Как быть съеденной - Мария Адельманн

Гретель. – Может быть, было безопаснее принести Астрид.

– Это вроде как типа того, почему я хочу заиметь все записи с шоу – чтобы доказать, что я не все время была полной сукой? – прикидывает Эшли. – Но при этом я типа как и не хочу этого, потому что я была сукой все время?

Бернис смотрит на измочаленную салфетку так, словно та обманула ее, потом бросает ее в мусорную корзину.

– Тебе нужны влажные салфетки? – спрашивает Рэйна.

– Если мне понадобится отвертка, у тебя она тоже найдется? – рычит Бернис.

– Маленькая, для очков, – отвечает Рэйна.

– Почему вы все продолжаете слушать эту хрень от Бернис? – интересуется Руби.

– Прошу прощения, – смущенно произносит та, беря у Рэйны влажные салфетки.

Эшли поворачивается к Гретель.

– Я только спросить – а нельзя ли вернуться к романтической части твоей истории?

Руби хлопает себя ладонью по лбу.

– Не каждая история – любовная история, Эшли. И твоя даже не была о любви.

– Не знаю, – говорит Гретель. – Может быть, это, в конце концов, история о любви…

* * *

Куда сильнее, чем изначальное появление Джейд, меня изумили ее последующие визиты. Она приходила ко мне домой, часто принося с собой еду: полуфабрикаты, замороженную пиццу и готовые салаты, курицу гриль и картофельное пюре, свиные ребрышки и морковь для обжаривания – поскольку выяснилось, что я часто забываю поесть.

– Как это так ты забываешь поесть? – со смехом спрашивала она, вытаскивая покупки из своей сумки, словно фокусница или ведьма. Я настороженно отнеслась к дарам. Ничто не бывает бесплатно. За все приходится платить – рано или поздно.

Она чуть приседала, словно балерина, чтобы поставить что-нибудь на полку; ее лицо было ярко освещено лампочкой в гудящем холодильнике, лайкровые джинсы натягивались на полных ногах. Она выбрасывала прокисшее молоко, заплесневевшее карри, бурые от гнили персики, чтобы освободить место для бездрожжевого хлеба, пакетов с яблоками и толстых кругов сыра.

Она извлекала из ящика со специями флакон с экстрасильным лекарством от головной боли и переставляла его в аптечку. Она испытывала новые рецепты на моей тесной кухне с липким линолеумным полом и квадратной разделочной столешницей, слишком маленькой для готовки еды. Я осознала, что в моей квартире только одно кресло. Односпальная кровать. Ни одной картины на стенах.

Я слышала, как Джейд звякает, лязгает, шуршит на кухне, но все равно, поднимая взгляд от книги, я удивлялась ее присутствию. Мне нравилось, как она просовывает кончик языка между зубами, когда на чем-то концентрируется, как наклоняется на уровень отметки мерного стакана, дабы убедиться, что отмерила порцию правильно. Мне нравилось, как она ставит таймер, а потом садится в мое компьютерное кресло и спрашивает, что я читаю.

И потому я взяла еду, которую не хотела есть; масло и жир размазывались по моему языку.

– Спасибо, – машинально сказала я, ощетив, как в горле встал комок, а сердце словно расширилось от чувства, похожего на ностальгию – как будто Джейд была кем-то, кого я уже потеряла.

По вечерам она выглядела сонной и довольной. Нежно целовала меня в лоб, словно оставляя подпись, потом просовывала руку под мою подушку, чтобы я могла свернуться у нее на плече. Некоторое время она боролась со сном ради меня; ее усталые карие глаза блестели, словно мокрые леденцы. Она была такой доброй, и все же, когда ее густые ресницы смыкались, я думала о венериной мухоловке, которая захлопывается, высасывая питательные вещества из какого-нибудь насекомого, которое, вероятно, все еще живо.

Она спала так мирно – пока не повстречала меня.

Однажды ночью я проснулась в поту и в ужасе. Перед глазами у меня все еще стояло лицо старухи со странными глазами – слишком большими и почти немигающими. Джейд была рядом со мной; она потирала челюсть, ее глаза блестели в темноте.

– Удар прошел, – произнесла она.

– Черт, – сказала я. – Извини.

Мой язык был похож на наждачку; челюсти были стиснуты крепко, словно кулак; вены у меня на висках пульсировали. Стоматолог однажды сказал мне, что когда я так скриплю зубами, то стираю эмаль. Я уже дошла до дентина, дальше идут пульпа и голый нерв.

– Нет-нет, – ответила Джейд. – Ничего страшного. Он был не таким сильным, просто застал меня врасплох.

Она снова легла, прижавшись ко мне, ее волосы мазнули меня по лицу. Я старалась не вдыхать тропический запах ее шампуня. Позволила себе провести пальцами по ее подбородку.

– Тебе часто снятся кошмары, – заметила она. – О чем они?

Как я могла ответить? Что я могла сказать, не выдав себя?

Я не сказала ей, что в некоторых снах становлюсь пустотелым куском темного шоколада, который обитает на магазинной полке, в герметичной коробке с передней стенкой из прозрачного пластика. У меня огромные глаза, но я не могу закрыть их. У меня есть рот, но он не открывается. Я чувствую себя так, словно медленно задыхаюсь. Некоторые посетители магазина берут меня в руки, встряхивают. Другие вовсе не замечают меня. Они проходят мимо, неся острые ножи, которые сверкают в лимонном свете люминесцентных ламп; они несут автоматические ружья, темные, как лакрица; они несут косы, забросив их на плечо, лезвия-полумесяцы изогнуты, словно палец ведьмы, которым она манит кого-то к себе.

В других снах я пытаюсь остаться на плаву в море густого расплавленного ири́са – по консистенции что-то среднее между патокой и грязью. Когда высовываю руку из этой жижи, ирис нитями тянется за моими пальцами, словно слюна из уголка рта. На далеком берегу полупрозрачные синие и красные кирпичи сложены один на другой, образуя домики, которые блестят и переливаются под оранжевым светом солнца. Но я не осмеливаюсь плыть к ним. Как выясняется, я предпочла бы утонуть. Что-то проносится мимо меня – рыбка, ярко-красная и похожая на резиновую.

Даже во сне я думаю: «Какая, черт побери, мораль у этой дурацкой истории?»

Есть сон, в котором я полулежу в стоматологическом кресле. Мой рот широко открыт, сверху на меня светит яркая лампа. Стоматолог – пожилая женщина с большими глазами, тощим лицом и родинкой на подбородке. Когда она улыбаются, ее губы кривятся, и зубы, острые, как карамельные конусы, словно выступают над линией губ. «Сплошные полости», – хмыкает она и начинает один за другим вырывать мои зубы, матовые и квадратные, словно жевательная резинка. Под зубами, в моих деснах, скрываются нити конфетных бус. Стоматолог начинает извлекать их, словно марлю. Я чувствую, как они трутся о внутреннюю поверхность моих десен. На маленьком стальном подносе возле стоматологического кресла громоздится целая гора окровавленных конфеток.

– Гри, о чем твои