Анжелика. Тулузская свадьба - Анна Голон

— Я робка, — призналась молодая женщина после некоторого колебания. — К тому же я очень привязана к своему исповеднику. Это человек строгих правил, и он заботится о моей душе. Я предпочла бы умереть, чем признаться ему однажды, что была на одном из Судов любви, даже если это всего лишь развлечение в кругу хороших друзей. Дело в том, что мой духовник считает Суд любви весьма подозрительным собранием посвященных.

Другая приятельница, Мод де Мазабран, жеманница, спряталась за мнением своего супруга, одного из капитулов. Он полагал, что его положение и репутация влиятельного человека могут пострадать, если о его присутствии на одном из таких празднеств станет известно в обществе и в высших кругах.

— А где находятся, по-вашему, эти «высшие круги»?

Мод де Мазабран призналась, что ничего не знает об этом, и ее супруг, капитул, без сомнения, знает не больше ее.

Все так изменчиво в этом королевстве…

Надо ли искать «высшие круги» в окружении слабого монарха — регентша имела репутацию набожной женщины, — или же в окружении дяди короля, Гастона Орлеанского, вечного мятежника и наместника Лангедока?

Хотя, если подумать, все это не имеет никакого отношения к готовящимся празднествам, которые Мод де Мазабран описывала с таким же восторгом, как и Аделаида.

Граф де Пейрак, проходя мимо, застал Анжелику ходящей из угла в угол.

— Вы, кажется, взволнованы? Не тревожьтесь! Все будет хорошо. По традиции дворец Веселой Науки открывает двери всем ценителям чувственных наслаждений, и в эти дни здесь рады видеть только их. Речь идет всего лишь о празднике и беседах о любви.

— До меня дошли слухи, что некоторые считают это собранием посвященных.

Анжелика увидела, как граф удивленно приподнял брови, по-видимому, это утверждение его позабавило.

— Посвященные? Что это означает, как вы думаете?

— Я не знаю, — призналась Анжелика, — но… я боюсь за вас!

Глаза графа сверкнули насмешливыми искорками.

— Владыка небесный! Я вас обожаю!.. Прошу вас, беспокойтесь за меня!

Жоффрей точно окутывал ее чувственным огнем.

— Ничего не бойтесь! Вы будете прекрасны. Вы будете королевой праздника. Что до ваших стыдливых подруг…

Граф рассмеялся и пошел прочь, крикнув издали:

— Они придут в масках!

Этот случай напомнил ей первые месяцы пребывания в Лангедоке, когда она держалась с ним более смело и свободно, чем сейчас.

Как бы она хотела вернуть то время легкости и немного головокружительного волнения, которое она испытывала в первые месяцы. Анжелика устремилась в водоворот новой жизни, как если бы она по своей воле выбрала ее. Незаметно Анжелика позволила мужу захватить себя врасплох, очаровать, увлечь своей таинственностью, выражением жгучих глаз и тем, что сулил его взор, когда Жоффрей смотрел на нее и их взгляды встречались.

Анжелика снова чувствовала себя во власти его обаяния. Смогла бы она противиться ему, если бы мужа не было рядом?

* * *

А теперь была эта пустынная ночь.

И он там, наверху.

Одинокий и сильный.

Анжелика догадывалась, что в эту минуту Жоффрей де Пейрак исследует невидимые миры, проникает сквозь пространство в мир волнующих открытий, на которые отваживались немногие. Он манил ее за собой, притягивал, как луч света, и она шла к нему, словно ее вела золотая нить Ариадны, — отныне она была его пленницей.

Анжелика вспомнила обо всем, что окружало дворец в фантазиях кормилицы.

Фантина рассказывала о трупах, о прирученном демоне, который помогал ему завлекать женщин. Какие глупости!

Но оставалась еще неясная тревога, которую непременно вызывает любое подозрение в связях с Дьяволом или намек на неизвестные преступления — незримый дух насилия всегда обитает в таких местах.

Пришло время прогнать эти навязчивые страхи.

Здесь был ее дом.

Анжелике необходимо было все знать.

* * *

Она поднималась.

Анжелика шла по красивым ровным ступенькам, залитым лунным светом, который проникал через окна, лоджии и ровные арки галерей.

Третий, четвертый этаж.

Наверху, как она и предполагала, дверь таинственной комнаты была открыта.

Казалось, оттуда струился серебристый свет. Анжелика приблизилась к порогу.

Просторная комната с высоким потолком, утопающим в темноте ночи, переходила в террасу, которая, скорее всего, была частью дворцовой крыши, но сейчас была не видна — большое, распахнутое настежь окно было заполнено только небом и луной, в ярком свете которой темно-синие цвета ночи становились еще более выразительными.

В комнате было темно, а ночь, напротив, несла свет — в своих бесконечных плотных и бархатных глубинах она хранила все солнца Вселенной.

Царица-ночь — молчаливая богиня-покровительница — пришла навестить смертных.

И только луна — звезда близкая и знакомая — пожелала своим сиянием рассеять тьму, посеребрить блестящими лучами привычные вещи: очертания мебели, пюпитр[110], столы, заваленные книгами, а также множество загадочных предметов: бумаги, исписанные кабалистическими формулами, непонятные пульсирующие приборы со сложным механизмом, походившие на единый организм с бьющимся сердцем — астролябия[111] и вольвеллы[112].

Только один человек был в комнате — хозяин этого необычного места.

Как с ней случалось не раз, Анжелика не сразу узнала Жоффрея де Пейрака и сначала решила, что это кто-то другой.

Граф стоял около большого телескопа, и она видела только его чеканный профиль без шрамов. Освещенный светом луны, он был хорошо различим, — скрытая энергия чистых линий, дерзость высокого лба, прямой нос с небольшой горбинкой, сильные губы, плотно сжатые в минуту глубокого внимания. Густые волосы, отброшенные назад в небрежной манере, больше присущей молодым людям, придавали облику графа юношеский вид. Резко очерченные скулы и открытый висок казались в полутени бледными.

Но вот муж повернул голову, и четкий профиль исчез, — реальностью стал неровный абрис лица со шрамами. В зависимости от чувств, которые Жоффрей де Пейрак хотел показать, его взгляд пылал гневом или же искрился весельем, вынуждая собеседника смотреть ему прямо в глаза, а сам граф тотчас становился абсолютно непроницаемым в своем желании скрыть то, о чем думал, что чувствовал. Именно такой взгляд Жоффрей де Пейрак остановил на Анжелике, когда увидел ее в дверях комнаты.

Она же замерла у порога, не решаясь идти дальше.

Наконец он заговорил своим красивым, звучным, хорошо поставленным голосом: