Цвет крови - Деклан Хьюз

— Дейв, что-то ты засиделся допоздна.

— Полагал, ты забеспокоишься.

— С чего бы это?

— Что мы еще добудем пленку из комплекса «Вид на море» на время убийства Дэвида Брэди.

— Добыли?

— Обязательно. Есть камера на другой стороне улицы.

— И какое это имеет отношение ко мне? Мне что, уже пора искать адвоката?

— Не помешало бы. К сожалению, там только твоя спина, как и на внутренней камере.

— Или спина человека моего роста в таком же черном пальто.

— Твою мать, ты не слишком умничай, Эд.

Рано или поздно, но Дейв всегда напоминал мне, кто правит бал. Я ничуть не сомневался, что у него может кончиться терпение; и оно обязательно кончится, если я не поостерегусь. Но все так складывалось, что мне было глубоко наплевать.

— Зато у нас есть дивные кадры с Шейном Говардом. Как он в ярости врывается туда.

— Да?

— Но еще до него там есть три молодых парня: одного мы не опознали — в длинном черном пальто и черной бейсболке; двух мы знаем: Даррен и Уэйн Рейлли. Ты их знаешь?

— Я знаю, кто они такие.

«И где они сейчас и как умерли».

— Не знаю, каким образом они обошли камеру в вестибюле, — может быть, поднялись по пожарной лестнице. Короче, у нас прекрасные отпечатки пальцев по всей квартире и на ноже. Припоминаешь нож, Эд?

— Кухонный нож «Сабатье»? Я не должен ничего знать насчет ножа, Дейв.

— Ты гребаный клоун, ты это знаешь? Остерегись, как бы тебе не пришлось смеяться последним.

— А мотив? Не сошлись в цене на кокаин?

— Вроде того. Брэди был у них крупным клиентом. Его друзья говорят, он всегда спорил, когда приходилось им платить. Они еще говорят, что отец у Брэди человек состоятельный; отсюда шикарная квартира. Но он пригрозил перестать давать ему деньги, если Брэди не станет играть лучше. Старик считал, что сынок уж очень любил повеселиться.

— Так где вы теперь? В Вудпарке, ждете, когда Рейлли вернутся домой?

— Мы на перекрестке. Решил, что тебе лучше знать, хотя черт знает почему. Слушай, на двусторонней дороге в последнее время информация двигалась только в одном направлении. Ты меня ничем не порадуешь?

Как насчет двух трупов Рейлли, Шона Муна, орудия убийства и Брока Тейлора? Как насчет убийцы Одри О'Коннор, Стивена Кейси и доктора Рока? Как насчет загадки мертвой девочки, о которой все хотят забыть, и самоубийстве, никогда не имевшем места? Почему отец, изнасиловавший по меньшей мере одну дочь, восхваляется всеми? И какое отношение ко всему этому имеет охваченный пламенем человек, упавший на землю? Как насчет того, чтобы ты делал свою работу, Дейв, а я бы сидел на заднице и ждал, когда полицейские эксперты придут и предъявят мне совпадающие с моими отпечатки?

Я посмотрел на темное пятно залива и вдохнул глоток влажного воздуха, едва не задохнувшись.

— У Джонатана О'Коннора есть черная бейсболка. И длинное черное пальто.

— У меня тоже. И что?

Мне хотелось отдать ему Рейлли, но я еще не закончил с Броком Тейлором. И мне нельзя было впутывать в это Аниту и Марию Венклова — в противном случае их тут же вышлют из страны.

— У меня еще звонок, Дейв. Я тебе перезвоню.

Я отключился раньше, чем Дейв кончил ругаться. Следующий звонок был от Томми. Сначала я не мог ничего разобрать — так тихо он говорил. Я уже было решил, что он взялся за старое и напился или употребил всю свою аптечку.

— Я не могу разобрать ни слова из того, что ты говоришь, Томми.

Тут он сказал все четко.

— Шон Мун в твоем доме.

Кварри-Филдс находился в пяти минутах езды от пирса, я доехал за три. И я не вдумался как следует в то, что делаю. Наверное, мне следовало выждать. Но в три ночи проще поддаться порыву, чем думать головой. Я припарковался через дорогу на небольшом расстоянии от серого «БМВ», которого раньше не видел, и рванул через дорогу, положив руку на «ЗИГ» в кармане пиджака. У моего дома стояла еще одна машина, горел свет над входом, и дверь была распахнута настежь. Я вытащил пистолет и вломился в калитку, но тут же получил удар по правой стороне головы. Я споткнулся, «ЗИГ» полетел на землю. Мне удалось встать на ноги, но я едва не упал снова от удара по голове. Как мне показалось, бейсбольной битой. Наверное, я выглядел довольно комично, пытаясь встать и крутясь как новорожденный жеребенок, но у парня с битой не было чувства юмора: он поднял биту и, когда я закрыл голову руками и раздвинул ноги, чтобы крепче стоять, ударил меня по яйцам, причем так сильно, что я решил, будто умираю, и очень на это надеялся. Я упал на руки и колени, меня вырвало, из глаз потекли слезы, и тут я почувствовал тупую боль в затылке и провалился в темный красный омут.

Во сне я видел стройную брюнетку в узкой черной юбке и черной шелковой блузке, с волосами, поднятыми наверх и свисающими сзади, красивыми ногами в черных чулках, бродившую по комнате с высокими окнами, белыми стенами, белой мебелью, белым ковром; все абсолютно белое, на фоне которого она, казалось, колыхалась, как темная тень. Она постоянно что-то делала: закрывала жалюзи, зажигала сигарету, переставляла белые безделушки на белой каминной доске и поправляла макияж перед зеркалом над ней. Когда растущая боль в паху и голове доказала мне, что это не сон, движения брюнетки стали более беспокойными и суетливыми. Закончив очередное действие, она садилась на длинный белый диван напротив меня и затягивалась сигаретой. Иногда ей приходилось снова прикуривать ее. Моя голова лежала на левом плече, я мог смотреть обоими глазами, но мне чудилось, что на голове у меня лежит тяжелый груз. Я пришел к выводу, что это часы, какие-то старые антикварные часы, тяжелые, возможно, сделанные из свинца. А часы из свинца делают? Я слышал их тиканье в голове, напоминающее ритм движения дизельного локомотива, слышал их удары в своей груди, чувствовал, что лоб покрыт потом, а на языке соленый вкус металла. Я поднял голову, и боль в животе скользнула вниз, к яйцам, и я забыл, что меня тошнит, потому что решил, что умираю. Я мог видеть белые часы в центре каминной доски. Почему-то они вселили в меня уверенность. Я мог видеть лодыжки брюнетки, но у меня не было сил поднять глаза и увидеть ее целиком. Приступ тошноты подкатил к горлу, я открыл рот, но комок повернулся и ринулся вниз, к яйцам. На коленях у меня лежала белая пластмассовая посудина, в каких возят салат на пикник, и кусок чего-то белого величиной с мозг человека был засунут между моих ног. Это был пакет льда, завернутый в мягкий пластик. Через какое-то время боль поутихла настолько, что я рискнул поднять голову.

— Сможете что-нибудь удержать в себе? — спросила брюнетка. У нее был мягкий дублинский акцент. В руке она держала пузырек с таблетками.

— Что это? — спросил я — вернее, попытался спросить. Голос прозвучал как треск горящих дров.

— Понстан, — ответила она. — Поможет.

— Морфию! — рявкнул я.

— Доверьтесь мне, я медсестра, — пояснила она. — Морфий понадобился бы, если бы он отрезал вам яйца.

Я был привязан к стулу с прямой спинкой. Не знаю, белому или нет. Вообще-то мне было наплевать, но, видно, не совсем, раз такая мысль пришла в голову. Брюнетка стояла передо мной с таблетками и стаканом воды; я отпил глоток, чтобы смочить рот и горло, затем она положила таблетки мне на язык, одну за другой, и я запил их остатком воды. В животе снова что-то задвигалось и поднялось, по лицу потек пот. Правая часть моего лица ощущалась как кусок вареного мяса, прикрепленного к мозгу колючей проволокой и ржавыми гвоздями. От боли по моим щекам текли слезы. Брюнетка вышла из комнаты и вернулась с мокрой салфеткой. Она села на диван рядом с моим стулом, вытерла мне лоб и щеки и осторожно приложила салфетку к правой стороне лица.

Ей, вероятно, было лет пятьдесят пять, но выглядела она хорошо — вполне можно было дать не более сорока пяти. Наверное, ей хотелось выглядеть на сорок, и ей это почти удалось. Лицо ее имело жемчужный оттенок, свойственный сегодня богатым женщинам, карие глаза и естественный смуглый цвет лица говорили о том, что она не слишком нуждается в макияже; блузка с плечиками и прическа делали ее похожей на женщину сороковых годов.

Она бросила салфетку в пластиковую посудину и унесла куда-то, затем вернулась и снова села напротив меня и закурила новую сигарету.

— Спасибо, — сказал я. — Спасибо, Эйлин… Далтон? Или правильнее будет Тейлор?

Она показалась мне довольной и обеспокоенной одновременно, как будто наконец исполнилось ее желание, но она инстинктивно поняла, что жить с этим исполненным желанием будет труднее, чем просто желать.

— Тейлор, — сказала она. — Эйлин Тейлор.

— Но ведь Брока звали Далтон, когда вы поженились. Он что, поменял имя?

— Давайте не будем говорить о Брайане.

— К сожалению, не получится, Эйлин. Но не стоит нам болтать без него и его душевного друга Шона Муна. Как вы думаете, я бы мог выпить виски?