Верни мои крылья! - Елена Вернер

– Я понимаю это как никто! Я знаю девочку дольше, чем любой из вас. И я люблю ее. Вся эта бредовая ситуация с мертвой пионеркой… Кто это вообще придумал?

– Так писали на форуме поклонники, – напомнила Ника вполголоса.

– Не уверена, что поклонники, скорее враги, потому что это самая настоящая диверсия!

Кирилл и Ника тактично промолчали, но это лишь больше завело Липатову:

– Все это плохо пахнет. Давайте сразу договоримся, что у нас не завелось никаких призраков!

Ника не стала говорить вслух, что не далее как вчера Римма предприняла очередную попытку заставить Лизавету Александровну Рокотскую снять с нее порчу.

– Римма, милая, кто, скажи на милость, втвердил тебе, что я ведьма? – Пожилая дама посмеивалась так лукаво, что ее вполне можно было заподозрить в двойной игре: может, нет, а может, и да.

– Не ведьма, Лизавета Александровна! Колдунья… – Римма смотрела жалобно. – Ведунья, называйте как хотите.

– Римма. Ты ведь цыганка. Так погадай мне. – И Рокотская с шутливым видом протянула ей свою пергаментную ладонь. – Что, позолотить тебе ручку?

– Именно потому, что я цыганка по матери, я чувствую такие вещи, – серьезно принялась объяснять Римма. – Не зря же Нина привязалась именно ко мне. У нас с ней энергетический канал или что-то типа этого. Меня наверняка сглазили, и поэтому она получила ко мне доступ. Лизавета Александровна, она ведь меня погубит… Ей хочется моей смерти, я знаю. Я ведь старшая среди детей. А она была младшей, и Нину убила как раз ее старшая сестра. Наверное, среди труппы сейчас нет никого из старших сестер в семье, одна я. Она пробудилась, она восстала и направляет теперь свой гнев на меня. Потому что принимает меня за свою сестру, которая сбросила ее с галереи… И мстит мне.

– Красавица, выбрось ты эти бредни из своей хорошенькой головки… – советовала Рокотская, удивляясь такой развернутой, почти научной трактовке происходящего.

– Пожалуйста, Лизавета Александровна… Один обряд… Я ведь знаю, что вы можете.

В Рокотской определенно было что-то мистическое, тут Ника склонна была согласиться с Корсаковой. Актриса всегда была «себе на уме», а все эти длинные юбки в пол, броши и тяжелые бусы с уральским малахитом, яшмой и зеленоватой бирюзой и особенно кулон в виде собачей головы лишь усиливали впечатление. Но всерьез просить старшую коллегу о снятии порчи? Римма явно хваталась за соломинку, которую ей не протягивали.

Пока Ника вспоминала эту сцену, Липатова продолжала развивать свою мысль:

– Нет уж, никаких потусторонних сил, никаких мне тут баек из склепа! Просто кто-то невзлюбил Римму и теперь старается насолить ей. Ежу понятно. Только почему должна страдать я? Весь театр?

– Мы могли бы разобраться, выяснить, кто за этим стоит, и тогда, – Ника попробовала склонить худрука на свою сторону. Она уже готова была рассказать и о радиопередатчике на чердаке, но Липатова не захотела слушать:

– Нет. Нет времени, сейчас не та ситуация. Нужно всем отбросить панику и просто делать свое дело, а не играть в доморощенных Шерлоков! Может быть, потом, после премьеры… Да боже мой, это же просто затянувшаяся шутка. Рано или поздно все это наскучит и этот человек одумается. Посмеялись, поохали и разошлись, все. Только что делать с Риммой? Поймите, мне жалко ее, конечно, жалко, сердце кровью обливается. Но она же просто не справляется! А взрослый человек обязан справляться.

– Значит, она не взрослая. Она ребенок, который просит о помощи! – Кирилл вдруг поднялся с места, и Ника почувствовала шедшее от него напряжение. Как сильно его волновала участь Риммы… Но Липатова поморщилась:

– Кирилл, сядь. Не надо драматизма. Она взрослая женщина. И то, что она живет с тобой и что я ее люблю как дочь, еще не дает нам право делать ей поблажки. Она служит в этом театре, и дела театра превыше всего. Если бы я каждый раз обращала внимание на чье-то плохое настроение, где бы я сейчас была, а?

– И что вы предлагаете?

– Я думала, это вы мне что-нибудь предложите. Кирилл, ты у нас в последнее время мозг.

Кирилл сердито пожал плечами. Пальцы Липатовой забарабанили по томику статей Тарковского, лежащему на краю стола.

– Мне кажется, надо заменить ее, – произнесла Лариса Юрьевна. – Дать отпуск, дать время отдохнуть вдали от всего этого. А самим пока выпустить спектакль.

– И сорвать аплодисменты без нее. А не предательство ли это?

Слишком необдуманное слово вырвалось у Кирилла, слишком жесткое. Щеки Липатовой пошли пятнами, и Ника уже ожидала неминуемого взрыва, когда худрук молча поднялась рывком и подошла к застекленному шкафу. Там ровным рядком стояли статуэтки и кубки всех конкурсов, в которых когда-либо участвовал театр «На бульваре». Призы эти принадлежали не только Липатовой и не столько ей, сколько всем остальным: за лучшие главные роли и роли второго плана, за художественное решение, за музыкальное оформление спектакля. Но после каждого фестиваля они рано или поздно оказывались не в квартирах актеров, художников и звукорежиссеров, а на этой полке. В ее иконостасе.

Сейчас Липатова вытащила из-под стекла большой альбом с бархатной фиолетовой обложкой и латунными уголками. Ее рука ласково скользнула по мягкому переплету и раскрыла на первой странице.

– Здесь театру один год, – мечтательно пробормотала режиссер.

На фотографии Липатова с мужем, Зимина и Рокотская стояли в рабочей одежде, с кистями и валиками в руках. На голове обнимающего жену Стародумова красовалась сложенная из старой газеты пилотка, как у заправского маляра. Липатова и Зимина намного моложе, и только Лизавета Александровна все та же.

– Ремонт мы делали своими силами, то потолок побелим, то обои поклеим в фойе. Тут мы только что закончили красить батареи… Белой краски не хватило на самом видном месте, магазины были уже закрыты, а назавтра утренник, так что пришлось докрашивать художественным акрилом, такая глупость.

Она улыбнулась и принялась переворачивать страницы дальше:

– А это мы с труппой отдыхаем на море, на Куршской косе. Ездили в Калининград на гастроли, тамошний народный театр пригласил. Помню, Света Зимина забыла текст, и Витя Прокофьев, вы его не застали уже, вынес ей листок из роли на подносе прямо на сцену… Вот здесь репетируем «Три сестры», это Алина, она потом ушла в Театр на Малой Бронной. Она вечно просыпала начало репетиции. А это мы на восьмилетие театра устроили премьеру «Антония и Клеопатры», тут уже Римка к нам присоединилась.

Липатова показывала фотографии, и Ника видела, как меняются лица, становятся старше актеры, одни исчезают со страниц, другие, уже знакомые, появляются. Разные роли, костюмы, посиделки после спектаклей, момент напряженного спора Липатовой с Лелей Сафиной в доспехах Жанны д’Арк, дурашества Трифонова-Страшилы на фоне демонтажа декораций Изумрудного города. Лица то улыбающиеся, то сосредоточенные, то – часто – хмельные. Липатова рассказывала о каждой фотографии, вспоминая несущественные детали, маленькие истории, и обо всем этом говорила с мучительной нежностью, особенно о заслугах театра. Ни о ком из людей она не говорила так. На фотографиях награждений и вручений грамот и дипломов она останавливалась дольше, чем на всех остальных, и в глазах ее светилась материнская гордость.

– Ты говоришь «предательство», Кирилл? – Липатова бережно закрыла альбом, но не поставила на полку, а держала у груди, как малыша. – А что будет с театром, если мы не сможем сделать то, что задумали? У нас не будет другого шанса. Вот что такое предательство. А не нервный срыв Римки. С ней-то все будет хорошо.

– И все же. Не отстраняйте ее, пожалуйста, – Кирилл придвинулся ближе, и голос зазвучал так обволакивающе, что у Ники снова, как в первый день знакомства, по спине побежали мурашки. Он и просил, и убеждал, и не давал ни единого шанса устоять. – Я обещаю вам, что приведу ее в чувство. Она станет прежней, и на премьере все будет хорошо. Я от нее шагу не сделаю, пока не буду уверен, что все хорошо. Только не поступайте с ней так. Она ничего не испортит, я прослежу за этим.

Лариса Юрьевна вздохнула. Никто другой не заставил бы ее усомниться в правильности решения – но Кирилл Мечников обладал даром убеждения, и Ника, игнорируя тоскливое еканье сердца, когда Кирилл говорил о Римме, в который раз восхитилась им. Вот оно, обаяние в действии.

И уже Липатова, не в силах противостоять этому, оказалась в роли просительницы:

– Кирилл… Я доверяю тебе. Все в твоих руках, только не подведи. Пожалуйста, ты моя надежда.

Все они вздохнули с облегчением, придя к согласию, и Липатова окончила совещание на мирной ноте. В коридоре Ника окликнула Кирилла: