Золотая змея. Голодные собаки - Сиро Алегрия

Наконец все пеоны ушли. Хозяин и управляющий медленно направились в усадьбу, спокойно беседуя, и слова их пахли землей, пшеницей, благодатным дождем.

В столовой их ожидал накрытый к обеду стол. Они сели, как всегда, а с ними донья Кармен — теща дона Сиприано, и донья Хулиа — его жена с младенцем на руках, и мальчик Обдулио.

Хозяин усадьбы и управляющий рассказали о посеве и оживили всех. Пошел дождь, застучал по черепицам крыши, и с полей потянуло свежим, терпким, вездесущим запахом земли, вспаханной и полной семян.

XI. МЕСТЕЧКО ПОД СОЛНЦЕМ

Старик Маше́ и еще пятьдесят индейцев — мужчин, женщин, детей — просили дона Сиприано у дверей его дома:

— Возьмите нас, хозяин, возьмите…

— Ну что вы делать будете? Сами видите, все прахом идет.

В голосе его звучала досада. Уж который день он был неспокоен. Вначале все шло хорошо. Целую неделю барабанил по земле дождь. Дон Сиприано радовался, повторяя старую крестьянскую поговорку: «Большая засуха — к большим дождям». И на его земле, и на земле арендаторов зазеленели свежие всходы. Молодые ростки весело и рьяно тянулись вверх. Но вот дожди пошли реже. Тучи каждое утро появлялись над рекой и лощинами, ползли по склонам, скрывая на время холмы, сгущались далеко в вышине, а потом исчезали. Иногда, очень редко, разражался короткий ливень или падали скупые капли, которым не промочить землю.

— Будет дождь или нет? — спрашивал каждый день дон Сиприано у дона Ромуло, и тот отвечал:

— Должен быть, сеньор…

Конечно, он хотел хоть как-нибудь утешить хозяина. В прошлом году дождей было мало, а в этом, судя по всему, будет еще меньше.

И надо же, чтобы именно в такую пору притащилось полсотни индейцев просить работу! В дырявых, запыленных накидках и пончо, охая и стеная, они стояли перед доном Сиприано, точно загнанное стадо. Только протянутые в мольбе руки да просительные взгляды говорили о том, что это — люди.

— Возьмите нас, хозяин…

Они пришли из разоренной уайрской общины. После нескольких лет судебных дрязг дон Хувенсио Росас, землевладелец из Сунчу, решил воспользоваться своим «неоспоримым правом» на землю общины, которая упрямо вела независимое существование еще со времен империи инков, устояв и при колонизации и при республике. И вот Хувенсио Росас появился однажды в Уайре в сопровождении властей и своих собственных охранников, чтобы забрать землю. Индейцы отчаянно сопротивлялись. Некоторые были убиты. Грозные карабины скоро показали им, сколь мало пригодны для такого случая мачете и пращи. Старый индеец Маше бежал, а с ним и пятьдесят других, стоявших теперь перед доном Сиприано. Маше был одним из зачинщиков дерзкого сопротивления и не без основания боялся, что его могут арестовать. Он не ошибся: многих его товарищей отправили в главный город департамента и осудили за бунт. Те же, кто остался в Уайре, подчинились дону Хувенсио и стали пеонами.

Старый Маше (при крещении ему дали имя Марселино) был морщинист и безбород.

— Что же будет с нами, хозяин? — говорил он жалостливо.

Ему было трудно просить. Он привык к независимой общинной жизни, и голос его раньше всегда звучал гордо, как у истого землевладельца.

Дон Сиприано смотрел на этих людей, думая и о засухе, и о том, что ему нужны будут рабочие руки, а их тут немало, да и крепких.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Оставайтесь и облюбуйте себе землю, только не там, где уже занято. Я вам ничего не обещаю. Видите, небо какое? Если будет засуха — пеняйте на себя…

Небо было безоблачным. Индейцы прекрасно понимали, что это значит, особенно старый Маше, который всякое повидал на своем веку. Ветер, взмахивая мощными крыльями, злой птицей носился над землей. Высокие вершины, чернеющие вокруг, словно хотели вырваться отсюда, на юг, на север, на запад, на восток. Кругом не было ни души, на небе — ни тучки, только бежали редкие облачка, рваные и тонкие, как лохмотья изгнанников.

— Сеньор, мы не помешаем. Дайте клочок земли, хоть самый малый.

— Хорошо, — сказал дон Сиприано. — Поищите пока пристанище у арендаторов. Они не откажут, примут…

Индейцы стояли неподвижно. Старик Маше осмелился вопросить:

— Хозяин, нам бы еще и поесть чего-нибудь. Хотя бы овса. И семян для посева…

Тут дон Сиприано нахмурился. Но что поделаешь — они в беде, а он теперь их хозяин и обязан помочь. Такие хозяева, как он, еще не перевелись в горном Перу — они усмиряют крестьян и кнутом и пряником. Сейчас настало время протянуть пряник.

— Хорошо, — повторил он. — Пусть дон Ромуло выдаст по алмуду[38] овса и по алмуду пшеницы на душу… Больше дать не могу. Попробуйте засеять немного. Если дождь польет, соберете приличный урожай. А теперь идите…

Индейцы получили зерно и медленно побрели.

Дон Сиприано стоял и думал о беде, постигшей этих индейцев, и еще большей беде, которая скоро обрушится на всех без разбора. А что, если все-таки пойдут дожди? Потом на ум пришла поговорка: «Вовремя вспашешь — веселей попляшешь».

— М-да… — усмехнулся он. — Еще десять дней засухи — и никакие посевы не выдержат…

* * *

Симон сидел на каменном пороге своей хижины и жевал коку. Ветер теребил его бородку и длинные седые усы, редкие «хоть волосинки считай», как подшучивала над ним Хуана. Его серьезное морщинистое лицо было печально, как иссохшая земля. Маше проходил мимо в поисках ночлега и, увидев Симона, подошел к нему.

— Добрый вечер, сеньор. Не найдется ли для нас местечка?..

Вместе с Маше были две его дочери и старуха жена. Взглянув на них, Симон подумал о засухе и о том, как мало у него еды, но все-таки сказал:

— Как не быть, заходите.

Бородатый старик приютил безбородого. Возможно, с белым он поступил бы иначе. А этих побратали цвет кожи, чувство расы, родная земля — любимая, несмотря ни на что, ибо ею и ради нее они жили.

За обедом Тимотео все поглядывал на одну из девушек — на ту, которую звали Хасинтой. Потом старик Маше рассказал историю Уайры, а в конце прибавил:

— Вот так и пришлось нам пойти искать места под солнцем, хотя бы самого малого местечка на большой земле…

И Симон сказал:

— А я вот… Много лиг было у меня за плечами, когда я пришел сюда… Но земля эта не наша, хоть работаем на ней мы… Ищешь, ищешь свое место в мире, и все нет его, разве в долг дадут. А всего-то и нужно маленькое, самое маленькое местечко…

Трое мужчин с удовольствием жевали коку.

Симон добавил:

— Большие они плуты… Только выходит с ними, как с белым лисом…

И, как опытный рассказчик, он умолк, чтобы раззадорить слушателей. Маше и его семья, очень любившие рассказы, приготовились слушать. Те, кто уже знал этот рассказ, тоже обрадовались — они знали, что Симон всякий раз добавляет что-нибудь новое.

— Был тогда у лисиц большой голод. Одному лису стало совсем невмоготу. И верно — очень он проголодался, а ограды у скотных дворов высокие… да и во дворах полно псов. Вот лис и сказал себе: «Дело не простое, тут нужна хитрость». Отправился он на мельницу и, чуть только мельник отошел, обвалялся в муке и стал совсем белый. А ночью прибежал к скотному двору и «бе-е, бе-е» — овцой заблеял. Вышла пастушка, слышит, в темноте кто-то белеет, и говорит: «Овечка на воле осталась». Открыла дверь и впустила лиса. Собаки залаяли, а лис и думает; «Подожду, пока собаки и овцы заснут. Потом поищу барашка пожирнее и — раз! — перекушу ему горло да и съем. А как рассветет и откроют калитку, кинусь бегом — попробуй догони!» И как он сказал, так и сделал, да только убежать-то и не успел. Не взял он в расчет, что может пойти дождь. Ну, а дождь как раз и пошел и стал смывать с лиса муку. Овца, что была рядом, увидела, как земля вокруг лиса белеет, и подумала: «Что это овца цвет меняет?» Смотрит — а это лис. Начала она громко блеять. Другие овцы тоже лиса заметили и тоже заблеяли. Тут прибежали собаки и в один миг разорвали его в клочья… Вот и выходит: даже самые хитрые где-нибудь да оплошают… Да хоть сейчас: засуха не разберет, где мы, где хозяева, дон Сиприано или там дон Хувенсио, — и слабым и сильным достанется. Только эти лисы не то, что тот, — им без дождя конец… Они от неба только дождя и ждут… А мы, бедняки, ждем от неба еще и правды, еще и милосердия…

Старый Маше кивнул:

— Верно, верно…

И ему захотелось рассказать про лягушку, которая гордилась своей большой лужей, а потом вода ушла и лягушка осталась на сухом месте; но он побоялся, что у него не так складно получится, и промолчал. Затем с трудом заговорил:

— Я думаю взять землю вон там, у ольховника, я уже и местечко приметил… Как по-вашему?

— Верно… Хотя сейчас все равно, хорошее место или плохое… А будет дождь, что-нибудь да уродится…

Все пошли спать. Гости растянулись на галерее, у двери, прибавив к своим скудным одеялам те, что принесла Хуана.