Иван Грозный: Кровавый поэт - Александр Бушков

Легко догадаться, что самого Грозного Романовым трогать не следовало - как-никак они были родичами не его самого, а его жены, и потому, например, те самые сомнения в подлинно царском происхождении Грозного, о которых я упоминал, при Романовых наверняка преследовались с особенным рвением. Ведь если Грозный - не урожденный Рюрикович, а сын Ивана Оболенского (что вообще-то не следует отрицать безоговорочно), то и Анастасия автоматически становится не супругой Рюриковича, что для Романовых, конечно же, влечет некоторые сложности. Сколько ни руби голов, а на всякий роток не накинешь платок.

А впрочем… Создается впечатление, что к развитию черной легенды о «безумном тиране» Грозном Романовы все же были прямо причастны. Как-никак именно при Романовых в середине XVII в. был составлен так называемый Пискаревский летописец, основанный большей частью на воспоминаниях очевидцев правления Ивана Грозного. Что интересно, опричнина там получила самую отрицательную оценку. Именно в Пискаревском летописце и берут начало получившие впоследствии большое развитие штампы о «безумном тиране» и «ужасах опричнины», якобы направленной исключительно на бездумный террор против правых и виноватых… Создание Пискаревского летописца - вполне умышленная акция, имевшая поддержку на самом верху. Некоторые историки считают, что все поношения в адрес опричнины свидетельствуют о том, что он создавался по заказу князей Шуйских - но, думается мне, заказчиков стоит поискать и повыше.

Для Романовых Грозный, не стоит забывать, оказывался очень удобным громоотводом. Той самой демонической фигурой, на которую можно было кивать в ответ на все обвинения в «жестком курсе»: мол, вспомните Грозного и посмотрите, какова была «настоящая» тирания…

Когда на троне оказался Петр I, судя по всему к Грозному относившийся с симпатией, «черная легенда» понемногу стала отходить в забвение. Во второй половине XVIII в. Татищев в своей «Истории» ее полностью игнорирует. А Ломоносов именует Грозного вполне уважительно: «Сей бодрый, остроумный и храбрый государь был чрезвычайно крутого нраву». Правда, и Михайло Василич уже вовсю пользуется загруженными в общественное сознание штампами: и царица Анастасия - тихий ангел, тринадцать лет смирявшая гнев Грозного, и царевича Ивана убил Грозный собственной рукой. Зато другие суждения Ломоносова как раз и противоречат черной легенде: «Особливо что многие бояре, желая дочерей своих или сродниц видеть за государем в супружестве, разными смутами так дух его обеспокоили, что наподобие внезапной бури восстала в нем безмерная запальчивость».

Между прочим, эти строки Ломоносова - едва ли не единственное упоминание о весьма загадочном периоде российской истории, последовавшем за смертью царицы Анастасии. Ни одна из множества исторических книг, которые мне пришлось перечитать, не упоминает об этом «боярском соревновании» за право пробить свою кандидатку на роль царицы. Хотя Ломоносов, безусловно, на каких-то сведениях основывался. Что-то было, должно было быть. Не зря Грозный в конце концов женился второй раз не на русской, а на дочери кабардинского князя Кученей (в крещении - Марии). Вероятно, на такой шаг его подвигли именно боярские интриги…

Ну а с началом столетия девятнадцатого пришел Карамзин - сентиментальный беллетрист, никоим образом не профессиональный историк, называя вещи своими именами - попросту очередной светский бездельник, уже в восемнадцать лет оставивший государственную службу. И черная легенда получила новый толчок. Николай I, умнейший человек, этому направлению в историографии хода не давал - но его сын, государь и фельдмаршал Александр II, постарался на славу…

(Вот, кстати. Я нисколько не оговорился, назвав сего самодержца, никогда не командовавшего армиями, фельдмаршалом. Дело в том, что этот кумир либералов однажды, более чем за столетие до Л. И. Брежнева, произвел сам себя в фельдмаршалы неведомо за какие военные заслуги. В воспоминаниях близких ко двору современников эта история подробно описана: сначала государь (опять-таки неведомо за какие заслуги) сделал фельдмаршалами двух великих князей, а вскоре и его самого с превеликим удивлением узрели в фельдмаршальских эполетах…)

Если вернуться в 1862 г., к памятнику «Тысячелетие России», то следует уточнить: отсутствие на нем Грозного - отнюдь не либеральная самодеятельность молодого скульптора Микешина. Слишком уж серьезным, государственным было событие, чтобы позволить ваятелю единолично решать, кого изобразить, а кого лишить такой чести. 129 фигур, имеющихся на памятнике, отбирала специальная комиссия из высших сановников, а окончательный список утверждал император.

Сильвестр с Адашевым на памятнике есть. Есть там и князь Михаил Воротынский, и царица Анастасия, и Ермак. А вот Грозного нет. Нельзя, конечно, списывать со счетов и определенно проявившую себя злопамятность новгородцев: один из участников открытия памятника, не скрываясь, назвал Грозного «царем кровавой памяти, о которой новгородский памятник не без намерения молчит». Но если бы Александр II пожелал восстановить историческую справедливость и внести в список Ивана Грозного, кто посмел бы ему возражать? Однако ж - не внес. Большой был либерал - а камер-юнкером и флигель-адъютантом при нем состоял А. К. Толстой, внесший весомый вклад в создание черной легенды о Грозном и своим романом, и драматической трилогией. Главному либералу его неуклюжие попытки гламурненько подправить российскую действительность в конце концов вышли боком, в государя императора шарахнули бомбу юные монстрики, порожденные как раз корявыми императорскими реформами. Но осталась орава либералов пониже чином, и они старательно малевали картины с «безумным тираном» и читали студентам лекции о «кровожадных опричниках»…

А меж тем, как неоднократно повторялось, современники Ивана Грозного были о нем другого мнения. Как-то почти забылось, что вскоре после кончины Ивана его изображали святым на иконах, оформленных согласно всем канонам…

Из немногих сохранившихся портретов Грозного царя наиболее достоверным считается так называемый «копенгагенский портрет», явно прижизненное изображение царя, увезенное в Данию датской посольской миссией. Этот портрет - икона. Созданная по всем канонам московской иконописной школы.

В конце XVI в., уже при Федоре Иоанновиче, в Грановитой палате Московского Кремля была написана фреска, где Грозный изображен с нимбом. Еще два изображения, где Грозный предстает с нимбом вокруг головы, - икона «Моление царя Иоанна Грозного с сыновьями Феодором и Дмитрием перед иконой Владимирской Божией матери» и фреска в Спасо-Преображенском соборе Новоспасского монастыря. Икона относится к концу XVI в., фреска - к XVII в. Неуклюжие объяснения, якобы именно так «полагалось» изображать царей в силу их сана, истине не соответствуют - Михаил Федорович и Алексей Михайлович, к примеру, изображались без нимбов…

Разумеется, всецерковной канонизации Грозного не было, но упомянутые изображения с нимбами, в иконописном стиле позволяют судить, что он почитался как местночтимый святой, то есть - московский (в других городах были свои местночтимые святые, это было достаточно широко распространено на Руси). До нас просто-напросто не дошли письменные свидетельства о признании Ивана местночтимым святым, вот и все. Кстати, его сын Федор Иоаннович тоже был московским местночтимым святым - и документы сохранились, и иконописное изображение с нимбом.

Еще о Романовых. Добротному изучению эпохи Грозного помешало еще и то, что один из ценнейших источников эпохи, Стоглав (обширный труд, подводящий итоги Стоглавого собора), был в 1667 г. запрещен патриархом всея Руси Никоном как… еретическое сочинение!

И упрятан в архивы почти на двести лет, став недоступным для историков.

Еще о Новгороде. Стоит уточнить, что по какому-то загадочному стечению обстоятельств именно оттуда испокон веков на Руси расходились всяческие ереси, добавлявшие духовной отравы в умы. Так уж почему-то сложилось. Иногда упаковка их выглядела вполне привлекательно, например, требование к церкви отказаться от мирских владений и коммерческой деятельности - но всякий раз они сопровождались столь еретическими нападками на основы церковной жизни и богослужебные правила, что к добру и пользе послужить никак не могли…

Еще о медведях. В новгородской летописи упоминается некий буян и проказник с типичным для того времени имечком Субота Осетр, который, повздорив из-за чего-то с дьяком Бартеневым, не просто обругал его и поколотил, а еще и спустил с цепи своего ручного медведя. Дьяк кинулся спасаться к себе в приказ, мишка вломился следом без всякого почтения к государственному учреждению и, прежде чем чиновный народ успел повыскакивать в окна, кой-кого потрепал (не особенно жутко, без увечий). Узнав об этом казусе, Грозный посмеялся - и взял Осетра вместе с его четвероногим питомцем к себе в скоморохи. Не подобные ли случаи «впаривали» доверчивым иностранцам как достоверный рассказ о привычке Грозного травить москвичей медведями?