Аристократ и куртизанка - Труда Тейлор

Хотя на самом деле она боялась, и Люк знал это, но знал также и то, что страх не сломит ее. Мадлен слышала, как он вздохнул. Ей безумно хотелось броситься к нему, просить его остаться, чтобы он не уходил навстречу опасности.

— Будь здесь, у меня, — жестко приказал он. — Если они проломят стену, тут будет безопаснее, чем в лазарете.

Мадлен принялась возражать: если появятся новые раненые, врачу понадобится помощь…

— Прошу тебя! — прервал ее Люк. — Сделай это ради меня. Я приду при первой возможности. — Он шагнул к двери, но потом быстро повернулся, подошел к ней и запечатлел на ее губах краткий поцелуй. Не успела она опомниться, как Люка уже и след простыл, и дверь была плотно прикрыта.

Следующий час был одним из самых долгих в ее жизни. Грохот пушек заполнял весь форт, а когда он стихал, становился слышен сухой треск мушкетного огня. До Мадлен доносились крики людей и стук сапог по переходам и лестницам. Она не имела ни малейшего представления о происходящем снаружи, и неизвестность была невыносимее всего.

Сражаясь на стенах форта, Люк утратил чувство времени. Он заряжал мушкет, стрелял и перезаряжал, помогая немногим защитникам поддерживать как можно более частый огонь. Наверное, впервые с тех пор, как поднял оружие за своего короля, он по-настоящему боялся — не за себя, а за жену — и горько сожалел о том, что не проявил достаточной настойчивости, чтобы отослать ее из форта раньше.

Он не видел ни удивительной красоты неба на востоке в первых лучах поднимающегося солнца, ни темных фигур, карабкающихся на стену за его спиной. Лишь какое-то шестое чувство заставило его обернуться в последнее мгновение, чтобы уклониться от лезвия ножа. Стволом мушкета Люк раздробил череп республиканца. Нападавшим потребовалось всего несколько минут, чтобы подавить сопротивление тех немногих, кто не бросил оружие. Выхватив шпагу, Люк поразил еще одного республиканца и, видя, что здесь уже нечего защищать, бросился к лестнице.

Как раз тогда, когда Мадлен, окончательно решив, что от нее будет больше проку снаружи, хотела вопреки приказу Люка отправиться на его поиски, он сам вбежал в комнату. Она сразу поняла, что муж принес дурные вести. Всклокоченный и задыхающийся, со ссадиной на одной щеке и пороховой гарью на другой, он сообщил о поражении.

— Мы преданы, — процедил он сквозь зубы. — Враг в форте. Пока мы отстреливались, они взобрались по скалам. Кто-то должен был помочь им на той стороне!

Не успела Мадлен осознать услышанное, как он схватил ее за руку и потащил по коридору к выходу. На лестнице, ведущей с верхнего этажа, раздался стук сапог, и показалось шестеро республиканцев. Трое из них были вооружены мушкетами, другие трое — младшие офицеры — держали в руках обнаженные шпаги. Люк, оттолкнув Мадлен, загородил ее и поднял клинок навстречу врагу.

Мадлен с колотящимся в горле сердцем смотрела на их приближение. Люк стоял один против шести шпаг и штыков — республиканцы даже не позаботились перезарядить мушкеты, уверенные в легкой победе Они также не учли его искусства владения шпагой, с которым им пришлось познакомиться в следующие секунды.

Торопясь нанести первый удар, один из республиканцев сделал выпад шпагой. С быстротой молнии Люк парировал удар и пронзил сердце нападавшего. Выдернув шпагу, он успел гардой[27] отразить удар штыка. Металл высек искры из металла, но Люк уже успел высвободить шпагу и заколоть противника.

От яростного мелькания его шпаги засветился воздух. Ложный выпад в грудь — и у следующего республиканца перерезано горло. Мадлен не заметила, когда был нанесен этот смертельный удар. Следующим, грациозным и легким, как пух движением он распорол шею еще одного нападавшего. Четверо из шести были повержены, когда со стороны двора показались новые республиканцы.

Мадлен хотела закричать, предупредить Люка, но не успела она открыть рот, как грубые руки схватили ее и прижали к стене. Сквозь открытую дверь были видны синие мундиры, вливающиеся в форт через главные ворота. Люк отступил и остановился в дверном проеме их комнаты. Он тяжело дышал, и кровь капала с его клинка.

— Стой, роялистская свинья! — крикнул ему офицер-республиканец, упирая дуло пистолета в подбородок Мадлен. — Сдавайся, или вы оба умрете!

Рядом с ним солдаты заряжали мушкеты. Успевшее подняться солнце блестело на штыках, многие из которых были в крови. Наступил конец, и Люк понимал это. О себе он не думал и готов был погибнуть, унеся с собой еще несколько врагов. Но жизнь Мадлен значила для него больше, чем месть, больше, чем кровожадная ярость, помогавшая держаться на ногах.

— Брось шпагу, и мы пощадим женщину, — повторил офицер.

Конец шпаги Люка неуверенно качнулся, и он медленно опустил оружие. В следующее мгновение они бросились на него, как стая волков, повалили на пол и принялись избивать, потом подняли на ноги и прислонили к стене. Его губы были разбиты, а сквозь пороховую гарь на щеке проступила кровь. Но гораздо опаснее было огромное кровавое пятно на куртке у плеча.

Мадлен, все это время пытавшаяся освободиться, чтобы прийти ему на помощь, наконец, выскользнула из рук офицера и, бросившись вперед, обхватила Люка руками. Но солдаты снова оттащили ее.

— Я люблю тебя, Мади, — сказал он, едва шевеля губами, но она услышала. Впервые в жизни произнес он эти слова!..

Скорбь и ужас помутили рассудок Мадлен, и лишь мгновение спустя она осознала значение произнесенных Люком слов. А в следующее мгновение солдаты уже поволокли ее прочь, не дав ответить ему признанием в собственных чувствах.

Она оглядывалась через плечо и знала, что этот образ Люка, едва стоявшего на ногах, с гордой осанкой, будет сопровождать ее до конца дней. В его глазах застыла ярость побежденного, но отнюдь не сдавшегося человека. От невозможности помочь ему Мадлен закричала.

Не обращая внимания на ее крик, солдаты затащили Мадлен в помещение бывшего склада, где уже находились три женщины, и заперли там. Мадлен посмотрела на пленниц — две из них были совсем молоды: Бабетт и еще одна девушка. Третья женщина, на вид ей было пятьдесят, ухаживала за своим раненым мужем, а когда он умер, задержалась, чтобы похоронить его, прежде чем вернуться к родным. Теперь она боялась, что республиканцы не дадут ей сделать ни того, ни другого.

Мадлен, по крайней мере, могла утешаться тем, что Люк еще жив, но не знала, сколько ему осталось жить. Ей приходилось слышать ужасные рассказы о том, что делали республиканцы со своими пленными в Вандее, и она опасалась самого худшего. Женщин никто не трогал, и Мадлен вновь вспомнила последние слова Люка. Он любит ее! Счастье обретенной любви омрачалось страхом, что пришло оно слишком поздно.