Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова

всего происходящего, тогда мне ничего не понятно.

Калмыкова. Ну, конечно, обычно Офелия совершенно бесполое существо…

Тарковский. А она не совесть никакая, а просто крепкая баба, очень крепкая баба, которая вдруг все потеряла. Она из тех, что могла бы все вынести – ан нет! Преступление-то она разглядела, не с отцом связанное, само существо главное преступления, всего, что произошло раньше и произойдет еще. Потому и Гамлета она уже поняла – ведь отношения-™ вообще очень простые. Никаких идеальных отношений ведь нет, увы! Ее отношение к Гамлету зиждилось на вере в него, в его будущность, каким бы он ни был, это не имело значения. Просто человек может не заслуживать этой веры – вот и все! Часто любят тех, кто не заслуживает никакой веры. А теперь Гамлет лежит себе на кровати в сапогах и гремит своими шпорами… Только в последней сцене, когда он начинает драться,

в нем что-то меняется: вот я вам сейчас покажу, мол. И что там мать, если он уже воспитал в себе убийцу. Это ему стоило определенных усилий, но он это сделал! Вот в чем его трагедия!

Калмыкова. Они воспитали в нем убийцу…

Тарковский. Нет, не в этом дело…

Сурков. Мир победил, конечно… Мир победил…

Тарковский. Мир его победил. Так вот в сцене, когда он начинает драться, я хочу сделать такую мизансцену. Лаэрт пугается выпада Гамлета и припадает на одно колено. А Гамлет, против всяких правил, ударяет его по этому колену шпагой… знаете так – фьють! – по коленной чашечке. Лаэрт, конечно, начинает хромать, а Гамлету уже совершенно неважна собственная недобросовестность. Он знает ведь уже, по чьим правилам играет, чьими пользуется методами, еще до того, как обнаруживает, что что-то там отравленное… Увы, знает все значительно раньше. Поэтому направленный против него отравленный клинок всего лишь подтверждение его правоты. Отлично! Он тем более прав! И добивает Лаэрта как птичку, красивую, романтическую птичку. Легко добивает – вот в чем трагедия Гамлета! Так должна читаться у меня эта сцена…

Сурков. А Лаэрт должен быть красив… хорошее лицо… Ленский такой, да?

Тарковский. Да, это положительный герой. Может быть Ленский или кто угодно. Так что Гамлет его добивает. А когда все кончается, тогда я хочу поднять сцену под определенным углом, чтобы из-под умершего Гамлета вытекла голубая кровь, как символ избранности! Ведь не все, в конце концов, все-таки Гамлеты. Ведь не каждый человек способен поступиться своей порядочностью, дабы возобладала сомнительная трагедия! Вот Ленин, если на то пошло, для меня типичный Гамлет. Так я его себе представляю: кровавый человек, человек, запачканный кровью, но при этом нельзя забыть его фотографии последних трех лет жизни. Все становится ясно – вот что такое для меня Гамлет. Именно это произведение дает нам возможность делать такого рода сопоставления, не говоря, конечно, прямо, что это Ленин. Но это трагедия человека, который сыграл жестокую роль в собственной судьбе. Ой, что-то я болтаю, болтаю, как безумный…

Калмыкова. Хорошо, интересно – вот бы на репетиции посмотреть…

Мордвинова. Мы все будем ходить, и я буду ходить…

Тарковский (возвращаясь к Тертруде). А Гертруда, потная, пройдет таким жестким шагом. Мне нужно для нее очень красивое платье. Для меня Гертруда – образ железной женщины с мокрыми подмышками, выделяющимися на темной одежде. Кстати, Липа, Евгень Данилыч, а как это можно сделать в театре, чтобы зрителям было заметно, а? Или чем цветнее одежда, тем пот выглядит активнее? Вот если бы это можно было сделать… или как-то иначе? Не знаю пока. Но идет такая радостная сволочь. Но как сделать, чтобы она была радостной?

Сволочью-то ее все делали: она добилась, чего хотела, а больше ей ничего не нужно, теперь оставьте ее в покое. Это главная тема ее монолога: что вам нужно, оставьте меня в покое, какой ты жестокий, Гамлет? Ей-то хорошо, потому что плоть снова играет роковую роль в духовном развитии, точно, как у Гамлета… Нет, я вообще-то не понимаю, как мог Шекспир написать такую пьесу?! Гертруду должна играть какая-то очень простая женщина, очень какая-то…

Ольга (догадываясь о его ассоциативной цепочке). Ну, возьмите Ларку-то…

Лариса. Да прекрати ты, Ольга.

Тарковский. Я не могу никого взять в чужой театр.

Калмыкова. Надо сначала там укрепиться…

Тарковский. Липа, мне Захаров еще прошлый раз сказал, не собираешься ли ты в чужой театр брать своих актеров? С Толей-то Солоницыным пока не очень получается…

Мордвинова. Нет, милый, это действительно нельзя…

Тарковский. Это бестактно, наконец.

И под гомон обсуждения политической корректности этого вопроса Андрей снова возвращается к своим размышлениям о Тертруде-Тамлете.

Тарковский. Но как это сделать? Как эта женщина должна говорить Гамлету: как ты смеешь, что ты говоришь, ты сошел с ума?

Сурков. Должна быть жуткая ругань…

Тарковский. А когда Гамлет на нее смотрит и видит вываливающиеся… Извините меня, но вы понимаете, что он видит, и, видя это, он может даже захотеть ее в тот момент. Вот ведь как! А обнаружить такое, а? Представляете, как глубоко и деликатно это нужно сыграть, конечно безо всякого хамства… Просто немыслимый напор чувственности… такая лихорадочность… А как от этого можно защититься?

Сурков. Это уже роль для Элизабет Тейлор из «Вирджинии Вулф»…

Тарковский. Конечно! Какое чувство должно быть!

Сурков. И в исполнении Софи Лорен какая может быть сцена! Какая ярость! Какой гнев! А раньше всегда была голубая сцена: она плачет, она рыдает…

Тарковский. Она, видите ли, чувствует себя виноватой. Напротив, она хочет доказать ему, что он идиот и ничего не понимает…

Сурков (цитирует). «Спокойной ночи, королева…»

Тарковский. А почему он ее прощает?

Сурков. Это должна быть такая ярость…

Тарковский. Еще бы, она любит своего нового супруга, а этот подлец делает ей замечания – совершенно бестактно, между прочим!.. Все это странно ужасно…

Сурков. А вы знаете, кто это первый понял? Это понял Чехов, когда писал про Аркадину и Треплева… Вот почему я так понимаю Гамлета…

Тарковский. А-а-а, понятно…

Сурков. Когда Аркадина ссорится с Треплевым, помните? Чехов понимал здесь все правильно, а театр понимал неправильно, и еще сто лет будет так понимать…

Тарковский. Увы, о чем речь? О чем речь?!..

Актвторой

Возможность постановки «Гамлета» стала реальностью. Тарковский уже в работе, готовится к репетициям и своим первым взаимоотношениям с ТЕАТРОМ и СЦЕНОЙ, театральными актерами и атмосферой постоянной театральной труппы, возглавляемой Марком Захаровым.

Среди действующих лиц этого вечера собеседниками Тарковского остаются его супруга Лариса Павловна, моя мать Олимпиада Трофимовна и ваша покорная слуга.

Размышления о собственной будущей постановке на этот раз начались с размышлений о театре вообще, о том, что такое хороший спектакль, о театре у «нас» и у «них».

Тарковский. Это только наши привычные представления о том, что у «них» «там» прямо-таки много хороших спектаклей!..