Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы - Федор Раззаков

Вернувшись в Москву, Владимир Высоцкий все же внял уговорам близких и 24 сентября лег в больницу. Попыток оправдать свое поведение собственным безволием и слабохарактерностью Высоцкий уже не предпринимает, он окончательно понимает, что серьезно болен. Поэтому в Москве идет на вшитие новой ампулы. Его отношения с Мариной Влади вновь напряжены. Более того, Высоцкий, кажется, серьезно хочет с ней порвать. «Раньше она давала мне свободу, а теперь только забирает», — признается он Валерию Золотухину.

Пробыв несколько дней в больнице и сделав очередное вшитие, Высоцкий выписывается и уже 3 октября дает концерт в московском издательстве «Мысль». С 5 октября начинаются гастроли Театра на Таганке в Ленинграде, и Высоцкий мчится туда: Любимов в очередной раз его простил. Но на пути в Ленинград его ждет новое приключение: не доезжая 70 километров до Ленинграда, его новенькая «БМВ», разогнавшись по воле своего хозяина до 200 км в час, перевернулась. Но судьба и на этот раз была благосклонна к Владимиру Высоцкому: он остался невредим, лишь бок новенького автомобиля оказался сильно помят. Смерть вновь поторопилась на свидание с Высоцким и, разминувшись с ним в очередной раз, ушла по другим адресам.

2 октября во время съемок фильма «Они сражались за Родину» скоропостижно скончался Василий Макарович Шукшин. На смерть товарища Владимир Высоцкий откликнулся посвящением «Еще ни холодов, ни льдин»:

Смерть самых лучших намечаетИ дергает по одному.Такой наш брат ушел во тьму!..Не буйствует и не скучает.

Павел Леонидов, вспоминая те дни, писал в своих мемуарах: «В Нью-Йорке я узнал, что погиб Вася. А потом посмотрел на Бродвее в занюханном закутке «Калину красную». И плакал навзрыд. Рвались нити, да так, что хотелось завыть… У меня тогда случился самый настоящий приступ ностальгии. Хуже, чем когда узнал про смерть Высоцкого, хотя они оба — самоубийцы. Оба. И обоих их толкали в спину. Поторапливали. Мне Вася на каких-то похоронах сказал: «Каждой сволочи хочется сказать речь на свежей могиле хорошего человека». В дни, когда хоронили В. Шукшина, по Москве гуляли слухи о загульном нраве Василия Макаровича. Между тем, по свидетельству многих, кто знал покойного, тот давно уже не брал в рот спиртного. Кинооператор Анатолий Заболоцкий, работавший с В. Шукшиным, вспоминал: «По сей день часто слышу: Шукшин загубил себя сам — перегрузки и пил. Так вот клятвенно свидетельствую: с 1968 года (я работал с ним до последних дней) ни разу он ни со мной, ни с кем не выпил. Даже на двух его днях рождения не тронул он спиртного, а нам разливал без паузы, рассказывал не без гордости: у Михаила Александровича в гостях не выпил, на что Шолохов обронил ему: «Буду в Москве у тебя, чашки не трону».

Я много раз при нем пивал и домой к нему заявлялся под хмелем, он никогда не корил за выпивку и не выговаривал. И в гостиницах, бывало, сам пива добудет, пью-охаю, а он спрашивает: чего вчера пили? кто был? чем закусывали? — сочувствует. Говорил о себе: «Любил раньше «Варну» попивать. Сладкое вино, закуски не надо, и пьянеешь, желудка не слышишь. В те годы жить и есть хотелось, а денег не было — ни одеться, ни попить вволю…»

Не однажды я расспрашивал его: «Как тебе удалось бросить? Надо же, был в Чехословакии и пива там не попробовал! Ну как такое возможно россиянину? Иль ты себе пружину какую вшил?» Он не сердился, прохаживаясь по номеру гостиницы: «Не в пружине дело. Был я, по протекции Василенко, у одного старичка-доктора, который знал и лечил Есенина, и из той беседы вынес — только сам я, без лекарств, кузнец своего тела. Надо обуздать себя. И стал я сторожить свое тело и язык и вот уже семь лет держусь. Старик говорил не много, но слова его меня пронзили. Все свои пороки гашу работой». И как же он работал! — рассвет его не сваливал в кровать: кофе и сигареты, и вперед! (Как написали в свидетельстве о смерти врачи, смерть В. Шукшина наступила от кофейной или табачной интоксикации.)

Не прошло и месяца со дня смерти Василия Шукшина, как 1 ноября на своей подмосковной даче повесился еще один давний и близкий товарищ Владимира Высоцкого кинодраматург и поэт Геннадий Шпаликов.

В 1955 году в своем дневнике он писал: «Жить хочется всегда, даже на смертельном рубеже, когда точно знаешь — вот сейчас меня не будет. То, что болтают о презрении к смерти, — чепуха. Я бы лично таких ставил под винтовку — отрекайся или получай пулю… Умирают все, и иногда это страшно, особенно после сорока…»

В середине 60-х, встретив у Третьяковской галереи Павла Леонидова, Шпаликов грустно изрек: «Вот я — алкоголик профессиональный, Витя Некрасов тоже, еще есть люди, а остальные писатели профессиональные, а главный среди них — Евтуженька. В СССР нет выбора вне выбора. Или ты пьешь, или ты подличаешь, или тебя не печатают. Четвертого не дано».

Геннадий Шпаликов не дожил до сорока, в момент смерти ему было всего 37 лет. Вспоминая последние его дни, С. Соколов писал: «Погибал Гена медленно. Вместе со временем 60-х, духом, энергией и воплощением которых был сам… Гена пил водку, дома не уживался, бродил сначала по друзьям, потом просто по городу: с похмелья любил читать расклеенные по стендам газеты. Прочитывал любые, от строки до строки. Еще писал стихи, которые становились лучше и лучше с каждым днем. Сочинял их в основном на почтах: почти все стихи этих лет написаны «вставочкой» на зеленоватых оборотах телеграфных бланков. На них же, на бланках, иногда писал письма на студию или друзьям. Письма в основном были про жилье и про деньги. Сначала помогали, как могли. Потом помогали меньше. Судить никого не могу — знаю, в быту Гена был невыносим, иногда страшен. Ходил он теперь в кожаной куртке, белый плащ то ли потерял, то ли продал, шарф остался…»

На этом самом шарфе и повесился создатель замечательного сценария фильма «Я шагаю по Москве».

«Когда не стало Геннадия Шпаликова, — писал П. Вегин, — все спохватились. Все, кто его любил. А любили его многие — и киношники, и художники, и писатели. Он был слишком нежен и светел — Гена, прикрывающий простуженное горло шарфиком.

Никто не думал, что однажды этот шарфик затянется на его горле. Никто не думал, что он не выдержит. Чего? Вероятно, того же, что и Маяковский, — одиночества. Одиночества на людях, одиночества в семье, одиночества в себе».

Еще в 1970 году Владимир Высоцкий написал стихотворение «Я не успел», в котором были пророческие строки:

Мои друзья ушли сквозь решето —Им всем досталась Лета или Прана, —естественною смертию — никто,все — противоестественно и рано.

В тот год не только смерть вырывала у Высоцкого друзей. Порой он сам отталкивал их от себя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});