласково поманил он ее. – Как ты поранилась, дитя мое? Должно быть, рана не опасна. Если ты можешь ходить, – добавил он мрачно.

Он ждал, что она возмутится тем, что он назвал ее «дитя мое», но ошибся. И действительно, она не была похожа на ребенка. Он смотрел на нее издали и поражался тому, как по-женски она выглядит даже в мужском костюме. Он старался не переусердствовать в выяснении того, почему она так странно одета, и готовился принять самое худшее объяснение ее появления в саду в семь часов утра. Чем ближе она подходила к нему, тем явственнее становилось, что она чем-то искренне огорчена. Его покровительственный инстинкт взял верх над гневом.