Роль жертвы - Топильская Елена Валентиновна

Оперативники по секрету мне сказали, что начался их разговор в другой тональности: задержанный рассказывал про умышленное убийство всех членов соседской семьи, после которого он стал хозяином в трехкомнатной сталинской квартире; и только к приезду следователя этот рассказ чудесным образом трансформировался и спасение ребенка и самооборону. Это нас не удивило: такое бывало часто, человеку свойственно приукрашивать свои поступки, особенно если речь идет об уголовной ответственности.

Меня лично удивило другое: молодцу было двадцать семь лет, он был высок, хорош собой, образован — но женат никогда не был, подруги (ни временной, ни постоянной) не имел, женских имен не упоминал, и, по словам знакомых, в его комнате полгода жил с ним вместе его дружок, ранее судимый за разбой.

Выйдя с оперативником в коридор, я поинтересовалась, все ли в порядке у задержанного с сексуальной ориентацией. Оказалось, что не все в порядке, ориентация нетрадиционная. Это обстоятельство мы со следователем держали в уме во время дальнейшей работы по делу.

Не выявив ни малейших признаков давления на подозреваемого со стороны милиции, мы арестовали Аскольдова. Следователь потратил несколько дней на то, чтобы убедить его показать нам место сокрытия трупов, и две недели на поездки вместе с Аскольдовым в область, где тот упорно водил за нос следственную группу: вроде здесь, а может, и в другом месте, а сегодня у меня нет настроения показывать, а вчера следователь косо на меня посмотрел, поэтому контакт нарушен и т. п. Следователь, несколько экспертов, понятые и конвой терпеливо ездили по области, дожидаясь, пока клиент соизволит показать захоронение, поскольку без трупов продолжение расследования представлялось проблематичным.

Наконец, после двухнедельных мытарств, следственная группа в месте, указанном подозреваемым, откопала три полуразложившихся тела. И даже при беглом осмотре прямо там в лесу стало ясно, что восьмилетний ребенок и его отец незадолго до смерти подвергались гомосексуальному насилию; а у женщины действительно имелось огнестрельное ранение головы, но получить его в результате непроизвольного выстрела, при условии, что оружие находилось у нее в руке, она вряд ли могла: входное отверстие располагалось на затылке, под линией роста волос.

Допросив мать Аскольдова, следователь узнал, что ребенком Аскольдов был необычно жесток; уже в семилетием возрасте он мучил дворовых животных и обожал смотреть по телевизору сцены пыток в фашистских концлагерях, в связи с чем был отведен родителями к психиатру и длительное время находился под наблюдением специалиста. Мать призналась, что сама боялась своего сына, даже когда он был еще мальчиком. Аскольдову была назначена психиатрическая экспертиза, которая, несмотря на прогнозы следователя, признала его абсолютно вменяемым.

Согласитесь, что дело приобрело новую окраску. Но если бы мы знали, какой сюжетный поворот нас ожидает в дальнейшем!

Пустующая квартира в сталинском доме, один из жильцов которой отныне находился в следственном изоляторе, а трое — в морге, была опечатана. И примерно через месяц матери Аскольдова что-то понадобилось там взять. Вместе с участковым они пришли в квартиру, сняли печати, и в холодильнике на кухне обнаружили труп сестры Аскольдова.

Если бы мы не были уверены, что Аскольдов находится в следственном изоляторе, мы бы вменили ему в вину еще одно убийство. Но на момент наступления смерти женщины Аскольдов, вне всякого сомнения, уже почти месяц находился за надежными запорами.

А вскоре оперативники принесли на хвосте известие о том, что сестру Аскольдова убил на почве личных неприязненных отношений ее муж, Дрынов. И не нашел лучше места для сокрытия трупа, чем пустующая квартира ее братца, здраво рассудив, что там еще долго никто не появится; аккуратно снял бумажные наклейки, затащил в квартиру труп, запихал его в холодильник и снова прилепил на дверь бумажки с печатью прокуратуры.

Вот Дрынов-то оказался стопроцентным психом. Его стали активно искать, но он прятался. И регулярно звонил следователю в прокуратуру, цветисто расписывая тому, каким пыткам хотел бы его подвергнуть. Следователь бесился, требовал, чтобы оперативники срочно нашли Дрынова, но тот был неуловим и так быстро выкрикивал угрозы, бросая после этого трубку, что и по телефону засечь его было невозможно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И вот наконец Дрынов позвонил в прокуратуру с очередной порцией оскорблений и угроз, и увлекся настолько, что монолог его длился больше сорока минут. За это время следователь успел связаться с другого телефона с дежурной частью милиции, установить адрес, откуда имел место звонок, и отправить туда дежурную группу. Дрынов еще брызгал слюной в телефонную трубку, когда опера сломали дверь его пристанища.

Выяснилось, что все это время скрывавшийся Дрынов жил у своего знакомого, попа-расстриги. Повязали их обоих, и когда везли в милицию, поп сквозь дремучую бороду мрачно вопрошал: «Что за иуда нас продал?!»

В итоге один из членов этой выдающейся семьи — Аскольдов — был признан виновным в тройном убийстве и приговорен к длительному сроку лишения свободы. Психиатры сочли, что его немыслимая жестокость, проявившаяся еще в детском возрасте, не достигла степени психического заболевания, которое освободило бы его от уголовной ответственности.

А вот Дрынов был отправлен на принудительное лечение. А матушка Аскольдова до сих пор обивает пороги присутственных мест, доказывая, что все это дело — грандиозная провокация и в отношении ее сына, и в отношении зятя. Их, дескать, подставили, трупы подложили, и заставили признаться в том, чего они не совершали. В связи с чем я подсознательно ожидаю появления где-нибудь еще одного трупа.

БЕЗ ВЕСТИ

Поиск пропавших без вести — это, наверное, самое трудное в розыскной практике. Найти бесследно исчезнувшего законопослушного человека даже сложнее, чем схватить беглого уголовника. Юристы-практики знают, что большой процент таких «потеряшек» — это на самом деле скрытые убийства, и распутывать подобные преступления очень трудно. Несмотря на то что существует много научных рекомендаций по расследованию «убийств без трупа», дела таких категорий обычно в суд не направляются. Если есть все основания полагать, что N убил М, но трупа М не найдено, то дело судебной перспективы не имеет.

Некоторая логика в этом присутствует. Юристы — народ сомневающийся — нет трупа, который можно исследовать — значит, нельзя с уверенностью сказать, что имело место убийство. Бывает, некто искренне полагает, что убил другого человека, а смерть оказывается некриминальной. Я уже рассказывала про парня, который в ссоре схватил за горло отчима. Тот испустил дух, а парень опомнился и пошел заявлять в милицию, что задушил человека. Но экспертиза установила, что отчим скончался от острой сердечной недостаточности.

То же относится и к расследованию убийств людей, пропавших без вести. Все юристы знают байку про мужчину, у которого пропала жена. Накануне ее исчезновения соседи слышали в их доме шум скандала. На полу обнаружили замытую кровь, по группе принадлежавшую хозяйке. Так набралось много косвенных улик, и мужчину осудили на десять лет за убийство. Отсидев их от звонка до звонка, бедолага вскоре в курортном городке встретил свою супругу, живую и невредимую. Оказалось, что она тогда просто сбежала с любовником. Справедливо полагая, что в его сидении «ни за что» есть и ее вина, мужчина... убил бывшую благоверную. На этот раз — по-настоящему. Теперь труп был налицо, и убийца — тоже. В задачке спрашивалось, можно ли осудить мужчину за убийство жены, раз он уже отсидел десять лет за совершение именно этого преступления?

Поэтому дела, возбужденные по признакам совершения умышленных убийств в связи с пропажей человека, следователи, как правило, не любят. Слишком часто выясняется, что на самом деле искомый скрывается от кого-то, а родственники уже забили тревогу. С другой стороны, может, он и вправду убит. Только труп спрятан так, что его потом не может найти и сам убийца. А прокуроры, возбуждая такие дела, порой просто перестраховываются. Раз те, кто заявил об исчезновении человека, жалуются на плохую работу сыщиков, возбудим-ка мы дело и проведем следственные действия, чтобы никого не упрекали в халатности. А следователю, и без того заваленному делами с реальными, а не мифическими убийствами, лишний «глухарь» с призрачной судебной перспективой — как нож острый.