Вторжение на Землю - Николаев Михаил Павлович

Платформа медленно полетела в обратную сторону. За ней, как привязанный, хлынул поток женщин. Когда последние из них вошли в тоннель, и створки ворот сомкнулись, вновь открылся входной проём тарелки. Из него выдвинулась аппарель, по которой в бассейн спустились два здоровенных негра.

* * *

Тоннель был длинным. Периодически от него ответвлялись другие, уходящие влево или вправо. В одно из таких ответвлений вскоре свернула летающая платформа, сопровождаемая медленно ковыляющими женщинами, двигающимися как сомнамбулы. Молча, ни о чём не переговариваясь, просто шли вперёд. За платформой, в бассейне которой колыхалась массивная туша осьминога.

Тоннель закончился обширной продолговатой пещерой, вдоль трёх стен которой прямо на полу были разложены тюфяки. В центре пещеры на каменном выступе примерно метровой высоты были расставлены горшки из обожжённой глины, наполненные серой кашеобразной массой, которая пахла рыбой. Между ними возвышались небольшие кучки зелёных листьев. Плотных, мясистых, размером немного больше женской ладони. Ближе к центру импровизированного стола были свалены пластиковые расчёски и маникюрные ножницы, по всей видимости, извлечённые из сумочек похищенных женщин.

Ближе к выходу из отверстия в стене струилась вода. Она протекала несколько метров по неглубокому жёлобу, выдолбленному в каменном полу пещеры, и исчезала в другом отверстии, проделанном ниже уровня пола. Летающая платформа скользнула в сторону, освобождая проход, и женщины, внезапно освободившиеся от сковывающего их воздействия, устремились к приготовленной для них еде, грубо расталкивая в стороны менее расторопных товарок.

Воспользовавшись моментом, летающая платформа нырнула обратно в тоннель, после чего с его потолка быстро опустилась частая решётка, собранная из толстых керамических прутьев, полностью перекрывшая выход из пещеры.

Женщины не обратили на это внимания – более сильные и наглые уже заняли места возле каменного выступа, остальные ещё только пытались всунуться между ними. Места и горшков хватило всем. Мишель, притащившая с собой «на буксире» Вивьен, вертящую по сторонам головой, уже сцапала горшок с кашеобразной субстанцией и теперь была занята поиском столовых приборов. Не обнаружив ничего даже отдалённо напоминающего ложку, она обиженно фыркнула:

– Что, я должна это всё руками есть?!

– Зачем руками? – удивилась более практичная Вивьен. – Берёшь листик, сгибаешь его вот так, зачерпываешь им кашу и в рот. М-м, вкусно! А листья, кстати, тоже съедобные. Капусту напоминают. Попробуй!

Мишель попробовала и, продолжая кривиться, начала усиленно наворачивать содержимое горшка, не забывая похрустывать листьями.

– А вообще, – заявила она, прикончив свою порцию. – Могли бы и стулья предусмотреть. Устроили тут шведский стол. Ладно, пошли поваляемся. Опа, а нас закрыли!

Мишель указала рукой на перегородившую вход решётку. И, заведясь с полуоборота, принялась разоряться:

– Это возмутительно! Они нарушают наши права! Ни за что, ни про что заперли в тюремной камере! Я этого так не оставлю, буду жаловаться.

– Кому ты будешь жаловаться, дура, – одёрнула распалившуюся девушку крупная белая женщина лет тридцати пяти. – Ты ещё не врубилась, что нас похитили и вывезли с Земли? Слышала, как нас этот осьминог назвал – самки человека. И что мы теперь будем служить разумным. Это они, мол, разумные, а мы самки. Врубилась, малолетка?

– И что теперь делать? – спросила присмиревшая негритянка.

– Для начала – привести себя в порядок, – ответила женщина и, отвернувшись от Мишель, принялась подстригать ногти маникюрными ножницами.

– Это дело, – согласилась быстро соображающая Вивьен и сцапала последние из оставшихся ножниц. – Сейчас сострижём когти, а потом ты укоротишь мне волосы.

– А ты меня пострижёшь, – воодушевилась Мишель, безуспешно пытавшаяся расчесать своё «осиное гнездо».

– Плохо, что одежды никакой нет, – пожаловалась подруге усевшаяся на топчан Вивьен, сноровисто обрезая ногти на ногах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– А зачем тебе одежда? – удивилась Мишель. – Тут тепло. Кого стесняться? Ты хоть одного мужика видела?

– А ведь и правда, – согласилась Вивьен, оглядевшись по сторонам. – Тут только женщины. Интересно, зачем нас сюда привезли?

– Меня больше интересует другой вопрос, – заявила Мишель. – Я хочу по-маленькому. Нас в туалет выводить будут?

– Размечталась, первоходка, – развеселилась давешняя тётка, разлёгшаяся на соседнем топчане. – Ручеёк видишь? Вот садись над ним и журчи. И подмыться потом не забудь. Не знаю, детка, зачем нас похитили с Земли и привезли сюда, – сказала она Вивьен, когда Мишель отошла подальше и не могла слышать их разговор, – но чувствую, что ничем хорошим это не кончится.

* * *

Пока женщины приводили себя в порядок и болтали, во входной потерне пещеры шла разгрузка следующей тарелки. Воду в бассейне уже сменили, она опять была чистой и вкусной. Конвейер работал непрерывно. Залы пещеры быстро заполнялись.

Таких пещер на планете было много. У альфацентаврцев было достаточно времени, чтобы их подготовить. Межзвёздный перелёт занимал семь лет. В одну сторону. Туда и обратно – четырнадцать лет – это критично для одной осьминожьей особи, но ничтожно малый промежуток для цивилизации разумных осьминогов, развивавшейся на планете в течение сотен тысячелетий. Она давным-давно подчинила себе ресурсы океанов, но так и не смогла выйти на сушу. Мешал интенсивный поток рентгеновского излучения, обрушиваемый на планету в течение сорока лет подряд, через каждые сорок лет Хадаром (Альфа Центавра В), приближающимся на это время к орбите планеты на одиннадцать астрономических единиц. Это примерно как расстояние от Солнца до Сатурна. Излучение оранжевого карлика, практически безопасное для флоры, гарантированно убивало всю фауну, находящуюся на поверхности планеты. Спастись от него можно было только в океанских глубинах или спрятавшись в пещеру. Но сорок лет в пещере не просидишь. Следующие сорок лет, на которые Хадар удалялся на расстояние в тридцать шесть астрономических единиц (как от Солнца до Плутона), поверхность планеты становилась безопасной. Потом опять прожаривалась жёстким рентгеном. И так из тысячелетия в тысячелетие. Две звезды вращались вокруг общего центра тяжести по постоянным, давно устоявшимся и взаимно пересекающимся эллиптическим траекториям. Третья из звёзд системы – Проксима Центавра – медленно вращалась вдалеке от них, делая один оборот за пятьсот одиннадцать тысяч лет и практически не оказывая влияния на совместное движение тесной пары.

Сорок лет – это много – в четыре раза больше продолжительности жизни альфацентаврских осьминогов. Это земные живут от года до трёх, а здешние, успевшие на ниве биотехнологий съесть не одну сотню собак, сумели продлить продолжительность своей жизни в три раза дольше отпущенного природой срока. Не сразу, разумеется. Сначала в процессе поучаствовали естественный отбор и развитие способностей к коммуникации. Потом – специализация.

С другой стороны, сорок лет – это ничтожно мало для того, чтобы генетически преобразованные существа смогли достигнуть чего-либо существенного в освоении суши. Поэтому для действий на суше были сконструированы механизмы.

Развитие науки продвигалось медленно, но цивилизация разумных осьминогов, уже давно не имевшая врагов, могла себе позволить не торопиться. Медленно, но верно она освоила антигравитацию и различные энергетические преобразования, достигла небывалых высот в механике и робототехнике. И только тогда обратила взор в космос. Не найдя ничего заслуживающего внимания в своей трёхзвёздной системе, разумные осьминоги занялись соседними. И обнаружили вполне пригодную для жизни планету в ближайшей из них.

На этой планете живые организмы сумели выйти на сушу и заселить материки. Их типовое и видовое разнообразие было весьма обширным, но ни одного разумного вида автоматы так и не обнаружили. Один из видов, представители которого имели всего четыре примитивные конечности, несколько выделялся на общем фоне тем, что пользовался орудиями труда в виде обработанных камней и заострённых палок. Но отнести этих животных к разумным, разумеется, было невозможно. Примитив – он и есть примитив.