Российские спецслужбы. От Рюрика до Екатерины Второй - Вадим Леонидович Телицын

которая шла на компромисс со спецслужбами) и политический сыск развернули настоящий геноцид (иное слово и характеристику подобрать сложно) против тех, кто общался с Богом не как все. Их унижали, оскорбляли, поносили на каждом углу. Их хотели не просто изничтожить (в том числе и физически), а стереть о них память, сделать так, чтобы такое понятие, как «старообрядец», «раскольник» навсегда исчезло из лексикона. Отсюда и те страсти, которые сопровождали преследования староверов[256].

Не знаю, насколько полно был проинформирован о жестокостях сам Петр Алексеевич. Но, думается, что это не так уж и важно. Почему? Да потому, что даже гибель одного человека в этой борьбе перечеркивала все поставленные цели. Но кто в России считался со смертью обывателя? Как говорится, «умер Максим, и черт с ним…»

Мало того, Петру Алексеевичу удалось «взрастить» лидеров антистароверческого движения: «…три церковных иерарха: архиепископ Нижегородский Питирим, Феофан Прокопович и Феодосий Яновский. Они особенно тесно сотрудничали с политическим сыском. Питирим был настоящим фанатиком борьбы с расколом. Он пытался одолеть старцев в религиозной дискуссии, которая сочеталась с шантажом и угрозами, умело вносил смуту в их среду, вылавливал наиболее авторитетных старцев, отправлял их в Петербург на допросы в Тайную канцелярию и Синод. Да и сам Священный Синод почти с первого дня работы в 1721 году стал фактически филиалом Тайной канцелярии. Феодосий был близким приятелем Толстого и Ушакова. В Синоде была оборудована тюрьма с колодничьими палатами, где людей держали столь же сурово, как в Петропавловской крепости: в оковах, в голоде, темноте и холоде. Была тюрьма и в Александро-Невском монастыре. Сюда, в эту подлинную вотчину Феодосия, привозили церковников, заявивших «слово и дело» или обвиненных в «непристойных словах». Здесь Феодосий и его подчиненные допрашивали их, а потом отсылали Толстому. Одновременно из Тайной канцелярии к Феодосию присылали пытанных в застенке и раскаявшихся раскольников. Феодосий должен был установить, насколько искренним было раскаяние этих, не выдержавших мучений людей, и затем сообщал об этом Толстому»[257].

Вот и «недостающее звено» в структуре Тайной канцелярии, это — Синод, со всей сопровождающей политический сыск атрибутикой: тюрьмы, пыточные камеры, дознаватели и прочее. Налицо была и тесная связь, и взаимодействие двух «спецслужб» на поприще борьбы с «врагами внутренними»[258].

Вот, например, — сюжет, приводимый в литературе:

«В деле некоего священника Якова Семенова (1720 год) сохранилась бумага Феодосия, которую он сообщил […] в Тайную канцелярию; „Он, поп, в бытность в Москве, будучи в расколе, действовал по старопечатным книгам…и за такое его дерзновение, ежели не касается до него какое государственное дело, надлежит его, с наказанием сослать в Соловецкий монастырь в земляную тюрьму для покаяния и быть ему до кончины жизни неисходно". Тайная канцелярия так бы и поступила, если бы колодник вскоре не умер в тюрьме. После ссылки и заточения самого Феодосия в 1725 году, к чему приложил руку Феофан Прокопович, последний занял место не только главы Синода, но и ближайшего сподвижника А. И. Ушакова в делах веры. До самой своей смерти в 1736 году, Феофан тесно сотрудничал с сыском. Он давал отзывы на изъятые у врагов церкви сочинения, участвовал в допросах, писал доносы. Он давал Ушакову советы по делам веры. В 1734 году Феофан долго увещевал старца Паф-нутия, читая ему священные книги и пытаясь вступить с ним в беседу, но Пафнутий «наложил на свои уста печать молчания, не отвечал ни слова и только по временам изображал на себе крест сложением большаго с двумя меньшими перстами». Увещевание проходило в присутствии секретаря Тайной канцелярии, Пафнутия спрашивали о скитах старообрядцев и их жителях. Не достигнув цели, Феофан рекомендовал Ушакову поручить беседу со старцем архиепископу Питириму, но и этот опытный церковный следователь успеха не добился. Старца увезли вновь в Тайную канцелярию и после допросов приговорили в 1736 году к битью кнутом и ссылке на каторгу». (А сколько всего существовало в России в те времена подобных Феофанов. Мало того, они страдали явным душевным расстройством: даже заполучив от властей наказание за несовершенные проступки, доказав свою невиновность, они продолжали верой и правдой служить тем, кто еще недавно их преследовал. Настоящий душевный мазохизм[259].) Но продолжим знакомство с судьбой Феофана и ему подобных:

«Как и Феодосий, Феофан не только боролся, рука об руку с Толстым и Ушаковым за чистоту веры, но и использовал могучую силу политического сыска для расправы со своими конкурентами в управлении церковью. Жизнь великого грешника Феофана проходила в писании доносов, ответов на «пункты». Феофан был умнее, изворотливее и удачливее Феодосия и кончил жизнь свою не как Феодосий в запечатанной подземной камере, а в собственном доме в Петербурге. И хотя после смерти Феофана в церкви не осталось таких, как он, умных, «пронырливых» и жестоких инквизиторов, дело, которое было начато Никоном, подхвачено Питиримом, Феодосием и Феофаном, продолжили чиновники специального Сыскного приказа, который к середине XVIII века исполнял роль инквизиторского филиала Тайной канцелярии. Сюда передавали из Тайной канцелярии упорствующих в своих убеждениях старообрядцев «для изыскания истины пытками». В приказе была налажена целая система мучений людей. Старообрядец либо там погибал, либо выходил из него раскаявшимся в своих убеждениях изгоем и калекой. Пытки в приказе были очень жестокие. Приведу несколько примеров. Дмитрий Белов был пытан 13 апреля 1752 года (50 ударов), 6 ноября 1752 года (35 ударов), 18 января 1753 года за отказ признать свою ересь получил 35 ударов. При этом у дыбы стоял священник и увещевал вернуться к церкви. Так было и с 60-летним каменщиком Яковом Куприяновым, которого в 1752 году пытали и на первой пытке дали 90 ударов кнута, а на второй — 70 ударов. На третьей пытке несчастный получил 100 ударов! Несмотря на эти мучения, Куприянов от старообрядства не отрекся. Его приговорили сначала к сожжению, но потом били кнутом и сослали в Рогервик — известно, что раскольников в Сибирь, боясь их побегов, не ссылали. Упорствующий в расколе дворцовый 70-летний крестьянин Полуехт Никитин был настоящим борцом за то, что теперь называют свободой совести. В 1747 году он выдержал две пытки, на которых получил 73 удара кнутом, но по-прежнему утверж дал: „Будь-де воля Божия, а до души моей никому дела нет и никто отвечать не будет"»[260].

* * *

Итак, подводя черту и под правлением Петра Великого вообще, и под действием в этот период специальных служб, стоит отметить, что русский император ставил перед собой и перед своими приближенными