Лучшее за год III. Российское фэнтези, фантастика, мистика - Василий Владимирский

А другой геморрой, вежливый такой, но строгий, с умной противной мордой, он сидел по другую сторону, сразу видно, что из бывших ученых, а то даже и из технологов, услышал слова про взрывы и как бы вроде проснулся. Проснулся и красивым голосом начал нам лекцию про глобальное потепление излагать.

— Вот вы говорите, глобальное потепление, — сказал он, хотя никто таких слов при нем даже и близко не говорил, еще чего. — А знаете ли вы, что уже больше ста лет наука всего мира, сколько ни бьется, не может дать четкий, окончательный ответ на вопрос, что на самом деле вызывает глобальное потепление и так ли уж парниковы основные парниковые газы. Физика атмосферы, должен вам напомнить, очень сложна, она настолько перенасыщена неизвестными факторами, взаимно друг на друга влияющими и, соответственно, влияющими на климат в ту или другую сторону, что даже самый квантовый из существующих компьютеров пока не может адекватно просчитать все возможные варианты и предложить нам верный ответ. Позже? Да, конечно, согласен с вами, лет через тридцать, а то и двадцать правильный ответ будет получен, потому что технологии не стоят на месте, это так же верно, как и то, что меня зовут Адальберт, но помилуйте, мы не в состоянии ждать тридцать лет в тот момент, когда по всему миру уже воцаряется состояние катастрофы, мы должны, мы просто обязаны что-то предпринимать. Мы должны решиться на шаг (тут он поднял вверх указательный палец, и слово «шаг» у него получилось всё заглавными буквами — ШАГ), и пусть этот шаг окажется рискованным или даже вообще неверным, но в данной сложившейся ситуации, я полагаю, это будет оправданный риск, единственное правильное решение. Теперь рассмотрим влияние на климат множественных локальных ядерных взрывов, одновременно произведенных в удаленной лесистой местности. Не могу спорить — риск катастрофического сценария налицо. Однако физика ударных атмосферных процессов намного проще, при подобных силовых воздействиях большинство факторов, нелинейно влияющих на состояние климата, становятся пренебрежимо малыми, так что ими мы в своих уравнениях можем со спокойной душой пренебречь…

Тут ему сказали:

— Заткнись, ученый, а то в морду дам. И без тебя тошно.

— Вот вы говорите — заткнуться, — сказал геморрой с умной мордой и красивым голосом учителя русского языка. — Что ж, я заткнусь.

И в самом деле заткнулся. А мне понравилось. Хоть я и не все понял.

Лайнер шел как бы и быстро, но на самом деле медленно, потому что все время останавливался — то ссаживал кого-то из других вагонов, то новую партию таких же, как мы, неприкаянных принимал. А иногда останавливался и стоял уже совсем не по делу. Просто так, станет и стоит, и никто не понимает зачем.

А потом, когда он еще раз остановился, уже совсем темно было, дверка в дальнем от нас конце вагона разъехалась и в нее вошла компания рослых, наглых таких, накачанных «чемоданов».

Меня сразу обдало страхом, потому что впереди «чемоданов» шел тот самый молодой комиссар, который отвалил дяде Вите голову. Я его сразу узнал, хоть он был без кожаной шляпы, да и вообще одет по-другому. Хохотал, веселился, выставлял себя — смотрите, мол, какой пуп к вам пришел.

Весь вагон на «чемоданов» тех головы повернул, а я от ужаса сжался в комочек и нырк под лавку.

Потом слышу, Молодой весело закричал:

— Внимание, внимание, внимание! Всем смотреть на меня! Сейчас вам будет агромадный сюрприз!

Все сначала загалдели, кто с интересом, а кто с тревогой, а потом вдруг наступила полная тишина, так тихо стало, как в том кино, когда на тебя быстро летят тучи и ты ничего не можешь с этим поделать.

Тишина была ненадолго, секунды на две, от силы на три. Потом начался грохот.

Я сперва даже и не понял, что за грохот, — тоже жуть страшный, он двигался ко мне, как волна, все громче и громче, от того конца вагона, где вошли «чемоданы». Даже и не грохот, дробные стуки и шлепки, не знаю, как еще объяснить, один за другим, трррр, и совсем не громкие, но от страха у меня будто громы в ушах бухали.

Что-то слева рядом вдруг пискнуло, что-то мягкое дотронулось до ноги, но я не обратил внимания, потому что как раз в этот момент наконец разобрался, отчего грохот.

Это падали люди — те, что в проходах стояли, и некоторые, которые с лавок сползали, не удержавшись. Начали падать от двери, а потом падали все ближе и ближе и наконец западали около моей лавки.

Вот старуха старая, она все время громко орала, пока жива была, ей никто места не уступил, она сложилась, как та наша стремяночка, коленки к потолку, мелькнули на секунду ее лицо темное и затылок с редкими волосиками. Вот лысый геморрой, который все сроками взрывов интересовался, а потом ляпнул против властей, — он бухнул лицом вниз, показал мне лысину, и выходит, что не взрывов ему надо было бояться. Вот дамочка, почти совсем молодая, штаны в клеточку, она рядом стояла, упала передо мной, будто хрюкнула, и загородила мне свет. Тут же ее всей своей тушей придавил толстенный мужичища, тот, что рядом с мамой потел. Он как-то не очень ловко, боком, соскользнул с лавки на дамочку, ее тело опять хрюкнуло, и стал удивленно меня разглядывать, я даже подумал сначала, что он не мертвый. Но он, конечно, был мертвей некуда.

Потом грохот кончился, и Молодой сказал деловитым тоном:

— Так, работаем!

Ничего не произошло, и тогда он добавил:

— Арбайтен, арбайтен, мать вашу!

Застучало, зашуршало, затрещало, зазвякало, «чемоданы» кряхтели, матюкались вполголоса и чего-то там такое работали, грозный голос Молодого их подгонял, я никак не мог понять, что они там работают, а высунуться боялся. Работали они, я так думаю, изо всех сил, но работа шла медленно, и Молодой злился. Но медленно или не медленно, а работа их постепенно все-таки приближалась ко мне, в точности как тот грохот, только что не с такой скоростью.

— Время, время, скоты!

Опять что-то пискнуло и мягко дотронулось до ноги. Я чуть не вскрикнул. Осторожно протянул руку и натолкнулся на круглое, твердое и волосатое, вроде бы голова. Оно замерло и задышало. Девчонка, коза! Так и есть! Я вспомнил, что видел какую-то малявку, когда маму усаживал, а потом она или куда-то делась, или я ее после просто не замечал, словом, стояла какая-то козявка рядом с той бабищей толстенной, а потом уже не стояла. Лет двенадцать самое большее. Совсем малявка сопливая, куклы-бантики.

Я все еще трогал ее за голову, когда она вдруг перестала дышать. Я понял, что она сейчас заорет со всей своей малолетней дури, стукнул ее по затылку и зашептал страшно:

— Молча-ать!

Она заткнулась, так и не заорала, только еще крепче прижалась к моей ноге. Вот ведь!

А «чемоданы» со своей работой подбирались к нам все ближе и ближе. Я уже догадался, чем они занимались, — они раздевали трупы, обшаривали карманы и складывали добычу в какие-нибудь громадные грязные сумки, вроде той, что у бабки Изабеллы была, когда она в город ездила. Те самые Мишняки, вот кто они были, они сначала убивали, а потом грабили. Только я не мог понять, как они убивали. Они ведь ничего не делали. Просто сначала молчание, а потом все попадали, вот это меня очень интересовало. А еще больше мне интересно было понять, почему я-то вместе с ними не умер, если все остальные умерли, мне это надо было понять, чтобы и дальше не умирать. И еще — я очень надеялся, да нет, я просто уверен был, что с мамой все хорошо. То есть все плохо, конечно, но я не то что уверен был, а просто даже и знал, что мама умерла не до смерти. И что когда все кончится, я ее обязательно разбужу. Может, и пожалею после о том, что разбудил, но обязательно это сделаю. Сам прекрасно понимал, что сплошная глупость, но уверен был тогда в этом гранитно-титаново!

Козявка эта изо всех сил прижималась к моей ноге, и я чувствовал, как она дрожит. Иногда она вдруг начинала попискивать, и тогда я бил ее по шее, чтоб замолчала.

Когда «чемоданы» уже почти подобрались к нам, я взял козявку за руку и тихонько потащил вперед, туда, где уже лежали раздетые догола трупы. Я до этого вообще никогда трупов не видел — жуть неприятное зрелище, какие-то они не такие. Тут самое главное, я понял, было угадать так, чтоб незаметно проползти границу между голыми и еще одетыми. Мишняки, когда раздевали труп, они скидывали его потом на пол, чтоб не мешал раздевать других, и вот в этот момент, когда голый труп на пол скидывают, я должен был мимо него проползти вперед, чтоб он меня заслонил, иначе точно бы засекли.

Козявка мешала будто нарочно — и ныла, правда тихонько, и пищать пыталась, и замирала, когда надо было ползти, и, наоборот, вдруг такая прыть в ней появлялась, что вперед меня уползала, а один раз даже головой стукнулась об лавку, да так громко, я уж подумал, что всё, пропали. Кое-как все-таки пронесло, и мы пролезли мимо Мишняков как раз тогда, когда они скидывали труп на пол. Трупов голых было жуть много, все уже холодные, когда только успели, и ничего из-за них не было видно. Но это и хорошо, потому что и бандиты засечь нас с козявкой тоже не могли.