Лукашенко. Политическая биография - Александр Федута

Лучшего повода для драки с оппозицией придумать было нельзя. Тем более что «за компанию» можно было поставить и вопрос о поддержке народом внешнеполитического и экономического курса главы государства.

Оставалось придумать новый герб и флаг — взамен древней белорусской «Пагоні»182 и бело-красно-белого стяга. «Соцзаказ» на разработку «новой» символики определялся так: «Общество было в большинстве своем ориентировано на старый флаг и герб», — вспоминает Синицын.

«Старый» — в данном контексте читай: «советский». С флагом поступили просто: убрали с былого флага БССР серп и молот да слегка обновили начертание орнамента. С гербом, конечно, сложнее. Но, как говорится, глаза боятся, руки делают. Леонид Синицын:

«Сел и нарисовал. Хоть я и не художник. А потом уже художник оформил все в красках… Устроили своего рода конкурс. Кто-то приносил с аистом, кто-то еще что-то приносил, не помню. Но когда выставили все, Лукашенко принял мои эскизы за основные: "Вот это — наше". Поэтому от авторства мне тут никуда не деться». Вспоминает Валентин Голубев:

«Синицын рассказывал мне, как они "сварганили" герб. У Владыки Филарета183 был день рождения, президента с командой он в обед пригласил к себе. Когда пришли оттуда, настроение приподнятое, выпили там немножко, посадили компьютерщиков:

— Ну, как будем делать герб?

— А давай возьмем за основу герб Советского Союза или Беларусской ССР.

Взяли — раз, поменяли, это убрали, почистили, сделали. И вот такой герб. И мне показали, что получилось. Я говорю:

— Не может быть такого герба.

— Может. И принят он будет, и вынесем мы его на референдум.

Явная кустарность вынесенных на всенародное утверждение наших главных государственных символов многих до сих пор коробит. И непонятная «дыра» с контурами Беларуси над земным шаром, и красный (наверху) с зеленым (внизу) флаг, вскоре прозванный острословами «закатом над болотом». Но оставим это…

Дело ведь не в геральдике. Потому что если вспомнить, зачем вообще нужно было менять символику, то понятно, что чем она хуже получилась, чем больший протест вызывала, тем лучше. Ведь ее замена была лишь провоцирующим выпадом, причем только одним — в комбинации сразу из нескольких ударов.

Акт отчаяния

Новая символика и двуязычие должны были спровоцировать Зенона Позняка и его команду на решительные действия. Ведь у них на глазах людям предлагали отказаться от самого святого — воплощенной в «Пагоне» и бело-красно-белом флаге многовековой истории борьбы и страданий белорусского народа. Отказаться от признания единственным государственным белорусского языка значило обречь его на медленное и тягостное умирание. Чтобы не допустить этого — и здесь Лукашенко рассчитал все правильно, — БНФ готов был к любой форме протеста. Валентин Голубев рассказывает:

«Когда стало ясно, что 12 апреля все-таки будет принято решение о проведении референдума, мы собрались в комнате 367 в здании Верховного Совета, которая была отдана оппозиции. Мы были готовы на любые радикальные действия, но не знали, что делать».

Радикализм был закономерен: Зенон Позняк и его соратники понимали, что люди, менее четырех лет назад получившие в качестве государственной историческую символику, сегодня могут легко согласиться с ее отменой. Ведь для большинства ничто с этими символами не было связано. Два века белорусов лишали исторической памяти, и референдум символизировал победу беспамятства над Историей. Использовать это было подлостью, но Лукашенко перед ней не остановился: он явно руководствовался в этот момент не нравственными, а политическими соображениями. Поэтому горстка интеллигентов-бэнээфовцев с депутатскими мандатами ощущала себя — и была на самом деле! — последними солдатами белорусской истории. Ценой собственной жизни они готовы были предотвратить референдум — лишь бы остальные поняли, от чего им предлагают отказаться.

Так появилась идея голодовки.

«Ночью ко мне приехали Позняк и Антончик, — вспоминает Валентин Голубев. — Мы сидели на кухне и думали, что делать. И решили начать голодовку. Это был акт отчаяния. Договорились, что приходим заранее, предупреждаем оппозицию и сочувствующих депутатов, чтобы поддержали то, что мы будем делать. Если могут».

Одиннадцатого апреля 1995 года Верховный Совет приступил к обсуждению вопроса об инициированном Лукашенко референдуме. В бюллетене было сформулировано четыре вопроса: о смене государственных герба и флага в соответствии с представленными президентом эскизами, о придании статуса государственного русскому языку, о поддержке курса президента на экономическую интеграцию с Россией и о возможности роспуска Верховного Совета в случае грубого нарушения им Конституции. Решено было, что по первым трем вопросам итоги голосования будут носить обязательный характер, а по четвертому консультативный184.

Осталось назначить лишь дату. И тогда оппозиция начинает действовать.

«Встал Позняк и объявил, что мы в знак протеста против принятия решения о референдуме объявляем бессрочную голодовку в зале заседаний. Это был, конечно, шок. Верховный Совет сразу отказался рассматривать предложение о референдуме. Многие подумали: значит, что-то не так с референдумом, если уж мы пошли на такую чрезвычайную меру. Депутаты подходили к нам и высказывали поддержку. Стало понятно, что Верховный Совет может вообще отменить референдум»185.

Оппозиция демонстрировала свою моральную силу, и это превращало ее в центр политического притяжения.

Разумеется, отношение депутатов было далеко не однозначное. «У одних в зале это вызвало стресс, другие смотрели на нас со стороны, как на какой-то спектакль. У многих начинался озноб от ожидания, чем же все закончится. И все понимали, что просто так нас не оставят»186.

«Главком» принимает решение

«О голодовке депутатов я узнал днем, — вспоминает Леонид Синицын. — И буквально через час собрал представителей спецслужб и спросил: "Что вы думаете по этому поводу?" Заместитель министра внутренних дел (я не помню фамилию) сказал, что здание заминировано. Я спросил, что они намерены предпринять, и получил ответ:

— Мы будем действовать в данном случае в соответствии со сложившейся нестандартной ситуацией».

И что же дальше делает глава Администрации президента, которому доложили о мине в здании Дома правительства? Да ничего особенного! Как будто все в порядке вещей. Он ждет вечера!

«Это было за рамками моих служебных полномочий, — продолжает Леонид Синицын. — Иван Титенков занимался зданиями, Виктор Шейман занимался безопасностью. Это было в их компетенции. Вечером я позвонил президенту, и мы поехали в Дом правительства, где тогда располагались и президентские службы187. Мы пришли вместе с министром обороны Костенко. Депутаты сидели в Овальном зале, мы сидели в кабинете президента. И Лукашенко говорит:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});