Аномальные каникулы - Алексей Гравицкий

— Только с тобой, Ворожа, я на щелбаны играть не буду.

— Тогда без меня, — расстраивается Мазила. — На деньги я не могу. У меня и так немного.

— На желание? — предлагает Сергуня.

— Какое?

— Любое, — ржет блондин. — Слабо?

— А если ты пожелаешь, чтоб я с поезда спрыгнул?

— В пределах разумного, — милостиво снисходит Сергуня. — Только проигравший желание выполняет сразу. Идет?

— Идет, — соглашается Мазила. — Только деньги желать нельзя. Я на деньги не играю. У меня их впритык.

— Успокойся, мелочь, — веселится Сергуня. — Мы уже поняли, что ты нищеброд. У кого шесть пик?

Играют молча. Карты неспешно ложатся на стол, уходят в слив.

Тимур спускается с верхней полки, садится рядом с Ворожцовым. За игрой наблюдает с любопытством.

Первым выходит Сергуня. Мазила остается с Ворожцовым. Два хода, и Ворожцов остается один с веером карт на руке.

Мелкий по-дружески сочувствует. Пытается скрыть радость от выигрыша, но это выходит у него плохо.

Ворожцов бросает карты.

— Надо было в короля ходить, — советует Мазила, глядя на разлетевшийся по столу веер.

— Надо было карты считать, — ехидничает Сергуня. — Это тебе, Ворожкин, не урок математики, здесь реально считать надо. Я хочу…

Блондинчик делает драматическую паузу.

— Короче, — продолжает он уже безо всякого драматизма. — Сейчас идешь к девкам, вламываешься и говоришь: «Таможенный контроль. Готовим деньги, оружие, наркотики». Ржать нельзя. Засмеешься — будешь еще одно желание выполнять.

Ворожцов представляет, как будет глупо выглядеть перед девчонками. Жалеет, что сел играть.

— Давай что-нибудь другое, — предлагает он. — Вдруг они уже спят?

— Если спят, еще смешнее будет, — по-своему реагирует на отмазку Сергуня. — Входишь, сдергиваешь одеяла со спящих и командным голосом: «Таможня. Деньги, оружие, наркотики…»

Ворожцов вяло отпирается, но ему напоминают о святости карточного долга и намекают, что все в пределах разумного. Его же никто не заставляет стоп-краны рвать или проводнице в любви объясняться.

В коридоре прохладно. Ворожцов делает глубокий вдох, оглядывается. Дверь их купе приоткрыта, оттуда торчат три заинтересованные рожи.

Ворожцов выдыхает и идет к соседнему купе. Возле двери останавливается и тихонько опускает ручку, тянет дверь. В наметившейся щелке — темнота. В купе спят. Очень не хочется будить девчонок, но карточный долг…

Дверь ползет в сторону. Ворожцов осторожно, неуверенно тянет одеяло с ближайшей койки. Чувствует он себя по-идиотски.

— Таможня, — громким шепотом объявляет он. — Документы приготовьте.

Из коридора слышно сдавленное хихиканье.

— Оружие, — приговаривает Ворожцов по инерции и таращится в темноту.

Осторожно подтягиваемое одеяло соскальзывает на пол.

— Деньги, наркотики…

Что-то не так. Он понимает это слишком поздно, а в следующее мгновение раздается испуганный женский вскрик. Ворожцов пятится, вываливается в коридор, захлопывает за собой дверь и под громогласный хохот Сергуни, Мазилы и Тимура пулей врывается в их купе.

Ворожцов чувствует, как наливаются пунцовым уши. Но сам уже не удерживается от смешка.

— Чего ржете, придурки? — бормочет он. — Там какая-то тетка.

— Какая-то, — ухохатывается Сергуня. — Они ж там не одни едут. Ворожкин, ты с кого одеяло стянул? Маньячелло.

Ворожцову стыдно и смешно. Но больше он играть не садится. Мазила с Сергуней раскидывают еще пару партий, а потом поезд останавливается, и входят настоящие таможенники.

Когда граница остается позади, а колеса снова стучат по стыкам, никто уже не играет. Все спят.

Утром их будит проводница.

— Встаем, сдаем постель, — повторяет она на одной ноте.

Ворожцов садится, натягивает майку. Сверху спрыгивает Тимур.

— Постельку сдаем, — несется по вагону монотонное. — Сдаем постель.

Они комкают и относят в служебное купе простыни с наволочками и полотенцами. Заказывают чай, по очереди бегают умываться в туалет.

Ворожцов допивает обжигающий сладкий чай, когда распахивается дверь, и входят девчонки.

— Доброе утро, — говорит Ворожцов.

— Привет, — весело откликается Наташка. — Ну, колитесь, кто из вас на таможне подрабатывает?

Леся улыбается. Мазила, Сергуня и Тимур снова начинают ржать. Казарезова смотрит на Ворожцова.

— Извращенец, — говорит она под дружный хохот. — Тетке сорок лет, а ты к ней под одеяло.

— Он к тебе хотел, — писклявым от смеха голосом выдавливает Сергуня, — но перепутал.

На платформу они спускаются уже без смеха. Ворожцов серьезен. Подтягивает лямку старого рюкзака. Мазила вертит башкой по сторонам. Любопытный. Девчонки озираются, пытаясь прочувствовать незнакомый город. С одной стороны, они насторожены, с другой — им тоже интересно.

Сергуня с Тимуром выходят из поезда последними.

Им вслед несется равнодушное напутствие проводницы:

— Вещи не забываем…

…Вещи. Теперь у них не осталось ничего. Почти. Паспорта с обратными билетами. Немного денег. У Ворожцова — ПДА, у Тимура — пара ржавых болтов.

Обрез Тимур оставил рядом с разнесенным прибором. Патроны кончились, а без них от ружья никакого толка. Рюкзак Ворожцов бросил неподалеку от водонапорки.

Отсюда до места, где они планировали выйти из Зоны, вернуться в обычный мир, оставалось совсем немного. И тащить на себе лишние килограммы ненужного теперь барахла казалось абсолютно бессмысленным.

Мазила сказал бы на это, что сталкеру своя ноша не тянет… Только где теперь Мазила? И что он знал о сталкерах? Понахватался в интернете всякой чепухи, поверил в романтику. Так в интернете правды не напишут. Ее вообще не передать, эту правду. Только прочувствовать на своей шкуре.

Вот если б не Ворожцов, а Мазила оттащил Тимура от той аномалии у трансформаторной будки, а потом они вместе закапывали бы руками в грязной канаве друга, разворотившего себе грудь из обреза в упор… Тогда, возможно, мелкий понял бы.

Но Мазила попал в аномалию, пальнул себе в сердце из ружья. И одному богу известно, что он увидел и понял перед смертью.

Боль в груди стала острее. Она уверенно вытесняла пустоту. Надолго ли? И что будет потом?

Нет, не думать сейчас об этом.

Шаг. Шаг. Еще шаг.

Одинаковые, безликие, как удары метронома.

Из ниоткуда в никуда. Хотя, казалось бы, у них есть и точка отправления, и точка, к которой идут.

Ворожцов тряхнул головой, на ходу выудил из кармана наладонник. Плюмкнуло.

Загрузилась карта, засветились метки.

Ворожцов остановился. Рядом застыл Тимур.

— Что на шарманке? — спросил он негромко.

— Почти пришли. За деревьями дорога. Через сотню метров блокпост. Там военные. Брат рассказывал, что с ними можно договориться. Денег пихнуть, и они пропустят. Если ты без оружия.

Тимур постучал пальцем по экрану. Грязная кромка ногтя ткнулась в кучку меток у блокпоста.

— Это что? — уточнил он.

— Военные, — пояснил Ворожцов. — Наверное, военные.

— Наверное?

— Кому еще торчать на блокпосте?

— А дальше?

— А дальше всё. Внешний мир.

Слова вылетели просто. Когда-то Ворожцов мечтал о том, как скажет это. С облегчением. Сейчас не было никакого облегчения. Не было надрыва, сожаления, радости. Только спокойная констатация.

— Мы ведь не углублялись, — заговорил он, пытаясь поймать хоть какую-то интонацию, почувствовать хоть какое-то настроение, — по краю, считай, прошли, как и наметили.

— Ворожцов, не нуди, — попросил Тимур, на секунду напоминая того, прежнего Тимура.

Но лишь на мгновение. Когда Ворожцов повернулся к нему, тот стоял задумчивый и серьезный.

— Можно прямо на блокпост и попробовать сторговаться, — предложил Ворожцов. — Еще можно сделать петлю, обойти и под железной дорогой, под насыпью. Как тогда…

При упоминании о насыпи Тимур едва заметно повел плечами.

— Пойдем через военных? — предложил Ворожцов.

— Тоже опасно.

— Не станут же они по нам стрелять, — стараясь добавить бодрости в голос, проговорил он. Не для себя, для Тимура.

Не получилось. Не было бодрости. Как не было страха и других бушевавших совсем недавно эмоций.

— Пойдем, — кивнул Тимур. — Попробуем сторговаться.

Ворожцов выключил ПДА и убрал в карман. Они спустились по небольшому откосу и зашагали по разбитым останкам дороги.

Шаг. Шаг. Еще шаг.

Шаги отщелкивали, как метроном.

Ворожцов попытался считать их, чтобы занять чем-то мысли, но быстро сбился. Снова нахлынули воспоминания.

Вот он, выход из лабиринта, в который сами себя загнали. Он был здесь всегда и не только здесь. Надо было лишь захотеть выйти. А они…

Просто глупо лезли туда, где им нечего было делать.

Где их не ждали.

Где им не место.

Лезли, выбрав себе жизненно важной целью то, что оказалось вовсе не нужным.

У блокпоста возникло движение. Кто-то там, должно быть, уже держал их на мушке.

Шаг. Шаг. Еще…

Тимур остановился. Ворожцов сделал то же самое шагом позже.