«Мы одной крови». Десант из будущего - Юрий Валин

В ночь на 24 июня погода резко ухудшилась. Переброска 3-й бригады на плацдарм столкнулась с серьезными трудностями. Старые, со слабыми машинами, транспорты с трудом шли по штормящей Ладоге. Авиация действовать не могла. Пользуясь этим, противник подтягивал к плацдарму резервы и артиллерию.

Глава четырнадцатая

24 июня

Олонецкое направление

Две роты 301-го полка 100-й дивизии форсировав реку Самбатукса и, пройдя болотами, вышли в тыл оборонительного узла. Атака поддержана мощным артиллерийским огнем, произведено несколько массированных авианалетов. К вечеру опорный пункт обороны в Самбатукса взят.

Тулоксинский плацдарм. Около полудня финны начали решительную атаку. Давление было сильным, наши канонерки и бронекатера подошли к берегу и прямой наводкой отражали атаки противника. Положение оставалось сложным. Финны продолжали ожесточенно атаковать, у десантников заканчивались боеприпасы. Накануне вечером со штурмовиков начали сбрасывать патроны и мины, но большая часть боеприпасов при приземлении пришла в негодность. С утра туман и низкая облачность не позволяли работать авиации. Штормило.

С канонерок на берег передали патроны и небольшое количество 45-мм снарядов. Около 14 часов начали подходить транспорты с первым эшелоном 3-й бригады. Началась высадка. Как назло, туман рассеялся, и противник открыл массированный артиллерийско-минометный огонь. «Малые охотники» ставили дымовые завесы, корабли прикрыли высадку огнем. В 15.40 финские истребители пытались штурмовать катера высадки. Огнем с тендеров был сбит самолет противника[104].

Было высажено 2443 человека…

Лес. (Около 10 километров

к северо-востоку от деревни Нурмолицы)

5.20

Малая пехотная лопата МПЛ-50 — первейшей необходимости военный предмет длиной именно 50 сантиметров. Главное ее назначение — выдолбить укрытие, в коем хозяин инструмента сохранит свою нужную Родине и командованию жизнь. МПЛ можно копать, можно не копать, можно рубить корни и на ней, как на сковородке, жарить яичницу. Вне окопа лопатой можно прикрывать башку и иные важные части тела. Можно колоть дрова или черепа супостатов в рукопашной. Ну, если супостат окажется ловчее, тогда уж лопатки товарищей прикроют павшего бойца землей. В одиночку или сообща, это уж как получится.

Песок. С камешками, немножко сырой, но, в общем, могло быть хуже. Женька, посапывая, работал своей МПЛ. Дерн снял Валера — в маскировке старлей понимал, даром что морской пехотинец. Дальше работали по очереди. В смысле, мужчины работали, а Мариша охраняла «отару», как обозвал Торчок контингент военнопленных. Товарищ майор не отвлекался — работал, «колол» фиников.

— Хорош, а то грунт просядет, — пробубнил Торчок, вытирая пот.

Женька выбрался из могилы. Действительно, что-то размахнулись. Ведь перезахоронят потом Леху? Не будет младший сержант Трофимов лежать один в чаще, где и всех примет-то — близость крошечного озерца? Хотя по-разному может обернуться. Война жутко большая.

— Ну… — Коваленко посмотрел — Лешка вытянулся с накинутым на лицо капюшоном, такой худющий даже в свободном маскхалате, — давай, Захарович, опускаем.

Марина молча шагнула ближе, сунула старлею автомат. Оперативная группа и финны смотрели, как старшина ножом нарезает лапник. Скинула ворох на желтый песок, спрыгнула. Женька подавал колючие лапы…

— Отож уютнее, — вздохнул Торчок.

Лег Лешка Трофимов в свой последний окоп. Пятнисто-зеленый на зеленом. Рацию разбитую в ногах поставили. Не сильно-то они сдружиться успели, но отработали честно, до конца друг друга прикрывая.

Сползал песок в могилу, работал Коваленко лопаткой, остальные ладонями сыроватую карельскую желтизну вниз спихивали. Еще торчал брезент «Севера» — тщетно Мариша на него сыпала. Женька обернулся на фиников — еще даст деру какой-нибудь идиот. Нет, товарищ Попутный от дознания отвлекся, стоял с автоматом. И финны стояли — команды никто не давал, сами поднялись.

Холмик, лопаткой оправленный. Зуд комаров. Ничего для мира не изменилось: сегодня от Черного моря до Баренцева тысячи жизней оборвутся. Сержантских, старшинских, капитанских…

Попутный кашлянул:

— Женя, ты у нас по культурно-душевной части. Скажи что-нибудь. Больше некому.

О вопиющем отсутствии политработников все-таки не добавил, но Шведова и так напряглась.

Что сказать? О том, что герой, что подвиг бессмертен, что страха не ведал, что навечно в списках? Про страх глупо, о памяти тоже. Разве забудут Лешку те, кто в эту ночь к Нурмолицам ходил? Подвиг? Подвиг, это, наверное, когда на амбразуру или на таран, бесстрашно, с криком «Прощайте, товарищи!». Ну, или еще какими-то пламенными словами. Переводчик Земляков видел, как люди гибнут, в атаку вставая или танки подбивая. Вот как в одиночку, с горящими глазами, видеть не довелось. Здесь не кино. Война — командная работа. Чтобы один танк сжечь, ого, скольким людям поработать приходится. Копать огневую, везти боекомплект, минировать и наблюдать, тянуть телефонные провода и размечать сектора огня, снова копать, высчитывать, наводить, стрелять, оттаскивать раненых и убитых, откатывать орудие на запасную и снова стрелять… И когда все эти сотни, а может быть, и тысячи людей честно и до конца сделают свою работу, — хрен танки пройдут, и те «тигры», и разные иные звери. Если каждый правильно, с умом отработает, может, и меньше «героев посмертно» стране понадобится? А если страна сидит, пьет пиво и смотрит по ТВ, как сотня «неумелых безграмотных дураков-профессионалов» натужно пытается ее, страну, защитить, то… Тьфу, не будем сейчас о дерьме нашем…

Алексей Трофимов честно сделал свое дело. Как миллионы других известных и неизвестных бойцов.

— Ты, Леша, не сомневайся. Мы свое дело тоже сделаем, — сказал переводчик Земляков, комкая пилотку. — Победа будет за нами.

…Слова какие-то безликие, сто раз повторенные. А Лешка один на свете был: худой, угловатый, мало что на фронте успевший, лишь в единственный десант сходивший…

Пришли слова. Чужие, зато верные и уместные, такие не грех и повторить:

И сказал Господь:— Эй, ключари,Отворите ворота в Сад!Даю командуОт зари до зариВ рай пропускать десант…[105]

Мариша утирала щеки запястьем, скованно перекрестился Торчок. И несколько финнов крестились, другие смотрели исподлобья. За лесом, у плацдарма, опять грохотало. Пора было работой заняться. Вот и Попутный кивает. Точно, пора.

Идя к финнам, Женька слышал, как за спиной Коваленко смущенно сказал старшине:

— Это не молитва была. Просто стихи.

— Я, товарищ старший лейтенант, не дура, а атеистка. Поняла.

— Марина Дмитриевна, — окликнул майор. — Очень бы хотелось, чтобы вы при допросах поприсутствовали. Как представитель СМЕРШ Отдельной Приморской…

* * *

Жрать хотелось и спать. Женьку несколько утешало, что финнам жрать хочется не меньше, но они, гады, хоть дремали урывками. Вообще, вся эта бодяга была уникальной психологической практикой, но переводчик Земляков предпочел бы без нее обойтись. Допрашивать Попутный умел. Вернее, он умел все: допрашивать, выспрашивать, беседовать по душам и просто дружески, пугать, обнадеживать, провоцировать на признание, заставлять отречься, чтобы признаться еще разок, уже сугубо добровольно. Майор мог делать человека пластилиновым. Вот бил он редко. Не требовалось.

Изнемогали оба финна-переводчика, изнемогали Женька со Шведовой, ведущие протоколы допросов. Еще хорошо, что бумаги было мало и ее требовалось экономить. Зато ночь, падла, темноты не приносила, не освобождала от необходимости выводить бесконечные мелкие каракули. Господи, а сколько труда занимало выяснение точной транскрипции финских имен…

У Торчка имелся котелок, и свежую воду дознавателям приносили регулярно, но жрать хотелось как из пушки. И от комаров можно было осатанеть. Обмахивали поочередно ветками. Попутный бурчал, что за такое «опахалывание» нормальный султан давно бы приказал кондиционерщиков шелковым шнурком удавить. Эх, из Средней и Центральной Азий надо было кадры набирать…

— Так-с, перерыв пять минут. Земляков может покемарить, а мы продолжим. Увы, нам с вами, товарищ Шведова, необходимо все до копеечки слышать, — майор отправился прогуляться в ельник.

— Зачастил, — без всякого уважения к начальству пробормотала Марина. — Почки пропил, вот и бегает.

— Как же, пропил. Он правильно пьет, по обязанности. Просто воздухом дышит, мозг отключает. Новые вопросы копит, — пробурчал измученный Женька.

— Копит он… — Старшина вытянулась на лапнике. — Небось сыроеги жрет в одну харю.