Кризис мирового капитализма - Джордж Сорос

Действие на рынке и формулирование правил – это две разные функции. Было бы ошибкой ставить знак равенства между рыночными ценностями, которыми руководствуются индивидуальные участники рынка, и социальными ценностями, которыми следует руководствоваться при формулировании правил. К сожалению, это различие отчетливо видно далеко не всегда. Коллективное принятие решений в современных демократических обществах – это во многом соревнование между конкурирующими интересами. Люди стремятся приспособить правила к своим интересам. Иногда они прибегают к лоббированию, и тогда может случиться забвение моральных соображений – что явно недопустимо.

Социальные ценности имеют значение не только при формулировании правил для участников рынка (например, правил, запрещающих «инсайдерам» вести торговлю, т.е. тем, кто обладает «внутренней» информацией), но и при обслуживании общественных потребностей – безопасности населения, образования или защиты окружающей среды. Многие из таких услуг могут предоставляться на коммерческой основе. Существуют платные дороги, частные образовательные учреждения и тюрьмы, управляемые коммерческими фирмами; можно продавать права на выбросы вредных веществ. Где провести линию между государственным и частным, а проведя эту линию, как регулировать предоставление такого рода услуг частными фирмами, – следует решать коллективным способом.

Все это выглядит достаточно просто; настоящие же трудности начинаются, как только осознается различие между рыночными и социальными ценностями. Как они соотносятся между собой? Рыночные ценности определенно отражают интересы конкретного участника рынка, тогда как социальные ценности имеют отношение к интересам общества в целом, – как их представляют себе его члены. Рыночные ценности можно измерить в денежном выражении, но относительно социальных ценностей возникает проблема. Их трудно определить и еще труднее измерить. Чтобы оценить прибыль, достаточно взглянуть на нижнюю строку баланса. Но как измерить социальные последствия того или иного действия? Действия имеют непредвиденные последствия, которые находят отражение во всех статьях баланса. Их невозможно свести к общему знаменателю, поскольку они по-разному отражаются на разных людях. Будучи филантропом, я превосходно знаю, какие возможны «непредвиденные» последствия, и пытаюсь взвесить их. Но я располагаю неоспоримым преимуществом – я сам себе хозяин. В политике решения приходится принимать коллективным образом, поэтому оценить результаты намного сложнее. Когда разные люди предлагают различные способы действий, связь между намерениями и последствиями становится крайне неопределенной. Неудивительно, что политический процесс функционирует менее эффективно, чем рыночный механизм.

Недостатки политического процесса приобрели еще большую остроту, когда экономика стала превращаться в мировое хозяйство – становиться поистине глобальной, а рыночный механизм стал проникать в такие сферы общества, которые ранее находились вне рыночных отношений. Нетрудно понять, почему так происходит. Как я уже говорил, социальные ценности отражают заботу о других людях. Они подразумевают некую общину, к которой мы принадлежим. Будь я действительно независимым и не связанным с другими людьми, у меня не было бы серьезной причины думать о них, если не считать собственных пристрастий; внешние влияния, исходящие от общины, к которой мы принадлежим, тогда бы отсутствовали. Однако рыночная экономика не функционирует как некая община, еще меньше это относится к мировой экономике. В результате давление извне во многом ослаблено. Желание принадлежать к общине может сохраняться – можно даже утверждать, что оно внутренне присуще человеческой природе. Однако на рынке, основанном на сделках, в отличие от рынка, основанного на отношениях, – мораль может стать обузой. В условиях высококонкурентной среды люди, озабоченные проблемами отношений с другими людьми, преуспевают меньше тех, кто не отягощен моральными соображениями. Таким образом социальные ценности претерпевают то, что можно было бы назвать процессом нежелательного естественного отбора. Беспринципные люди оказываются в выигрыше. Таков один из наиболее тревожных аспектов мировой капиталистической системы.

Однако такая аргументация начинает наталкиваться на логические неувязки. Если люди решают пренебречь своими социальными обязательствами, то кто может сказать, что они ими пренебрегли? На каком основании преобладающие социальные ценности могут считаться ущербными, если они действительно преобладают в обществе? Где критерий, по которому можно судить о социальных ценностях? В этой сфере не существует объективного критерия, который имеется в естественных науках.

Я постараюсь преодолеть указанную трудность, сравнив политический процесс с рыночным механизмом. Мне удалось показать недостатки финансовых рынков, поскольку у меня был некий стандарт, с которым их можно было сравнивать, а именно – равновесное состояние. Я пытаюсь сделать то же применительно к политическому процессу, сопоставив его с рыночным механизмом.

Я пытаюсь подчеркнуть два взаимосвязанных момента. Один состоит в следующем: в связи с распространением меркантильных ценностей и их влиянием на политику, политический процесс менее эффективно обслуживает общественные интересы, чем в то время, когда люди были более чувствительными к социальным ценностям или «гражданским добродетелям». Второй момент заключается в том, что политический процесс менее эффективно корректирует собственные эксцессы, по сравнению с рыночным механизмом. Оба эти соображения подкрепляют друг друга рефлексивным образом: рыночный фундаментализм подрывает демократический политический процесс, а эффективность политического процесса не служит мощным аргументом в пользу рыночного фундаментализма. Институтам представительной демократии, которые успешно функционировали в США, в значительной части Европы и многих других странах, теперь угрожает опасность, а гражданские добродетели, утраченные однажды, возродить трудно.

Представительная демократия

Предполагается, что демократия обеспечивает механизм для выработки коллективных решений, которые наиболее полно отвечают интересам общества. Считается, что при принятии коллективных решений она позволяет добиться той же цели, которая достигается с помощью рыночного механизма при принятии индивидуальных решений. Граждане избирают представителей, которые сообща принимают коллективные решения путем голосования. Таков принцип представительной демократии. Она предполагает определенный вид отношений между гражданами и их представителями. Кандидаты встают и рассказывают гражданам, на каких идеях будет строиться их политика, а граждане затем выбирают человека, чьи идеи ближе всего к их собственным. Таким представителем в доброе старое время был Джефферсон с той разницей, что во время кампании он оставался дома. Демократический процесс предполагает честность точно так же, как понятие совершенной конкуренции предполагает совершенное знание. Такое допущение, конечно же, нереалистично. Кандидаты уже давно поняли, что у них больше шансов быть избранными, если они будут говорить избирателям то, что их избиратели хотели бы услышать, а не то, что кандидаты думают на самом деле. Это – не фатальный изъян, поскольку система предусмотрела и его. Если кандидаты не выполняют своих обещаний, то их можно снять с должности. В этом случае сохраняются близкие к равновесным условия. Избиратели не всегда получают именно тех представителей, которые им нужны, но они в состоянии исправить свои ошибки в ходе следующего раунда выборов.

Однако в результате рефлексивного процесса условия могут существенно отклониться от равновесного состояния. Кандидаты находят способы заполнить разрыв между обещаниями и действиями. Они проводят опросы общественного мнения и групповые собрания с целью выяснить, что хотели бы услышать избиратели, и строят свои заявления таким образом, чтобы они соответствовали желаниям электората. В итоге обеспечивается соответствие между заявлениями кандидатов и пожеланиями избирателей, однако происходит это неверным путем: обещания кандидата соответствуют ожиданиям электората, вместо того чтобы выбор пал на кандидата, чьи идеи отвечали бы идеям избирателей. Избиратели так и не получают представителей, которых они хотели бы иметь; их постигает разочарование, и они теряют веру в процесс.

Избиратели, конечно, тоже не безупречны. Предполагается, что они избирают представителей, которые будут руководствоваться подлинными интересами общины, но они ставят свои узко эгоистические интересы выше интересов общины. Кандидаты в свою очередь апеллируют к тем же узко эгоистическим интересам индивидов. А так как кандидаты неспособны учесть всех интересов, особенно если последние конфликтуют друг с другом, они практически вынуждены отдать предпочтение некоторым. Процесс деградирует еще больше, когда избиратели перестают реагировать на обман и ложь кандидатов, пока они представляют личные интересы избирателей. Деградацию можно считать завершенной, когда в дело вступают деньги. Конечно же, в США рассчитывать на избрание могут только те кандидаты, которые отдали предпочтение определенным интересам. Когда же электорат уже не ждет от кандидатов честности, а судит о них лишь по их способности быть избранными, наступают условия, весьма далекие от равновесных. Динамическое неравновесие усиливается в результате той роли, которую играет в ходе выборов телевизионная реклама. Коммерческие объявления заменяют честные заявления об убеждениях и придают еще больший вес деньгам, поскольку рекламу надо оплачивать. Таковы преобладающие ныне социальные условия.