Сталин. Вспоминаем вместе - Николай Стариков

Переговоры проходили сложно. Но при соблюдении всех дипломатических канонов – то есть за столом. Не обошлось и без инцидентов. Один из них описал переводчик Бережков.

Как раз тогда, когда за пломбиром и кофе между Сталиным, Черчиллем и Гарриманом шел оживленный разговор, неподалеку от их столика вдруг раздался грохот. Внимание всех привлекли резкий звон разбитой посуды, возбужденные возгласы. Обернувшись, мы увидели распростертого на полу человека. Рядом валялись черепки фарфора, бутылки и осколки стекла. Казалось, случилось несчастье.

Вокруг упавшего уже собирались другие гости, загораживая его от нас. Когда к месту происшествия подошли Сталин, Черчилль и Гарриман в сопровождении переводчиков, все расступились, и мы увидели, что лежавший на полу человек с налитым кровью лицом и глупо моргавшими глазами был личный телохранитель и дворецкий британского премьера командор Томпсон, или Томми, как его ласково называл не чаявший в нем души Черчилль. Рядом с ним стоял во весь свой незаурядный рост посол его величества Арчибальд Кларк Керр в парадном, расшитом золотом сюртуке с муаровой орденской лентой через плечо и палашом, украшенным драгоценными камнями. Но что у него был за вид! По сюртуку и муаровой ленте расползался розовый пломбир, палаш был испачкан кофейной гущей, а сам Керр с трудом старался преодолеть растерянность, готовясь ответить на недоуменный и тревожный взгляд Черчилля.

– Объясните, что здесь произошло? – спросил британский премьер.

Посол Керр, наконец, овладел собой и скороговоркой произнес:

– Вы же знаете, ваше превосходительство, Томми может выпить уйму вина и никогда не пьянеет…

– За это я его и ценю, – вставил Черчилль и улыбнулся, уже догадываясь, что ничего страшного не случилось.

– Но на этот раз он переоценил свои возможности, соревнуясь с русскими коллегами, – продолжал Керр. – И надо же было, чтобы в этот момент ему почудилось, что вы, ваше превосходительство, нуждаетесь в его защите. Он резко вскочил, но не смог сохранить равновесие, схватился за скатерть… и вот видите…[352]

Понимал ли Сталин, что англичане просто водят его за нос? Конечно. Ведь накануне «рейда на Дьепп» они хладнокровно и спокойно утопили свой собственный конвой, который вез оружие из США и Британии. Вез как раз к Сталинграду[353] И под предлогом больших потерь Лондон вообще прекратил проводку конвоев, оставив в решающий момент боев под Сталинградом СССР без помощи. Но тем не менее Сталин все равно старался с британским премьером договориться. Итогом переговоров стало возобновление конвоев из Британии – следующий караван PQ-18 отправился в сторону наших берегов в начале сентября. Второй фронт, высадка в Европе были обещаны, но ни в 1942-м, ни в 1943 году не были осуществлены англосаксами.

Несколько разрядило обстановку сложных переговоров приглашение Сталиным Черчилля к себе домой[354]. Вот одна сцена из тогдашнего визита сэра Уинстона, записанная переводчиком Бережковым. Сталин и Черчилль пили кофе за маленьким столом у Сталина дома и обменивались мнениями:

«Заговорили, в частности, о поездке леди Астор в Москву в тридцатые годы. Сталин сказал, что леди Астор уверяла, будто Черчилль конченый человек, что он никогда не будет играть никакой роли на политической сцене. Но Сталин был тогда иного мнения. Он сказал леди Астор:

– Если произойдет война, Черчилль станет премьер-министром.

Черчилль поблагодарил Сталина за такую оценку его качеств политического деятеля.

– При этом, – заметил Черчилль, – я сам должен признать, что далеко не всегда относился дружественно к Советскому Союзу, особенно сразу же после Первой мировой войны.

Сталин примирительно сказал:

– Я это знаю. Уж в чем вам нельзя отказать, так это в последовательности в отношении вашей оппозиции к советскому строю.

– Можете ли вы простить мне все это? – спросил Черчилль.

Сталин немного помолчал, посмотрел на Черчилля, прищурив глаза, и спокойно ответил:

– Не мое дело прощать, пусть вас прощает ваш Бог. А в конце концов нас рассудит история»[355].

«Надо отдать справедливость Черчиллю, он проявил совершенно исключительные твердость, последовательность и искусство в проведении своей линии…»[356] А какова же была эта линия, которую так стойко отстаивал британский премьер? Об этом красноречиво говорит текст телеграммы Сталина все тому же послу СССР в Англии Ивану Майскому (чью оценку линии Черчилля вы прочитали строчкой выше) от 19 октября 1942 года:

У нас у всех в Москве создается впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера или Брюнинга за счет нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе, по вопросу о поставках вооружения для СССР, которые прогрессивно сокращаются[357].

28 октября 1942 года Сталин вновь пишет Майскому:

Черчилль заявил нам в Москве, что к началу весны 43 года около миллиона англо-американских войск откроют второй фронт в Европе. Но Черчилль принадлежит, видимо, к числу тех деятелей, которые легко дают обещание, чтобы так же легко забыть о нем или даже грубо нарушить его. Он также торжественно обещал в Москве бомбить Берлин интенсивно в течение сентября-октября. Однако он не выполнил своего обещания и не попытался даже сообщить в Москву о мотивах невыполнения. Что же, впредь будем знать, с какими союзниками имеем дело[358].

Надеяться Россия могла только на себя. А это значит, что Сталин и Красная армия должны были научиться воевать. Через кровь, через ошибки, через поражения. Нужно признать неприятную правду: в 1941-м и в первой половине 1942 года оперативное искусство немецких войск превосходило наше оперативное искусство. Но так было не всегда. Большой заслугой Сталина следует считать тот факт, что он сумел за время Отечественной войны подобрать, воспитать и выдвинуть на ответственные посты блестящую плеяду военных талантов, среди которых были Василевский, Конев, Говоров, Жуков, Ватутин, Черняховский, Антонов, Соколовский, Мерецков, Рокоссовский, Малиновский, Воронов, Толбухин, Яковлев, Малинин, Галицкий, Трофименко, Горбатов, Штеменко, Курасов, Вершинин, Голованов, Федоренко, Рыбалко, Богданов, Катуков, Лелюшенко и многие другие.

Битва под Сталинградом показала, что уровень управления войсками со стороны Ставки Верховного главнокомандующего вышел на новый уровень. Пока немцы в лоб штурмовали руины города, где когда-то Сталин задержал белых, он сам накапливал резервы. 19 ноября 1942 года советские войска в районе подступов к Сталинграду перешли в наступление. Удар был произведен по флангам, а потом по тылу немецких войск. Ловушка захлопнулась. В окружении оказалась лучшая армия Гитлера – 6-я, а также румынские и итальянские части. Немцы сопротивлялись, но поражение было неотвратимо. В плен попало около 100 тысяч солдат и офицеров противника, а хваленая военная машина вермахта начала хворать и хромать на обе ноги. Поражения в любой армии наступают не от «национальности» ее солдат, а от мощи и неожиданности удара ее противников. Причем серьезные проблемы у вермахта начались еще до разгрома под Сталинградом. Фотографии взятых в плен немцев известны почти всем: на них германские солдаты одеты кто во что горазд. Теплой зимней формы на них нет – редкие счастливцы экипированы по-зимнему. Возникает резонный вопрос: ну ладно, в 1941 году Гитлер не запасал зимнюю одежду, вводя Сталина в заблуждение и надеясь управиться с боевыми действиями до наступления холодов. Не получилось. А почему теплой одежды не привезли немецким солдатам к зиме 1942–1943 года? Забыли? При этом одежду к линии фронта немцы все же подвозили. Но какую?! Об этом мы можем прочитать в книге немецкого писателя X. Шретера, которая была написана по просьбе Гитлера еще в военное время, но не была напечатана в Третьем рейхе из-за общего удручающего впечатления от нее. Чтобы одеть солдат, немецкое командование присылало к линии фронта горы весьма странной одежды. Как пишет Шретер, «которые могли бы доставить много радости целому цыганскому табору»[359].