Выпускница Бартонского пансиона (СИ) - Дина Елизарьева

тягу и периодические приступы боли и головокружения.

Едкая дурманящая тяжесть приходила всегда днём, ровно через три часа после приёма напитка. Накатывала волнами, заставляя его кусать руки, бить стены, совать голову или ноги под ледяные ключи на глубоких уровнях лабиринта, лишь бы оставаться в сознании, не позволить глазам выпустить из вида реальность, а мозгу — поверить в своё умирание.

Болезненные иголочки сначала будто пробовали его кожу на вкус, слегка покалывая. Он уже не обманывался этой щекочущей нежностью. Иглы становились тоньше и длиннее, кололи острее, а потом вонзались в тело со всего размаха и начинали вибрировать глубоко в мышцах.

А вечерами ему всё меньше хотелось есть или дружески разговаривать, но Дэйс держался, держался и держался под пытливым взглядом Варьяны. Пусть лучше она и не подозревает, чего ему это стоит.

Единственное, что сон был пока ещё для него спасением. На четвёртое утро Дэйс вдруг заметил, что просыпается с каждым днём всё раньше и мучительно ждёт момента, когда Лемар, наконец, уйдёт, а Варьяна поставит перед ним зелье.

Сейчас он следил за собой со страхом. С каждым приступом он скатывается туда, где эти люди и их мысли о нём станут ему безразличны. Это состояние уже кажется неизбежным. И если он только успеет его почувствовать эту разницу, то надо будет попросить у Варьяны заваривать по две кружки. Но пока он сильнее наркотика. Он ещё поборется!

Лемар не замечал в нём перемен, да они и до этого были мало знакомы. Парень исчезал сразу после завтрака, приготовленного Варьяной на четверых с учётом пленника, и довольным возвращался вечером. Впрочем, после ужина, обменявшись сведениями, снова уходил. Вот уж кто неистощим был на выдумки! Именно благодаря Лемару враги чувствовали себя в Южной как на пороховой бочке. Дэйс только диву давался его фантазии, помогая справиться там, где не получалось одному.

Такое впечатление, что за три года службы Лемар не только со всех сторон узнал крепость, но и выяснил слабые места. Все его проделки были такого типа, что списать это на диверсию не получалось, ловить авархам вроде было некого, а ощущение постоянных неудач преследовало.

Упал в старый колодец десятник авархов. Насмерть.

Внезапно обрушилась ночью лестница со второго этажа казармы, где авархи расположились на ночлег. Довольно высоко построенного этажа, надо заметить.

Забились тиной и илом водные фильтры, из-за чего вода вдруг стала поступать в гарнизон грязной.

Из ниоткуда возникла и никак не исчезала невыносимая вонь в доме казначея, куда поселился главный тактик. Аварх перебазировался в дом коменданта, но запах тут же переполз и туда.

Еда. Как выяснилось — испорченная. Теперь добрая четверть попробовавших вела весьма малоподвижный образ жизни в тени, максимально приближенный к нужнику и единственному доступному чистому источнику — маленькому родничку.

Стая разжиревших городских птиц основательно загадила крыльцо комендатуры. Совсем мелочь, но как неприятно!

Клубок степных гадюк, внезапно возникший между спящими авархами. Конечно, яд у них слабый, однако троих воинов пришлось спешно переправлять на родной берег — лечиться.

Возможно, это стало последней каплей, перевесившей в глазах главного тактика плюсы дальнейшего разграбления крепости. Нет, он не выступал на гарнизонной площади, не давал громких указаний, но вместе с покусанными на тот берег начали переправлять лошадей и награбленное добро. На пятый день утром западные ворота были распахнуты, авархов простыл и след.

Глава 45

Авархи ушли, а комендантская игра ещё продолжалась. Дэйс с Лемаром наблюдали за происходящим с разных точек обзора, передвигаясь по лабиринту вслед за передвижениями главного лицедея.

Лер Останд, поседевший и сгорбившийся, бродил по пустынному гарнизону. Останавливался, смотрел, думал. Подолгу стоял.

У сгоревших конюшен, откуда так никто не позаботился убрать кости разделанных на шашлыки лошадей.

У архива, который почернел и лишился дверей, зато смотрел на мир целёхонькими окнами с магщитами и решётками.

На фундаменте бывших офицерских домов, в окружении сиротливо стоящих печей. Победители выгребли отсюда всё, что только было ценного и что не сгорело.

Выстоявшие каменные стены госпиталя равнодушно смотрели на виновника разрухи. Здесь комендант пробыл совсем недолго.

Скоро из своего дома вышел казначей, видимо, сидевший под домашним арестом. Вот и нашёлся пропащий. Так что теперь найдётся, кому обелить бедолагу-коменданта.

Два старика вместе закрыли западные ворота и вернулись в свои дома. Ненадолго. Как раз чтобы вынести самое необходимое и спрятать в старом каменном сарае, за которым таился вход в лабиринт, использованный Дэйсом в то злосчастное утро нападения.

— Я заберу! — дёрнулся Лемар.

— Куда? Спугнёшь раньше времени, — остановил парня Дэйс. — Смотри лучше. Когда ещё увидишь такой театр двух актёров.

Запылали два оставшихся нетронутыми домика. Впрочем, после устроенной Лемаром вонючей диверсии жить там было всё равно невозможно. Лер Останд кинул в пламя комплект полевой формы и сразу вытащил, сбивая огонь. Досматривать пожар старики не стали, направились в комендатуру, брезгливо переступая птичьи отметины на ступенях.

С того утра, когда ушли авархи, прошла почти неделя.

Варьяна с Лемаром порывались выйти из лабиринта, арестовать коменданта, начать хоронить погибших. Ирхан пока командовать не мог, он всё ещё много спал, был слаб. А когда бодрствовал, то казалось, что прежнего Ирхана, рубаху-парня, подменили. Он замкнулся, перестал шутить и, как ни странно, даже не сильно радовался своему выздоровлению.

По-прежнему прятаться было единоличным решением Дэйса. И даже себе он не мог чётко сказать, сколько в этом решении от прежнего предусмотрительного парня, а сколько — от измученного наркотиком человека. Вспышка гнева на друзей, осмелившихся спорить с этим решением, напугала как Варьяну, так и самого Дэйса, того умника и чистоплюя, который всё ещё боролся с наркотическими изменениями и позорно проигрывал схватку за схваткой.

Он не мог извиниться. Командиры не просят прощения за свои решения, не так ли? Но постарался обосновать. Ярт! Ему всё ещё было важно их мнение и не хотелось, чтобы его посчитали трусом. Только и это опасение с каждым днём заменялось равнодушием. И теперь, через почти две недели с момента приёма первой дозы, Дэйс отстранённо наблюдал, как бывшие потребности теряют над ним власть, сохраняя лишь внешнюю оболочку.

Он привычно чистил зубы по утрам. Мог и не чистить. Для него перестали иметь значение идеи приятного запаха изо рта и сохранения здоровья зубов.

Он был банально вежлив в силу воспитания. А ещё из страхов разоблачить себя-наркомана перед Лемаром и лишиться напитка, если Варьяна узнает настоящее положение дел.

Иногда в разговоре он ловил себя на том, что уже в третий раз рассказывает одно