Мургаш - Добри Джуров

Лена!

— И тебя также, Илия. Входи, садись…

— Я на минутку.

Не раздеваясь, Илия присаживается на стул. Потом подходит к люльке. Аксиния продолжает спать.

— Все от вас взяла. Похожа на обоих.

— Больше на отца.

— Да, на него больше, — соглашается Илия.

Он снова сел и подал мне сверток:

— Вот все, что смог уделить. Передай это.

Илия встал, посмотрел еще раз на ребенка и пошел к двери:

— Я еще загляну.

Ушел, не сказав ни слова о Добри.

Я раскрыла пакет. Все принесенное надо разложить ко разным местам. Неизвестно, когда в дом может нагрянуть полиция, и тогда объясняй, кто принес да зачем.

Встав на колени перед кушеткой, вынимаю содержимое. И не могу сдвинуться с места. Не в силах спрятать шерстяные чулки, сигареты, сахар, кусок соленого сала. Глаза заволакивают слезы.

Стук, стук, стук! Три удара в дверь, нажимают на щеколду. «Полиция! Илия!» Эта мысль вдруг заслоняет все остальные, я вмиг схватила раскрытый сверток и запихнула его под кушетку. Быстро поднявшись, посмотрела на открывающуюся дверь.

— Гостей с поздравлениями принимаете?

Тошко, наш Тошко!

Я подошла, чтобы его обнять и сказать: «Таких, как ты, всегда», а в это время дверь снова отворилась и на пороге показался Добри. Он постоял секунду, окинул взглядом комнату и нетвердым шагом, словно пьяный, направился к люльке. Подняв Аксинию, прижал ее к лицу и стал целовать долго, долго.

Я схватилась за руку Тошки. Боялась, что упаду.

Аксиния проснулась. Сейчас заплачет, подумала я, но она раскрыла глазки и молча смотрела на незнакомое лицо с черными усами, которые кололи ее в нос и в щеки.

Добри вытянул руки вперед, посмотрел на дочь и начал снова целовать.

Тошко вышел на улицу. Когда — я не видела. А Добри приблизился ко мне, его руки впились в мои:

— Лена, я извещу тебя, когда теперь встретимся…

Добри отпустил меня и пошел к двери.

— Добри!

Казалось, нет силы, которая бы оторвала меня от него…

— Надо идти, Лена. Жди, я тебя извещу.

Не помню, поцеловал ли он меня. Знаю только, что я сама отпустила его, сама открыла дверь. Его шаги давно смолкли, а я все стояла перед раскрытой дверью.

Плач Аксинии привел меня в чувство. Я взяла дочь на руки и сильно прижала ее к груди:

— Это же твой отец приходил, доченька!

2

Наступил сочельник. Целый день мы с мамой стряпаем — готовимся к празднику. Добри передал: ждите вечером.

Когда смерилось, пришел Нанко.

— Одевайтесь, отведу вас к тетке Райне.

Спустя немного, нагруженные узлом и корзинкой, мы вышли на улицу. Сначала Нанко, за ним я с Аксинией на руках, затем мама, а последним Стефан.

Прошли мимо рабочей больницы и свернули на тропинку к переезду через линию. Каждый, кто нас встретил бы, мог подумать только одно: семья идет в гости встречать сочельник.

— Куда, Нанко? — спросила мать.

— Увидишь.

Неожиданно перед Нанко появился какой-то мужчина. Откуда он взялся, я не могла понять. Всмотрелась — Тошко.

Я обернулась назад. Стефан отстал на несколько шагов, а вместо него за бабушкой теперь шел Добри. Рука Стефана — в кармане, рука Нанко — тоже. Я знаю, что их руки греют холодную сталь заряженных пистолетов. Вот Добри обогнал маму и пошел рядом со мной.

Страх сжал мое сердце. А Добри, словно поняв мои мысли, усмехнулся:

— Не бойся, видишь, как нас охраняют!

Впереди и позади нас идут Стефан, Тошко, Нанко. Надежные, верные товарищи.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

— Ну рассказывай. Как там наши ребята?

Борис Нованский сидит в кухне тетки Райны на лавке и испытующе смотрит на меня.

Это было 4 января 1943 года. Три дня потребовалось Стефчо, чтобы найти Нованского и организовать эту встречу.

Я начал было докладывать, что мы сделали за семь месяцев, но Борис прервал меня:

— Ты немного похудел, но вид у тебя здоровый.

Я снова вернулся к своему докладу. Он не был написан на бумаге, но я точно и быстро перечислял: столько-то и столько ятаков у нас, столько-то винтовок и патронов. Между прочим, упомянул, что мы поселились у бай Марина. Борис снова прервал меня:

— Как он вас встретил? Как вела себя его жена?

Я рассказал.

— А ты знаешь, что сейчас на фронте?

Упомянув о фронте, он взглянул на часы. Как раз в это время софийское радио обычно передавало новости.

Через минуту голос диктора заполнил комнату: речи фюрера, очередная статья Геббельса, затем новости с восточного фронта. В Сталинграде не осталось ни одною целого дома, немцы заняли еще два квартала.

— Скоро перестанут занимать. «И на нашей улице будет праздник!» Сейчас эти слова повторяют во всех концах Союза.

— Ну и…

— Сверху информируют, что в ближайшее время ожидается решительный перелом в положении на фронте… В Союзе многие колхозники, ученые, писатели отдают все свои сбережения на покупку танков, орудий, самолетов. Это, братец, великий народ. Нет такой силы, которая могла бы его сломить. Поэтому-то и на нашей улице будет праздник! Ожидается невиданное наступление. И мы должны действовать.

Радио замолкло. Замолчал и Борис. Я стоял, погруженный в свои мысли. Там, в Советской стране, рабочие день и ночь стояли на трудовой вахте, советские солдаты, вооруженные самолетами, танками и катюшами, сражались с врагом, а я сейчас не там…

Голос Бориса вывел меня из задумчивости:

— Расскажи теперь о партийной работе в Новаченском районе.

Нет, я не должен быть там. Мое, наше место здесь, с партизанами, в загоне бай Марина, на Злой поляне, под Мургашем.

2

В горах поздно рассветает и рано темнеет. А в короткий январский день просто не улавливаешь, когда он начинается и когда кончается.

Мы сидим в овчарне бай Димитра. Два дня валит снег, и неизвестно, когда мы вернемся к бай Марину, откуда удобнее всего вести работу в близлежащих селах.

Решили послать бай Димитра на разведку. И вот рано утром он надел бурку и отправился выполнять задание. Мы знали, что бай Димитр должен вернуться на следующий день, но вечером он почему-то вдруг снова появился у нас. Видимо, спешил сообщить что-то важное, но что?

— Траур! Три дня траур по всей Болгарии!

Ничего не можем понять. Откуда у бай Димитра такое городское слово? Мы окружили его. Он с трудом переводил дыхание:

— С вас причитается, ребята. И я угощаю. Сталинград-то, а?..

— Говори толком, — нахмурился Митре.

— Фельдмаршал сдался со всей своей армией! Триста тридцать тысяч! В Германии траур! И в Болгарии тоже.

— Кто тебе сказал?

— Своими ушами слышал, по радио.

По партизанским законам