Игры политиков - Дик Моррис

Последней каплей, переполнившей чашу, стало сравнение коммунистов с ранними христианами — Уоллес уподобил их христианским мученикам, — сравнение, которое, наверное, удивило бы львов в клетке. Но ему и этого, видно, показалось мало — Уоллес еще больше ослабил свои позиции, призвав американское правительство уйти из Берлина и формально признать компартию. На фоне беспардонной сталинской агрессии в Европе никто всерьез не отнесся к заявлению Уоллеса, будто ответственность за развязывание «холодной войны» несет американский империализм.

По мере того как Уоллес сдвигался все дальше влево, трумэновская тактика заигрываний с либералами становилась все более эффективной и лишала кандидата прогрессистов политической привлекательности. Президентская программа расширения гражданских прав, его умелая интрига в конгрессе явно подрывали тезис Уоллеса, согласно которому между двумя крупнейшими американскими партиями нет сколько-нибудь существенного различия.

Либералы еще теснее сплотились против Уоллеса. Международное объединение работниц текстильной промышленности выступило против Уоллеса как кандидатуры, «инспирированной коммунистами». Рейтер высказалось о нем более милосердно — «пропащая душа». Ведущий журнал либеральной интеллигенции «Нэйшн» заметил, что «донкихотовская политика Уоллеса может только сыграть на руку Дьюи, ибо она раскалывает ряды демократов».

Опираясь на результаты опроса общественного мнения (51 процент респондентов убеждены, что партию Уоллеса поддерживают коммунисты), Джордж Гэллап выразил уверенность, что «именно это является одной из причин того, что третьей партии Уоллеса так и не удалось рекрутировать сторонников».

СТРАТЕГИЯ 4

РЕФОРМИРОВАТЬ СОБСТВЕННУЮ ПАРТИЮ

Если ваша команда проигрывает одну игру за другой, остается, по существу, только один способ оборвать эту череду поражений — измениться. Быть может, и нелегко найти способ убедить тех, кто наверху, либо отдать бразды правления другим, либо начать действовать по-новому, и тут нет лучшего аргумента, нежели постоянные поражения на выборах.

Проиграв трижды подряд, демократическая партия изменила свой облик; она сделала ставку на Билла Клинтона и сдвинулась к центру. Республиканцы повторили тот же маневр, проиграв выборы 1992 и 1996 годов: они поддержали Буша и стали под знамена «консерватизма с человеческим лицом». Стоит политической партии и тем, кто ее поддерживает, побыть долгое время не у дел, как появляется гибкость.

Но что по-настоящему поразительно, так это насколько процесс партийных реформ усиливает самого реформатора, обеспечивая ему едва ли не автоматическую победу на выборах. Убийство дракона в собственных рядах может стать таким завлекательным зрелищем, что независимые избиратели, глазея на отцеубийцу, в конечном итоге слетаются к нему несметными массами.

В Америке это правило срабатывает особенно наглядно, ибо, если политика наша отличается партийным характером, то избиратели — нет. В Вашингтоне все либо демократы, либо республиканцы; из 535 конгрессменов только двое не подпадают под эти категории. Удивительно еще, что туалеты в Капитолии не разделены по признаку партийной принадлежности, как разделены они по признаку принадлежности половой.

Но если наша столица четко разделена на два лагеря, то избиратели, особенно в нынешнее время, не желают принадлежать той или иной политической организации. Правда, от 30 до 35 процентов граждан обычно называют себя демократами, от 25 до 30 — республиканцами; но большинство — 40 процентов — считают себя независимыми: чума на оба ваши дома. Каждый год они голосуют за кого-нибудь из демократов и за кого-нибудь из республиканцев, формально не приписываясь ни к одной из партий. Они ходят на свидания, но в брак не вступают.

Отчего же? Нередко оттого, что, хотя сам кандидат привлекает, партия, им представляемая, чем-то отталкивает. Скажем, отношение республиканской партии к абортам и контролю за торговлей оружием решающим образом понижает ее престиж в глазах независимых избирателей; точно такой же эффект производит финансовая зависимость демократов от профсоюзов и меньшинств, за которую приходится расплачиваться поддержкой их программ за счет кого-то другого.

Выходе президентской кампании 2000 года непримиримость партийной верхушки сделалась чрезвычайно наглядной на первичных выборах, когда независимые в подавляющем большинстве поддержали среди республиканцев сенатора Джона Маккейна и среди демократов — бывшего сенатора Билла Брэдли. Что же касается твердых партийцев, то они решительно выступили соответственно за Буша (против Маккейна) и за Гора (против Брэдли). Даже не пытаясь достучаться до независимых, и Гор, и Буш решили примириться с таким раскладом, усилить свои позиции в рядах верных сторонников и именно таким образом обеспечить себе победу на новых первичных выборах; при этом Буш упорно твердил, что Маккейн как-то недостаточно тверд в своей позиции по абортам, а Гор указывал, что реформаторские планы Брэдли в области здравоохранения отличаются некоторой робостью. Неудивительно, что кампания получилась едва ли не самой скучной за последние десятилетия.

Отчего же твердый приверженец партийной линии с таким трудом воспринимает сигналы извне и упорно не хочет ничего менять? Оттого, что чистоту позиции он ценит выше, чем победу. Преисполненный решимости любой ценой сохранить свою платформу, он «скорее будет правым (или левым), нежели президентом» (следует отметить, что автор этого знаменитого выражения Генри Клей проиграл три президентские гонки).

Догматизм партийных бонз может поставить свежеиспеченного амбициозного кандидата перед фундаментальной дилеммой: как привлечь на свою сторону достаточное количество независимых, без чего на выборах не победить, и сохранить при этом верность базовым позициям?

Необходимость каким-то образом примирить устремления трехгранного электората — демократы, республиканцы, независимые, — и двухпартийную систему — вот самая трудная проблема любого американского политика, рвущегося к власти.

Но, как показывает история, есть среди них люди, научившиеся слушать и извлекать уроки из услышанного. Они воспринимают укоры в свой адрес и в адрес своей партии и обращают внимание на тех, кто требует перемен. Многие чисто рефлекторно от такой критики отмахиваются, но есть и такие, кто к ней прислушивается и воспринимает не как досадную помеху, но как стимул к самокритике и самосовершенствованию.

Несомненно, иные руководствуются чисто эгоистическими соображениями: они готовы предоставить клиенту все, что тот ни пожелает, и совершить тем самым выгодную политическую сделку. Демагоги, озабоченные лишь собственным успехом, те, кто, по словам Лилиан Хеллман, «ампутирует совесть, чтобы соответствовать моде», — неизбежный элемент нежесткой политической структуры вроде нашей.

Но есть и такие, кто действительно переживает крупные внутренние перемены. Выясняется, что в глубине души они разделяют иные из разочарований, которые испытывают независимые избиратели. И, убедившись в этом, открыто признают, что партия нуждается в коренных реформах.

Оказываясь в эпицентре дебатов, что бушуют в американской политической жизни с ее ветрами и ураганами, такие инсургенты в какой-то момент останавливаются и начинают прислушиваться к своим критикам. И, не отметая с порога упреки и обвинения, учатся на них. То есть приступают к починке собственного политического механизма.

В этом разделе речь пойдет о трех таких деятелях — англичанине Тони Блэре, японце Юнихиро Коидзуми и американце Джордже Макгаверне. Все трое занялись реформой своих партий. Все трое безжалостно расправились со старой гвардией. Но победили лишь первые двое. Макгаверн же преуспел в реформе, но настолько оттолкнул тех, с кем боролся, что в предсмертных судорогах они и его отправили на тот свет.

Палка о двух концах: для того чтобы стать во главе партии, надо взять верх над старым, негодным лидером, — но при этом обеспечить себе тылы, так чтобы на пути к победе тебе не воткнули нож в спину.

Как же этого достичь? Иные из тех, что решили задачу, двигались в своих реформаторских поползновениях к центру. В такомслучае куда направятся крайне левые и крайне правые из числа твоих собственных однопартийцев? В противоположную сторону идеологического спектра? Сомнительно.

Когда Тони Блэр повел английских лейбористов к центру, профсоюзным боссам не оставалось ничего, как только последовать за ним; нельзя же в конце концов брататься со своими злейшими врагами — тори. Когда Клинтон повел в ту же сторону демократов, либералы, пусть и упираясь, пусть и впадая в обличительную риторику, двинулись за ним. А что им оставалось? Голосовать вместе с республиканцами-правыми?