Разгром Японии и самурайская угроза - Алексей Шишов

Обходящие колонны 3-й японской армии 17 февраля повернули на Мукден. Но здесь они совершенно неожиданно для себя встретили упорное сопротивление Сводного корпуса Топорнина. Обеспокоенный этим маршал Ояма пошел на большой риск, который оправдал себя полностью: с пассивных участков фронта были сняты войска, которые вместе с большей частью резервов пошли на усиление армии Ноги. Она, застопорив было свой наступательный порыв, вновь стала продвигаться в северном направлении к железнодорожным сообщениям русских. Обозначился охват правого фланга русских войск, и создалась прямая угроза тылу 2-й русской армии.

Серьезный бой разыгрался у деревни Салинпу. Здесь войска Сводного корпуса генерала Топорнина при содействии артиллерийского огня начали успешную контратаку на Салинпу и к 8 часам утра были от нее на расстоянии всего в 500—550 метров. Японцы отчаянно защищались, стараясь зацепиться за деревню, глинобитные дома и заборы которой служили хорошей защитой для пехотинцев. Неприятельское командование было вынуждено дополнительно бросить против корпуса 7-ю пехотную дивизию, которая предназначалась для нанесения удара в тыл 2-й русской армии. Вскоре под Салинпу прибыла еще одна японская пехотная дивизия.

В это время командующий 2-й армией получил сведения, что по Синминтинской дороге движется в направлении на Мукден какая-то колонна силою до дивизии (на самом деле это были свои же русские войска), и посчитал ее за прорвавшегося неприятеля. Генерал Каульбарс, даже не проверив достоверность полученной информации, в растерянности приказал 25-й дивизии генерала В.И. Пневского и сводной дивизии генерала А. Васильева прекратить успешную борьбу за Салинпу и отойти. Победа в буквальном смысле этого слова «уплыла» из рук благодаря ложным сведениям, которые легли на стол командующего армией.

Участник тех событий, будущий главнокомандующий вооруженными силами Юга России, белый полководец А.И. Деникин в своих мемуарах с болью писал о проигранной Мукденской операции. Причину очередного поражения русской армии он видел прежде всего в высшем генералитете и его откровенном непрофессионализме:

«Я не закрываю глаза на недочеты нашей тогдашней армии, в особенности на недостаточную подготовку командного состава и войск. Но, переживая в памяти эти страдные дни, я остаюсь в глубоком убеждении, что ни в организации, ни в обучении и воспитании наших войск, ни, тем более, в вооружении и снаряжении их не было таких глубоких органических изъянов, которыми можно было бы объяснить беспримерную в русской армии мукденскую катастрофу. Никогда еще судьба сражения не зависела в такой фатальной степени от причин не общих, органических, а частных. Я убежден, что стоило лишь заменить заранее несколько лиц, стоявших на различных ступенях командной лестницы, и вся операция приняла бы другой оборот, быть может, даже гибельный для зарвавшегося противника».

К концу 19 февраля армия Ноги уже приблизилась к железной дороге севернее Мукдена. Примерно на таком же расстоянии от города (около 12 километров) находились авангардные части армии Оку. Охват японцами русской армии еще не был глубоким, а потому и не угрожал катастрофой, полным окружением трех русских Маньчжурских армий. Но отход для них был теперь возможен только в одном направлении — на север.

22 февраля произошел сильный бой за обладание селением Юхуантунь, которое захватила наступавшая 3-я японская армия силами пехотной бригады генерала Намбу. В ходе контратак русским удалось ворваться в деревню, но поражаемые ручными бомбочками (ручными гранатами) и ружейным огнем из прочных глинобитных строений, они отступили в поле. Под Юхуантунь было стянуто до 35 пехотных батальонов русских, которые под вечер предприняли новую атаку и захватили китайскую деревню. От бригады генерала Намбу, насчитывавшей 4200 человек, в строю после боя остались всего 427 человек. Русские потеряли в борьбе за Юхуантунь 5409 человек, в том числе 143 офицера.

Бригада Намбу ценой своей фактической гибели как боевая единица обеспечила дальнейшее успешное продвижение 3-й японской армии к Мукдену. Задержать ее движение могла только та пехота русских, которая оказалась скованной боем за селение Юхуантунь. Японцев сильно сдерживало то, что русские войска повсеместно часто контратаковывали наступавшего противника. Очевидец боя под Юхуантунем так описывает события того дня Мукденского сражения:

«…От целого Юрьевского полка остаюсь в строю уже несколько сот нижних чинов при 2 офицерах, но эти жалкие остатки все еще дрались и удерживали теперь за собой только самую восточную окраину Ю-хуан-туня.

…В деревне шла усиленная, ружейная перестрелка.

…Высоко в воздухе, перелетая через наши головы, зашипели шимозы и шрапнели, лопаясь где-то далеко сзади нас…

Поглядев в сторону Мукдена, я увидел, что на горизонте, растянувшись версты на две, редкой цепью наступает наш полк, держась своим центром направления на Ю-хуан-тунь…

По мере приближения первой цепи за ней обозначились еще две таких же.

Оказалось, что главнокомандующий, узнав о поражении юрьевцев, приказал взять Ю-хуан-тунь обратно. Это шли на него в атаку Лифляндский, Козловский и Севский полки.

Чем ближе подходил… шедший впереди полк, тем сильнее становился огонь японцев.

Вдруг передняя шеренга наша, разомкнутая шагов на 10 дистанции, залегла шагах в 200… и дала залп по фанзам. …После первого же залпа наша цепь встала и побежала…

Первая шеренга… залегла. За нею надвигались новые. Шрапнели и шимозы лопались кругом, вырывая то тут, то там отдельных людей.

Там, где образовывались широкие промежутки в шеренгах, слышались крики: «Подравнивайся, держи дистанцию!», и все неслось вперед.

Вот за одной из шеренг идет патронная двуколка…

Треск взрыва, клуб дыма… Лошадь и ездовой падают, двуколка, накренившись на бок, с перебитым колесом, остается на месте.

В это же время со мной равняется скачущий верхом санитар. Но вдруг как-то дико взмахивает руками и валится с лошади.

Последняя, почувствовав себя без седока, круто поворачивает назад и мчится карьером.

Я думал, что санитар убит на месте. Он лежал от меня всего в шагах пяти. Я подполз к нему и заглянул в глаза. Голова повернулась ко мне, уставившись на меня удивленными глазами.

— Ты что, ранен ? — спрашиваю его.

— Так точно, ваше благородие, по левому боку ударило, а куда — разобрать не могу, кажись в плечо.

Он немножко приподнялся, из плеча действительно текла кровь.

Мы поползли назад за холмик.

В это время к нам подходил другой санитар, таща на себе мешок с перевязочными средствами…

Между тем цепи наши… быстро стали стягиваться из развернутого в сомкнутый строй и ринулись к трем фанзам.

Ружейные пачки (залпы. — А.Ш.) достигли наибольшей силы, посекундно вырывая у нас десятки людей.

Но было уже поздно. Японский окоп, наскоро вырытый ими перед фанзами, был уже в нескольких шагах.

…Тут я увидел, что некоторые из наших нижних чинов отмыкают и бросают прочь штыки. В первые моменты я не смог себе объяснить этого явления, но, заметив густо сидящие друг около друга японские головы за окопом, я понял и сразу объяснил себе этот прием, вызванный, очевидно, инстинктом самосохранения. Против каждого из наших солдат, подбегавших теперь к окопу противника, было три-четыре японских головы, а следовательно, на каждого из них приходилось по столько же штыков. Единственный способ бороться со столь многочисленным противником был размах прикладом. При работе этого рода штык является лишь помехой.

Стихийно накинулись наши цепи и ворвались в японские окопы.

Все это делалось молча. Ни одного крика «ура», ни «банзай».

Глухо трещат ломающиеся кости, стучат приклады по человеческим черепам, снося с одного размаху по нескольку, да шлепают падающие тела убитых. На несколько секунд все перемешалось.

Окоп и поле около него сплошь покрылись трупами, кровью, оружием и переворачивающимися ранеными.

Японцы легли все до одного, а остатки наших бросились в фанзы и за них.

В фанзах послышались выстрелы и та же глухая работа, а затем все затихло.

В тот момент, когда цепь наша подбегала к окопу, один японец привстал и замахнулся, чтобы бросить в нас ручную гранату, но задел ею за собственное ружье, и она, разорвавшись у него в руках, снесла ему голову, оторвала обе руки, приподняла кверху одежду и клочья ее перемешала с кровью. Теперь он лежал на левом фланге окопа.