«Корабль любви», Тайбэй - Эбигейл Хин Вэнь

знаю, что ждет нас дальше. Что касается Рика…

Я подношу руку к подбородку. И все еще чувствую прикосновения его пальцев.

Необходимо понять, почему он подарил мне эти носки. Почему сказал тете, что на самом деле мы не вместе. Необходимо разобраться.

Еле волоча ноги, я поднимаюсь на кирпичное крыльцо «Цзяньтаня» и через боковую дверь вхожу в вестибюль. Здесь непривычно пусто. Из соседней гостиной доносятся испуганные голоса, но я не чувствую ни капли любопытства. Одну из стен занимает доска позора со штрафными баллами: длинный ряд наших китайских имен, под ними — галочки; имя Ксавье сопровождает целая стая галочек, и мое тоже. Детский сад какой-то.

— Прекратите! Сейчас же остановитесь! — кричит девушка в соседнем помещении.

— Сделайте же что-нибудь! — раздается другой голос.

— Парни! Уймитесь! — орет Марк.

Что там творится?

Поправив сумку на плече, я заворачиваю за угол и врезаюсь в чью-то потную спину. Вокруг двух дерущихся парней образовалось кольцо зрителей. Ксавье вцепился руками в шею Рика. Налетев на Марка, оба сгибаются пополам, а он пытается их разнять и зарабатывает удар в живот.

— Хватит уже! Разойдитесь!

— Хорош махаться!

К дерущимся тянутся и другие руки, но их не растащить, мощь мускулистых рук, ног и гнева сметает все на своем пути. Прежде чем я успеваю вскрикнуть, броситься вперед, Рик рывком высвобождается, поднимает руку — и бьет кулаком в лицо противнику.

— Рик, перестань! — кричу я.

Оба парня поворачиваются ко мне с одинаковой яростью на лицах. У Ксавье из носа течет кровь. Рик встречается со мной взглядом и тут же отводит глаза. Ксавье хватает его сзади за рубашку, и они снова сцепляются друг с другом, как пара диких зверей.

— Ты сволочь!

— Трус!

Я не из тех девушек, из-за которых дерутся парни, однако не нужно быть законченной эгоисткой, чтобы понять, что они сцепились из-за меня. Но что за повод? Поцелуй?

— Сянпин! Куаньмин!

Мимо меня проносится Драконша в зеленом платье, за ней по пятам семенит Лихань. Вот уж не думала, что когда-нибудь буду ей рада. Драконша щелкает пальцами, отдавая приказы, и вожатый вместе с Марком и еще двумя парнями разнимают Рика и Ксавье. Противники злобно косятся друг на друга. Ксавье вытирает нос, с которого на светлую рубашку капает кровь, похожая на красные лепестки. Он бросает на меня мрачный, непроницаемый взгляд, но Рик избегает встречаться со мной глазами.

Потрясенная, я молча наблюдаю за происходящим: Драконша велит Лиханю, Марку и Рику отвести Ксавье в медпункт и все обсудить — такой вот «путь Драконши». Рик выглядит взбешенным, точно ему приказали отдать Ксавье обе почки.

— Аймэй! — Мое имя шрапнелью срывается с губ Драконши. — Ни цзай чжэли дэн!

— Шэ мэ вэньти?[79] — выпаливаю я.

Драконша жестом приглашает меня в свой кабинет. Только сейчас я замечаю, что у нее в руке — толстая стопка моих фотографий. В голом виде.

Софи нанесла новый удар.

Глава 24

Я понимаю, какое наказание меня ждет, еще до того, как Драконша захлопывает дверь кабинета. В этой комнате с четырьмя длинными столами и заваленным бумагами стальным письменным столом царит беспорядок. В воздухе витает резкий запах китайской травяной мази. Стены увешаны фотоколлажами прошлых цзяньтаньских смен. Я уверена: ни один из изображенных на этих снимках ни разу не был здесь по той же причине, что и я.

— Цзо[80], — командует хозяйка кабинета.

Сжавшись от страха, я опускаюсь в кресло перед письменным столом. Драконша набирает номер моих родителей. Я представляю их на том конце провода: они сидят, выпрямив спины, на кровати, застеленной цветастым бельем, мама держит трубку прикроватного аппарата, папа — радиотелефон.

Драконша быстро стрекочет по-китайски. Потом передает трубку мне. Моя рука дрожит, когда я подношу ее к уху.

— Алло?

— Как ты могла такое натворить? — кричит папа.

— Мы учили тебя совсем другому! — кричит мама. — А ты нас опозорила!

— Знаешь, что теперь думают о тебе те мальчики? — вопрошает папа.

Эти слова прорывают разделяющую нас завесу: он еще не смирился с тем, что я уже ношу лифчик, так что говорить о мальчиках, которые могли подумать обо мне что угодно. Я снова охвачена стыдом, как та маленькая девочка, которая слишком широко раздвинула ноги.

— А вдруг в Северо-Западном узнают? — Мамин голос становится громче на целый децибел, так что я вынуждена отвести трубку от уха. Драконша может услышать каждое слово. — Тебя вышвырнут вон. Что, если ты разрушила свою жизнь?

Внутри меня обжигающей лавой разливается новый приступ паники. Я вцепляюсь в трубку. Ведь Софи не стала бы посылать им мою фотографию, правда?

— Там не узнают! — ору я.

— Мы настолько доверяли тебе, что отправили туда одну! — орет папа.

— Я не для этого продала свое ожерелье из черного жемчуга! — орет мама.

Опять ожерелье из черного жемчуга?

— Я не просила тебя его продавать! — взрываюсь я. — Я не хотела сюда ехать! Это лето я собиралась посвятить только танцам, а ты украла его у меня!

Из моего горла вырываются громкие судорожные рыдания. Драконша протягивает мне салфетку. И пусть мы выносим сор из избы, но до чего же приятно, даже в ее присутствии, не таясь, выложить всю правду!

— Почему ты такая неблагодарная? — кричит мама. — Мы все для тебя сделали. Господи, за что мне такая дочь?

— Как ты можешь называть меня неблагодарной? Я бросила танцы! Поступила на медицинский! Ты никогда не спрашиваешь, чего я хочу!

Ответа нет. Только шепот родителей, переговаривающихся между собой, а потом — опять голос мамы:

— Мы купим тебе билет, и ты вернешься домой.

Я с новой силой вцепляюсь в трубку:

— Нет!

— Иди собирай вещи. Будь готова к отъезду утром.

— Ты не можешь заставить меня вернуться домой сейчас! Я не готова! — ору я, ничего не соображая. Я забыла, как быстро родители могут лишить меня прав, даже на расстоянии в семь тысяч миль.

В последней надежде я взываю к главному семейному греху Ванов:

— Вы уже отправили меня сюда — зачем теперь отсылать домой? Пустая трата денег!

— Ты сама приняла это идиотское решение! — отрезает мама. — Значит, тебе и страдать от последствий!

Разговор прерывается.

Я едва помню, как выбираюсь из кабинета Дра-конши. Грудь горит, словно родители набили ее тлеющими углями, а затем подожгли. А я ведь только начала узнавать их родину. Даже сочувствовала, что ради эмиграции им пришлось пойти на жертвы, отказаться от дома, от положения, оценила то, что они никогда не подталкивали меня к поискам мужа и не называли