БРАТСТВО КРЕСТА - Виталий СЕРТАКОВ

– Я не понимаю половины того, что он говорит, - пожаловалась Артуру Моника. - Боже, во что они превратили французский язык!

– Он спрашивает этого громилу, почему тебя нельзя купить, если ты не настоящая ведьма? - вполголоса перевел на английский Орландо.

– Никто вас не продаст, - успокоил Коваль и обернулся к маячившей в тени фигурке Фердинанда. - Проследи, чтобы Станислав нас не видел, пусть его мама Рона отвлечет на перевязку! И попроси, пожалуйста, Христофора, пусть приведет свою пассию.

Жильбер начал что-то втолковывать Портосу. Он ухитрялся говорить одновременно нагло и угодливо. Коваль подумал, что не хотел бы такому типу подставить спину, но главный Бумажник, похоже, не был настроен на обсуждение темы. Он сказал что-то очень тихо, не поворачивая головы.

Жильбер не отставал, косился на Монику, щерился цыганским оскалом и что-то вкрадчиво объяснял начальнику.

То ли Портосу надоели препирательства, то ли стало стыдно перед чужими, но так или иначе, он сгреб парня в охапку и уволок за постамент. Минуту спустя оба вернулись как ни в чем не бывало, но Жильбер держался за глаз, а с губы его капала кровь. Остальные Бумажники словно ничего не заметили. Артур благоразумно сделал вид, что его беспокоят царапины на ноже.

Христофор вышел из подземелья в обнимку с девушкой. Разобрав, кто стоит перед ней, спасенная чуть вторично не грохнулась в обморок. Наконец-то Коваль сумел ее как следует рассмотреть. Ева не отличалась большой красотой и когда-то была намного толще. Возможно, ее даже дразнили в отрочестве пышечкой или как-нибудь в этом роде. Однако сейчас девушка походила на выжатый лимон, по фактуре и цвету. Коваль с тревогой заметил то, что пропустила мама Рона. Девчонка или перенесла желтуху, или собиралась ею наградить каждого встречного. И была пугающе худой. В прорехи шерстяной хламиды просвечивали незагорелые ноги и тонкие руки в синих ниточках вен. Скуластую физиономию покрывала сеть царапин, на щеке вздувался синяк, а зеленые глаза чуть не вываливались наружу от страха. Единственным ее достоинством были уникальные рыжие локоны.

Артур сразу заметил, как ведьмочка прижалась к сыну луны и не отходила от него на протяжении всей беседы. Из ямы, спрятав горе за черными очками, вылез старший пивовар, и с ходу начал переводить.

– Ева, ты не можешь остаться в общине, - полувопросительно сказал Портос. При этом он явно избегал встречаться с рыжей глазами. - Ты уйдешь с этими людьми?

– Я могу уйти в Нанси, и буду ждать там…

– Чего ты будешь ждать? - со злобой спросил один из незнакомых Ковалю Бумажников. - Будешь ждать, пока нас всех повесят? Едва пройдет слух, что ты спаслась, Андре мигом обвинит нас в колдовстве!

– Буду ждать, пока соберутся купцы в Севилью, - девица отвечала очень тихо, уставившись в землю.

Христофор, не понимая чужой речи, метался взглядом с одного пришельца на другого. Следя за ним, Коваль с поразительной остротой вспомнил себя… Как он бежал сквозь проливной дождь за каретой Качальщиков, увозивших в уральские предгорья молоденькую мамочку, Надю ван Гог; как подставлял спину, выталкивая колеса из раскисшей грязи, а потом, на ночевках, смотрел на Надю сквозь искры костра. Он готов был тогда бежать еще сотню километров и плюнуть на весь белый свет, лишь бы не разлучаться с маленькой, ясноглазой хохотушкой. Сейчас у сына луны был точно такой же исступленный взгляд самца, который подозревает всех и каждого в посягательствах на свою половину…

– Ты дура, хочешь погубить нас всех? - пробасила толстуха. - Мало того, что ты плюнула на отца и на законы предков, теперь хочешь, чтобы бесноватый Аваль сжег всю общину? Ты им поверила - и чем тебе отплатили?

– Мы не позволим тебе вернуться, - подтвердил седобородый старик. - Твой дружок епископ, которому ты целовала ручки, поджарит нас всех!

– Я… я не хочу уходить, как прокаженная, - прошептала девушка. В следующую секунду ее глаза округлились еще сильнее, ноги подкосились, и если бы не Христофор, то ведьмочка повалилась бы на изгаженную птицами землю.

– Отец…

Такого поворота Коваль не ожидал. Из-за спины Портоса, часто моргая, выступил Мендель. В руках он бессознательно мял свою пыльную черную шляпу.

– Господи, - не удержалась Моника. - Так это ее?..

– Тсс! - Орландо быстро отодвинул коллегу назад.

На несколько секунд все замерли. Стало слышно, как в трубах подвывает ветер, а на костях дерутся вороны. Карлик нетвердыми шагами подошел к дочери. Она выпуталась из объятий Христофора и опустилась на колени. Мгновение крохотный Бумажник помедлил, потом не выдержал и раскрыл корявые объятия. Толстая тетка всхлипнула, двое стариков отвернулись, пряча лица. В глазах у Моники стояли слезы.

– Ева, если ты уйдешь с этим мужчиной за песочную стену, - четко произнес карлик, - мы уже не увидимся.

– Отец, я не хочу…

– Он спас тебя в тюрьме. Он ждал встречи с тобой. Если ты попытаешься вернуться в Париж, тебя убьют, и всех нас убьют.

– Я виновата, - плечи дочери сотрясали рыдания, Мендель шмыгал своим крючковатым носом. - Я не хочу уходить без…

Тут Орландо замешкался, не в силах подобрать для Артура нужное слово, но и так было понятно, что речь идет о просьбе, благословить на дорогу.

– Ты не спрашивала нас, когда сбежала с поляками, - Мендель говорил глухо, продолжая тыкаться носом в плечо дочери.

Коваль взял Христофора за руку и чуть ли не силой оттащил в сторону; колдун словно приклеился к своей суженой и никак не желал отходить от нее ни на шаг. Семейная сцена заставила его окончательно растеряться. Артур не помнил, чтобы сын луны пребывал в такой панике. Похоже, парень уверил себя, что девушку пытаются отобрать у него.

– Почему вы мне не сказали? - спросил Коваль у трактирщика.

– Вы бы тогда мне не поверили, - Портос смущенно подергал себя за бороду. - Это выглядело бы так, будто Мендель, вашими руками, спасает от костра своего ребенка. Но с поляками в Мадрид, действительно, ходили лишь эти двое!

– Мы ее уже выслушали. Ее брат погиб, - сказал Коваль. - И, спасая ее, погиб сын охотника Борка.

Портос обернулся к пивовару:

– Я соболезную вам, герр охотник, я в неоплатном долгу перед вами.

– Не будем об этом, - чуть осипнув, ответил пивовар. - Мои дети заключили сделку, получили оплату и знали, чем рискуют.

– Что я могу для вас сделать, герр охотник? - склонился к Борку Портос. Артур подумал, что даже встав на колени, трактирщик будет выше немца, как минимум, в два раза.

– Несмотря на все измены, он любит ее… - казалось, Борк не расслышал вопроса. Он следил, как Ева шепчется с отцом. В глазах у обоих стояли слезы.

– Конечно, - подтвердил Портос. - Мендель не перемолвился с ней ни словом с той поры, как она вернулась. Он вычеркнул из памяти и ее, и сына. Ни разу не навестил их. Но теперь, - Бумажник хихикнул, - если она хочет, чтобы старик ее простил, нельзя убегать снова.

Минут десять все убеждали рыжую, что в испанские горы ее не загоняют. Еще столько же времени она упиралась, внезапно сделав вид, будто не понимает, о чем речь. Коваль уже начал подозревать, что Христофор отхватил себе форменную дуру, и не лучше ли, правда, по совету Даляра, высадить ее в городке пивоваров. А если Христофору нравится, может остаться с ней, будут на пару пасти длинноногих кабанов и гоняться по болотам за ахарами.

А потом Мендель окончательно рассвирепел и замахнулся на дочку плеткой. Слабак Христофор полез ее защищать, Борк монотонно бубнил что-то потухшим голосом, Моника визжала, а толстуха пыталась ухватить Еву за рыжие патлы…

Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы в дело не вмешался Коваль. Он сам не знал, откуда вдруг взялось вдохновенье, но ложь вышла убедительная. Губернатор на ходу сочинил легенду, будто по законам русской земли, паре достаточно выразить согласие, - и невеста мигом становится женой. А коли уж она жена, никто ее не смеет обижать, но ей за мужем надо последовать непременно, хоть на каторгу.

Бумажники от такого поворота дел опешили, а девица прекратила орать и снова чуть не свалилась в обморок. Пивовар спросил, что такое каторга.

Пришлось ему объяснять. Когда до Моники и Орландо дошел смысл пререканий, они чуть не угробили серьезный момент истерическим смехом.

Самое интересное, что рыжая согласилась. А стоило ей дать согласие, как Артур велел поскорее привести ксендза и - для солидности - маму Рону.

– Мне кажется, я попал в водевиль, - шепнул губернатору Орландо. - Никак не могу избавиться от чувства, что вокруг меня сплошные актеры, и сам я на сцене.

– У меня это чувство не проходит уже пятнадцать лет, - краем рта улыбнулся Артур. - Но я не видел свадьбы серьезнее, чем эта.

Церемония получилась не просто серьезной. Она напоминала скорее трагедию. В поисках соответствующего антуража спустились в амфитеатр, тем более что ксендз категорически отказался читать молитвы подле незахороненых мертвецов.