1661 - Ив Жего

Луиза в волнении смолкла. Король вдруг встал из-за стола, бросив салфетку на тарелку. Заметив, что он по-прежнему улыбается, она успокоилась и тоже поднялась. Людовик обошел стол и сам отодвинул назад ее стул. После того как она ему поклонилась, король молча взял ее за руку и повел в сад. Тучи уже рассеялись, и в ночном мраке сверкали звезды.

— Я люблю, когда воздух влажный и мягкий, — заметил король. — Это напоминает мне детство. Для меня здесь место отдохновения и грез, мечты о чем-то необыкновенном, — признался он, глядя на небо.

Людовик осведомился у Луизы, не холодно ли ей. Она отрицательно покачала головой, а он, не слушая ее, устремился назад в домик, оставив девушку одну в недоумении, но вскоре вернулся с шелковой шалью в руках.

— Мне подарил ее венецианский посланник в подтверждение болтовни, которой он меня потчевал, рассказывал о бессчетных подвигах своих соплеменников в Китае, — тихо проговорил король, набрасывая шаль Луизе на плечи.

— Только вообразите, шелк, прикрывающий вашу спину, одолел тысячи километров, проделав путь из Китая до Версаля, — прибавил он, отступая в сторонку, чтобы оценить красоту ткани.

— Ну вот, я тоже замерз, — сказал он, протягивая девушке ладони.

* * *

Чуть поодаль за королем и его юной гостьей, возвращавшимися в домик рука об руку, наблюдал стоявший за деревьями человек. Подождав некоторое время в своем убежище, он двинулся прочь и скрылся в ночи.

44

Дом Жана Батиста Кольбера — понедельник 14 марта, одиннадцать часов утра

Скрестив руки, Кольбер на мгновение задумался, потом повторил свое распоряжение:

— Левее, еще чуть-чуть!

Работники, доставившие тяжелые античные чаши, передвигали их дюйм за дюймом вдоль стены передней напротив каменной лестницы, что вела на второй этаж.

— Ну вот, — воскликнул новоиспеченный интендант финансов, — так-то лучше!

Подойдя ближе, он выставил вперед ногу, проверяя, одинаково ли расстояние между чашами и шляпками декоративных гвоздей, отделявшими черные мраморные плитки пола от белых. Отступив с довольным видом назад, он еще раз оглядел выстроенную композицию и остался вполне удовлетворен.

— Теперь хорошо, — проговорил он.

Потирая руки, Кольбер поднялся через две ступеньки по лестнице на площадку второго этажа, где громоздился комод.

Работники безропотно следовали за ним.

— Четвертый день возимся здесь без продыху, — прошептал один из них.

— Он, верно, вообще не спит, — простонал другой.

— Пошевеливайтесь! — торопил их Кольбер, подписывая на ходу документы, которые секретарь подсунул ему прямо на лестнице.

— Ах! — воскликнул он, рассматривая бумагу из другой пачки, которую секретарь передал ему напоследок, перед тем как ретироваться так же быстро, как и появился. — Время не терпит, и встречи придется назначать здесь. Тем хуже, — сокрушенно вздохнул он, глянув на комод, которому на лестничной площадке было явно не место. — Продолжим позже.

Кольбер повернул обратно и направился к себе в кабинет на первом этаже, откуда открывался прекрасный вид на сад. Походя он еще раз окинул довольным взглядом перестановку в новом доме. «Моем новом доме», — подумал он. Не дожидаясь, когда парижский верховный суд публично подтвердит законность завещания кардинала, Кольбер стал четыре дня назад полновластным хозяином небольшого особняка по соседству с дворцом Мазарини, где ему милостью его высокопреосвященства было дозволено проживать последние годы. Теперь он придирчиво оценивал в «своем» доме каждое помещение, каждый предмет меблировки. Словно исполнившись свежих сил, Кольбер жертвовал редкими часами сна ради того, чтобы сделать здесь полную перестановку, хотя прежде не уделял личному комфорту почти никакого внимания.

* * *

— Прибыл господин Люлли, сударь, — просунув голову в дверь приемной, объявил Туссен Роз, которого Кольбер живо прибрал к рукам.

Ничего не ответив, Кольбер сделал знак, чтобы его не отвлекали. Проситель подождет. Таково было правило, которое, среди прочих, ввел новый хозяин особняка.

— На чем я остановился? — пробормотал он, протирая глаза, полуприкрытые отяжелевшими от недосыпания веками.

После того как Фуке пришлось распрощаться с мечтой стать первым министром, надо было закрепить достигнутый успех, а именно: взрастить недоверие короля к суперинтенданту финансов, посеянное кардиналом, когда тот был еще жив. Необходимо по возможности лишить Фуке всех связей. «Сейчас это главная задача», — подумал Кольбер, возвращаясь к лежавшему перед ним списку имен.

«А потом надо будет поразмышлять и о том, как обуздать взбалмошный нрав его величества, — задумчиво сказал он себе. — И внести, наконец, ясность в историю с похищенными бумагами, которую рассказала королева-мать. От меня явно что-то скрывают: определенно тут что-то не сходится… Не знаю пока, какую роль здесь играют этот паяц суперинтендант и эта интриганка, но непременно узнаю».

Его рот искривился в плотоядной ухмылке.

«Да и о себе, понятно, тоже не стоит забывать», — подумал он, звоня в колокольчик, принадлежавший раньше кардиналу. Появился Туссен Роз, услышавший знакомый звон.

— Я еще не видел патента вице-протектора Академии изящных искусств, — сказал Кольбер, — о котором мы беседовали с господином Летелье, он обещал прислать его прямо сюда.

— Утром должны доставить, сударь.

— Хорошо. Просмотрю за завтраком. А теперь зовите просителей.

Пока Роз закрывал за собой дверь, Кольбер выглянул в сад, решив, что надо будет и там все переделать.

— Впрочем, деревья растут так медленно, да и времени на это уйдет уйма, — огорченно буркнул он.

При виде глухих стен вокруг небольшого парка он невольно подумал о садах Во, которые соглядатаи в своих отчетах расписывали ему так, что он не мог это читать, поскольку всякий раз приходил в бешенство.

Дверь снова открылась, и Кольбер оторвал взгляд от деревьев, едва пустивших почки.

— Господин Люлли, сударь, — доложил Туссен Роз и посторонился.

Итальянский музыкант вошел, сложившись пополам в глубоком поклоне. Потом сложил ладони и умоляюще протянул руки к Кольберу.

— Ах, господин Кольбер, я в отчаянии!

— Полноте, сударь, полноте, — успокоил его интендант, удивленный таким театральным вступлением. — Чему обязан?

— Со смертью господина кардинала, господин Кольбер, я лишился благодетеля и покровителя, источника моего вдохновения… Кардинал, господин Кольбер… — запричитал итальянец скороговоркой, да еще с сильным акцентом, отчего понять его было почти невозможно.