Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители - Василий Песков

Но промыслового значенья плотва в среднерусских реках никогда не имела. Зато какая отрада для тысяч начинающих рыболовов некрупная эта рыба! Некоторые вроде меня на всю жизнь остаются «плотвишниками», им скучно часами ждать, когда в глубине лещ, нанюхав клубок червей на крючке, передает по леске, как по проводу, свое шевеление удилищу. И рыбак, если ночью он не дремал, лишает реку жильца немалых размеров. (На озере Лачо у Каргополя я видел, как прыгал в лодке лещ весом в семь килограммов.) Или, скажем, сом, пойманный на Дону и весящий 113 килограммов: чтобы его сфотографировать, пришлось веревку, пропущенную под жабры, кидать на дубовую ветку, чтобы подвесить эту громадину.

Но и в ловле плотвы — своя радость. Почти всегда, выбрав место и рассыпав приваду, что-нибудь выудишь. И не надо думать, что ловля плотвы примитивна. Отнюдь. Плотва как раз знаменита своей привередливостью, непредсказуемостью — вчера клевала почти непрерывно, а сегодня словно «обрезала»: поплавок неподвижно спит на воде.

И все же «плотвишник» редко остается без пусть и не очень богатой добычи.

Часть утреннего улова.

Клев у плотвы «тонкий».

Лучше всего клюет плотва во время нереста, в апреле — начале мая. К этому времени у самцов-молошников на чешуе вырастают острые бугорки. Бока рыбы становятся жесткими, как рашпиль. Сабанеев пишет, что босому человеку опасно оказаться в стае нерестящейся плотвы — поцарапаны будут ноги. В такие моменты осторожная рыба, кажется, ничего не боится. Над водой слышится шуршанье огрубевшей ее чешуи. О нересте так раньше и говорили: плотва шуршит (во время нереста рыбы разрешается ловить ее только с берега и на одну удочку).

Икры плотва мечет много (по Сабанееву — не один десяток тысяч икринок). От того-то некрупная рыбка почитается вездесущей.

Попадает рыба эта в невод и в бредень, в «топтуху» и верши. Но главная снасть на нее — удочка. Танцующий на зеркальной воде поплавок — это поклевка плотвы. Все, кто ловил эту рыбу, знают ее капризы. Она может схватить насадку «с разбега», а может тщательно пробовать ее вкус — возьмет в рот и выплюнет, потом опять клюнет. Нельзя сосчитать, сколько раз поплавок дернулся и вдруг затих. Это означает, что угощенье плотве не понравилось. Есть выражение рыболовов «тонкий клев». В первую очередь при этом имеют в виду плотву. Ловят ее на множество разных наживок — на хлебный мякиш, на кубики вареной бульбы (в Белоруссии), на червяков, на мотыля и опарыша, на мух и муравьиные яйца, на самих муравьев. Всего не счесть. Но тот, кто на плотве специализирован, знает: самой лучшей насадкой при ловле летом являются похожие на шелковистые зеленые волосы водоросли. Страсть плотвы к зеленым блестящим нитям необъяснима. Эта пища служит рыбе, возможно, и каким-то лекарством. И на крючке она предпочтет эту зеленую шелковистую прядь всяким другим насадкам. Волокнистое растение увидеть можно на сваях в воде, на бревнах, долго стоящих плотов, опорах мостов. С «вегетарианской» этой насадкой немало возни, но опытные удильщики с нею мирятся, и терпенье их окупается славным уловом.

За плотвою охотятся не только удильщики, для водяных хищников — щук, сомов, судаков, окуней — плотва едва ли не главный корм. Ловят ее и птицы — начиная от крошек-зимородков и кончая терпеливыми цаплями, часами неподвижно ждущими момента, чтобы пустить в ход свой клюв-острогу.

У всем знакомой плотвы есть близкая ей родня. Первая из нее — красноперка. На первый взгляд это все та же плотва, но в праздничном одеянии: плавники ярко-красные, зеленью отлипает темная полоса спинки, золотом — чешуя на боках. По незнанию красноперок часто с плотвою путают. Но красноперка не так многочисленна, как плотва, она любит тихие заводи с тростником и кувшинками, любит яркое солнце, и часто ловят ее у самой поверхности воды. Красноперка считается более резвой, более осторожной, чем «классическая» плотва.

Для Сабанеева это еще и «самая красивая рыба наших озер и небыстрых речек».

Еще ближе по виду к плотве стоят рыбы, знакомые не только рыболовам, но и любителям пива. Речь идет о рыбе, которую часто зовут плотвою, проводящей часть жизни в морях-озерах Каспийском и Азовском. Это плотва (тарань и вобла) намного крупнее плотвы обычной, нагуливает тело в подсоленой морской воде, а нерестится в реках. Ход воблы на нерест по волжским протокам был раньше настолько тесным, что мешал продвижению лодок.

Тарань и вобла были когда-то объектом большого промысла. В Волге каждый год ловили пятьдесят тысяч тонн воблы. Ее солили, коптили, вялили. Для продажи складывали, подобно сену, в копенки. После революции 17-го года в топки пароходов в безлесном низовье Волги сыпали иногда сушеную воблу. По рассказам людей, живших в те годы, тарань и вобла были непременной частью продовольственных пайков. Сегодня вобла — деликатес. Для ловли ее на удочку в Астрахани был учрежден фестиваль (не знаю, прижился ли?).

Все рыбы чувствительны к переменам погоды, плотва особо чувствительна. Возможно, по этой причине активный клев ее прекращается.

На Аляске в поселке Русская Миссия бабушка Эббе Степанофф, которую я попросил съездить на Юкон порыбачить, сказала: «У меня с ночи кости болят, и у рыбы тоже — ловиться не будет», — ответила лучшая из поселковых рыбачек. Я попросил бабушку побывать на реке — проверить. Рыбачка усадила меня на свой снегоход, и мы поехали на лед знаменитой реки. За два часа сидения на морозе бабушка четыре щучки все же поймала. У меня же, сидевшего рядом, поклевок не было.

Почти то же самое случилось на Волге неделю назад. Пытались с другом из Кимр удить плотву. Поймали вдвоем за весь вечер на ужин кошке. «Погода…» — многозначительно сказал приятель. Утром мы снова уселись на том же месте под ветлами. Ловили на муравьев, сажая их на крючок с комариную ногу сразу по три-четыре. Лакомую для рыбы незнакомую мне насадку я крепил, видимо, неумело — ловилась мелочь. Володя же таскал плотву побольше ладони. «Я слово знаю», — смеялся умелый плотвичник, давая подержать мне в ладони сверкавшую серебром рыбу. Парочку крупных плотвиц я все же поймал и продолжаю утверждать: плотва — рыба вовсе не скучная.

Фото автора. 21 мая 2009 г.

У нас во дворе

(Окно в природу)

Почти в каждом сельском дворе непременно есть какая-то живность. Все привыкают друг к другу и живут сообразно характерам: собака с кошкой обычно не ладят (но бывает, и не разлей вода — дружба), соседние петухи ревниво дерутся, гуси ходят важные, независимые. Но иногда в эту «отлаженную» жизнь вторгается кто-нибудь из лесных дикарей.

Осенью прошлого года в домике егеря Леонарда Анисимова в лесу за Кимрами мы проснулись от странного лая молодого щенка. Вышли глянуть, в чем дело. Оказалось, ночью во двор забежал (это часто бывает) еж.

Щенок сеттер, решив познакомиться с гостем, уколол нос и больше к визитеру не подходил. А мамаша его лохматая рыжая дама, видно, знала, что такое ежи. Она считала долгом постеречь колючий комок и глядела на нас вопрошающими глазами: «Вот пришел. Что с ним делать?» Я вынес ежа за калитку, и он сразу шмыгнул в кусты — мир и покой снова во двор вернулись.

«Да, это ежик…»

А в башкирском селе Барангулово я был гостем на прекрасном «Празднике гусиного пера» (в этих краях больше всего любят гусей и пчел). И мне рассказали: осенью в домашнюю гусыню за речкой влюбился дикий гусак. (Домашние и пролетные гуси часто смешиваются, ощущая родство.) Пошла гусыня вечером на ночлег, а гусак за ней следом шел до калитки, но дальше идти испугался — негромко звал предмет вожделенья. А взлетевшая стая звала гусака. Он откликнулся и улетел тоже. Этим все и закончилось, но случай этот в Барангулове помнят.

Любовь к домашним сородичам приводит во двор также и индюков. Эти (в Америке) в лес невест не зовут — любовь расцветает на глазах фермеров, которые рады таким ухажерам, — жизнестойкость потомства индюшек от этих встреч возрастает.

Но особенно часто любовная интрига наблюдается у свиней и живущих по соседству в лесу кабанов. На Кавказе летом свиней в загородках не держат — спихивают в лес, и они живут там по законам, одинаково понятным и домашним хавроньям, и черным их родственникам. То же самое в прошлом году наблюдали мы в междуречье Волги и Ахтубы.

А вот случай особый. Когда я еще работал в воронежской газете, в поезде мне посоветовали навестит» лесное сельцо Песковатку.

Что оказалось… На колхозной ферме однажды утром недосчитали пятерки самых справных свиней. Туда-сюда — нету! Исчезли. Заявили в милицию, но кража не просматривалась. И тут кто-то вспомнил: наведывался как-то на ферму кабан. Надо, мол, в лесу пошукать.