Центр принятия решений. Мемуары из Белого дома - Джон Болтон

включая всю проделанную нами межведомственную работу, нашу предварительную дипломатию с другими союзниками и другими, а также наш вероятный график выхода из Договора. Начало ему 4 декабря положит Помпео, предъявив России требование: или она будет соблюдать, или мы выходим. Трамп спросил, почему мы должны ждать так долго? Почему нельзя просто уйти? Я сказал, что, конечно, можно, но как только мы объявим о своем намерении выйти, русские, вероятно, сделают то же самое, обвинив нас в нарушении договора, что не соответствует действительности, но может вовлечь нас в серию обвинительных заявлений между Москвой и Вашингтоном. Вместо этого я попросил разрешения передать Патрушеву более простой вариант: обе стороны выйдут взаимно по обоюдному согласию. Такой подход мог бы избавить нас от пустых обвинений и позволит нам объявить о соглашении с Россией по чему-то важному. Трамп, однако, сказал, что не хочет этого делать. Он просто хотел выбраться. Я думал, что взаимный уход был бы более привлекательным путем для Трампа, но нет так нет, как пожелает Президент. Что касается меня, то мне было наплевать на то, что делала Москва.

Я вылетел с авиабазы Эндрюс в субботу. На борту транслировалось выступление Трампа на предвыборном митинге в Элко, штат Невада. Примерно на двадцатой минуте полета, отвечая на вопрос репортера, Трамп сказал, что мы выходим из Договора о РСМД. Моей первой мыслью было: “Ну, это решает проблему”. Это было не то время, о котором договорились Мэттис, Помпео и я, но, очевидно, Трамп решил, что “сейчас” лучше (при условии, конечно, 180-дневного периода ожидания договора). Я немедленно позвонил Сандерс в Вашингтон. Она еще не слышала замечания Трампа, но предложила нам быстро составить заявление насчет его комментария, с которым она была согласна. Затем я позвонил Помпео, который сказал, что это “ужасно”, что Трамп может сделать столь важное заявление, как выход из ДРСМД только в ответ на вопрос репортера. Редкий случай, когда Помпео позволил себе явно критиковать действия шефа. Я не согласился — его ответ ускорял наше расписание, что меня устраивало. Поскольку о решении было объявлено публично, мы могли бы также дать официальное уведомление о выходе, чтобы начать шестимесячное тиканье часов. Я сказал, что мы также должны объявить о немедленной приостановке наших договорных обязательств, что позволит нам начать гонку, чтобы догнать Россию, Китай и другие страны, имеющие ракетный потенциал. Сотрудники СНБ, летевшие со мной в самолете, начали звонить своим коллегам из Министерства обороны и Госдепартамента, чтобы заняться составлением и уточнением заявления. К сожалению, заявление так и не было опубликовано по причинам, которые я даже сейчас не понимаю, но почти наверняка потому, что Мэттис и, возможно, Помпео принялись саботировать публичное заявление Трампа.

После дозаправки в Шенноне, Ирландия, мы отправились в Москву, и я позвонил Столтенбергу в воскресенье утром по европейскому времени. К тому времени он уже слышал о заявлении Трампа. Я объяснил, что произошло, и что теперь мы просто ускорим наши консультации с союзниками и другими странами, потому что мы, очевидно, не могли отказаться от того, что открыто сказал Трамп. Столтенберг был обеспокоен: резолюция НАТО о выходе явно не будет поддержана союзниками единогласно и ему нужно было время, чтобы всех убедить. Это было прекрасно — никто и не рассчитывал, что решение может быть принято так рано. Столтенбергер не был в такой панике, как некоторые европейцы, но он явно нервничал. Я сказал, что отчитаюсь после моих встреч с русскими.

Когда я приземлился в Москве, посол Джон Хантсман встретил меня и сказал, что русские играют на страхе европейцев, что мы бросаем их, так же как во времена выхода из Договора по ПРО. Это не было правдой тогда и не было правдой сейчас. Кто-то должен был сказать: “Держитесь в строю, европейцы”. В любом случае, я все еще не знал, почему Трамп сделал свои комментарии в Неваде или почему заявление, в котором они излагаются, не было опубликовано. По необъяснимой причине моя заместительница Мира Рикардел получила сообщение о воскресной встрече с Трампом в резиденции в четыре часа дня по просьбе Мэттиса. Я позвонил Помпео, который не понимал, почему встреча была срочной, даже после разговора с Мэттисом в субботу. Помпео полагал, что Мэттис попросит вернуться к нашему первоначальному графику для объявления вывода войск, а не для возобновления основного решения. Поскольку Трамп уже фактически сделал это заявление, ни я ни Помпео не видели, как его отменить. Не было никаких сомнений в том, что нам нужно больше дискуссий с нашими союзниками, но сейчас мы находились в принципиально иной позиции, чем до комментариев Трампа. Поэтому почему бы не подать уведомление о выходе, приостановить действие наших договорных обязательств и не начать действовать? Помпео сказал, что именно этого Маттис хотел избежать, что заставило меня задуматься, действительно ли Маттис хотел только замедлить темпы выхода, или он вовсе передумал уходить и теперь пытается выиграть время. Я мог себе представить, что высокопоставленные лица из Вашингтона уже разговаривали по телефону с Мэттисом, и я был заинтригован, что он не потрудился позвонить мне, вместо этого поспешив назначить встречу на выходные, когда меня не будет в городе. Я спросил Помпео, что он думает о проблеме сроков. Он сказал, что он агностик и сможет жить с этим в любом случае.

Моя встреча с Патрушевым состоялась на следующий день в Олсуфьевском переулке, 1А, который он радостно описал как бывшую базу антитеррористической группы спецназначения ФСБ — КГБ “Альфа”. Это напомнило мне, что в прошлом мой визави являлся директором ФСБ. Мы снова начали с контроля над вооружениями, поскольку русские торжественно сообщили нам, что официальная российская доктрина не предусматривает использования военной силы в наступательных целях и что оборонительная мощь является ключом к стратегической стабильности. Патрушев объяснил, почему они не хотели, чтобы мы выходили из РСМД, отметив критику нашего решения со стороны некоторых наших услужливых европейских союзников. В ответ я изложил причины, по которым, по нашему мнению, Россия нарушила договор, и почему возможности Китая, Ирана и других стран сделали невозможным универсализацию договора, как мы когда-то считали возможным. Бывший министр иностранных дел Игорь Иванов лучше всего подытожил российскую реакцию: “Если вы хотите уйти, продолжайте, но Россия останется”. Меня это устраивало.

Затем нам прочитали лекцию о наших предполагаемых нарушениях новых технологий. Во второй раз я объяснил Патрушеву и его делегации, почему маловероятно, что мы просто продлим действие СНВ-III, учитывая дебаты о ратификации, в ходе которых многие республиканцы возражали, что ключевые вопросы,