Безбилетный пассажир - Георгий Данелия

— Ленин? — полицейский показал пальцем на бюст.

— Ленин.

Полицейский сплюнул сквозь зубы и отвернулся.

Делать нечего, поплелись к машине. Я хотел взять Ленина у месье Лангуа, но тот не отдал, тащил сам.

В Руан мы приехали вовремя. Перед фильмом мэр сказал речь. Потом мы посмотрели «Иваново детство», потом ответили на вопросы (Галя рассказала, что у нее трехкомнатная квартира). Потом на приеме выпили шампанского, и мэр нам сообщил, что позвонил своему приятелю в Париж и тот оплатил нам ночную прогулку на пароходике по Сене. С ужином. (Месье Лангуа ему сообщил, что нам в Париже ничего не удалось посмотреть.)

Поехали обратно. Месье Лангуа был счастлив и все расхваливал нам предстоящую поездку по Сене. Он сам по Сене никогда не катался: дорого. Но кто ездил — в восторге.

Когда подъезжали к Парижу, черт дернул Галю спросить:

— А где Ленин?

Месье Лангуа резко затормозил и выругался. В Руане, когда начался фильм, он на всякий случай перенес бюст из машины в будку механика. Там он и остался.

Развернулись. Доехали до Руана — кинотеатр заперт. Месье Лангуа побежал выяснять, где живет механик. Поехали к механику. Его не было; мама сказала — он у подруги. Где живет подруга — она не знает.

— Да бог с ним, с Лениным. Поехали, — сказал я и попытался объяснить месье Лангуа, что в Москве таких бюстов — навалом. Вернусь домой, куплю такого же и отнесу в общество дружбы. В ответ месье Лангуа разразился длинной тирадой, из которой я понял, что этого Ленина поручили именно ему, месье Лангуа, и он будет заниматься им до тех пор, пока не посадит нас в самолет.

Сидим в машине, ждем. Ни о каком пароходике уже не может быть и речи.

Подошел полицейский и оштрафовал Лангуа за парковку в неположенном месте. Тот совсем расстроился.

Пошел дождь. Мы с Галей заснули, а Лангуа не спал, караулил.

Механик появился только под утро, пьяный и веселый. Поехали в кинотеатр, забрали Ленина и помчались в Париж. На автобане месье Лангуа, усталый от волнений и бессонной ночи, прозевал нужный поворот, и пока мы крутились, времени осталось только-только на то, чтобы заехать в гостиницу за вещами. Месье Лангуа разогнал свою таратайку на полную мощность — до восьмидесяти километров в час.

В аэропорт приехали впритык. Поставили машину на стоянку, я взял наши с Галей чемоданы, а месье Лангуа — Ленина — и опять побежали.

У стойки регистрации «Аэрофлота» нас уже ждал Жан Блюмель. И он нам взволнованно сообщил, что произошло ужасное недоразумение — он нам чужого Ленина отдал!

— В каком смысле?

— В прямом! Этого Ленина прислали ваши для товарищей с Корсики. А для вашего общества художник Шарль Лассаль, большой друг Советского Союза, нарисовал картину «Жанна д'Арк на коне». Вот, держите! — Блюмель вручил мне небольшую картину, шестьдесят на сорок, аккуратно упакованную и обвязанную бечевкой. — Но я не виноват. Это Мадлен все напутала. Я сам удивился: Ленина — русским? Зачем? Но она сказала, что так велели. Хорошо, что я вчера председателю позвонил! Ну, счастливого пути!

Блюмель пожал нам руки и ушел.

Я взглянул на месье Лангуа. Он стоял осунувшийся, небритый, с красными глазами.

— Досталось вам, бедненькому, — с сочувствием сказала Галя.

Месье Лангуа швырнул на пол бюст, развернулся и…

Так бы я снял в кино.

А на самом деле месье Лангуа ничего не швырял — так и стоял с Лениным в обнимку. А когда Галя его пожалела, сказал:

— Нет проблем, товарищ, — и улыбнулся.

Голуби спят…

Все эти идиотские приключения с бюстом Ленина напомнили мне «Полоцк» с его капитаном и боцманом… И мне захотелось снять такой фильм: стоит никому не нужный корабль, с него все воруют, на место украденного ставят лозунги; украли и собственный якорь. Положили его на прогнившую палубу, он ее продавил, упал на днище, пробил днище — и корабль пошел на дно. Команда прыгнула в воду и поплыла к берегу.

Позвонил Конецкому. Ему идея понравилась. Он приехал в Москву писать сценарий, остановился у меня. И мы придумали хороший финал: когда корабль пошел на дно и матросы спрыгнули, капитан надел парадный китель с орденами, вышел на мостик и взял под козырек. Но когда вода дошла капитану до горла, движение остановилось: корабль килем встал на грунт. И посреди моря из воды торчит голова в фуражке с рукой под козырек. (Это все я потом использовал в фильме «Фортуна».)

Вечером мы с Конецким пошли ужинать в ресторан Дома литераторов: там в те времена собирались молодые гениальные писатели. (Не гениальных не было.) Сели. Заказали. К нам подсел писатель Юрий Казаков, друг Конецкого. Конецкий предложил взять его в соавторы:

— Вот в итальянских фильмах сценаристов — как собак нерезаных, по семь штук.

— Если он согласен, я — за, — сказал я.

— А актер Филиппов сниматься будет? — спросил Казаков.

— Будет.

И он согласился.

Дальше, когда заговорили о кино, у меня появилось подозрение, что Казаков за всю жизнь видел всего один фильм — «Карнавальная ночь».

Потом к нам подсел писатель Василий Аксенов. И Конецкий его тоже позвал в соавторы. А потом к нам подошел сценарист Валентин Ежов и, узнав, что мы собираемся вчетвером писать сценарий, сказал:

— Три прозаика и один режиссер. А кто сценарий будет писать?

Пригласили и Ежова.

Снимать фильм решили в Одессе — там тепло. И сценарий договорились писать там. И дали слово — пока не поставим слово «конец», никто ни грамма не пьет.

На следующий день все впятером поехали к директору «Мосфильма». Директор одобрил нашу инициативу коллективной работы, заключил с нами договор и позвонил в бухгалтерию, чтобы нам сегодня же выплатили аванс.

На сей раз нас никто не командировал, мы приехали в Одессу за свой счет. В гостиницу устроились с большим трудом — получили одну большую комнату на пятерых в гостинице «Красная» (и то только потому, что Ежов был лауреатом Ленинской премии). Естественно, все были недовольны. Ворчали: «На кой черт они привезли режиссера, если он даже о гостинице позаботиться не может».

Устроились, пошли в ресторан обедать. Казаков хотел заказать сто грамм, я постучал по столу пальцем, напоминая о договоре: пока не поставим точку, не пьем.

— А чего тогда сидим? — сказал Казаков. — Давайте работать.

— Давай, — сказал Конецкий. — Какие у тебя предложения?

Казаков сказал, что он в сценариях ничего не понимает и поэтому напишет отступления — как смеялось море, как пахли доски, как горела лучина… Чем больше будет страниц, тем больше заплатят. Я объяснил, что сценарий по страницам не оплачивается. Нам подписали максимум и больше не дадут.