Наездники - Джилли Купер

– Почему же их не убить в Англии?

– Правила ЕЭС, – ответил водитель.

– Не будь сентиментальной, – сказала Гризелла. – Ты же ешь мясо?

Выйдя в море, они решили позавтракать в ресторане. Гризелла заказала огромный бифштекс. – Мне надо заправиться. Только я и делаю всю работу.

Голодающая Фен заказала жаренную камбалу, что выглядело менее кровожадным. По прибытии Гризелла не переменула попросить ее спуститься в вниз в трюм и проверить лошадей.

Всю трехдневную поездку она обращалась с Фен даже с большим презрением, чем с конюхами. Сначала она заставила ту смотреть по карте, а потом страшно взбеленилась, когда Фен, засмотревшись из окна на бело-розовые цветы яблонь и представляя себе, как бы она брала на Дездемоне все пролетавшие мимо заборы, дважды направила Гризеллу по неправильно дороге.

Примерно каждые шестьдесят миль, как заправка бензином, Гризелла приказывала Саре или Фен приготовить очередную чашку крепкого черного кофе с тремя чайными ложками сахара.

Джейк всегда останавливался по дороге, чтобы напоить и попасти лошадей. Гризелла признавала только движение вперед.

– Мы никогда не доберемся в Фонтенбло до темноты, если будем заниматься ерундой и давать им набивать брюхо травой. Кому это нравится шербет?

– Макулаю, – огрызнулась Фен.

– Едва ли он сожрет столько много. Не удивительно, что он такой толстый.

– Наверняка она обожает все свои фунты мяса, – пробормотала Сара Фен, – хотя меня поражает, куда ей еще мясо, уродливая корова.

– Говорят, у нее есть какой-то парень.

– Должно быть подцепила в Сент Данстане.

Наконец, два дня спустя они въехали в Рим, где со всех сторон неслись звуки «Аве Марии». Фен была сражена наповал красотой церквей, памятников, озер, отражавших желтые здания и бирюзовое небо, и огромным горбообразным куполом собора Св. Петра. Улицы кишели прогуливающимися как на параде людьми, которые шумно разговаривали и явно выставляли на показ свои туалеты. Движение на улицах было ужасным. Однако, Гризелла вела грузовик неустрашимо, по принципу: если она столкнется с «феррари», то ему же будет хуже. Сара, сидевшая у окна, была объектом непрекращающихся присвистываний восхищения.

– Я всегда считала, что мне хотелось бы закончить свою жизнь в Риме, – проговорила она самодовольно.

– Наверно и закончишь, если Гризелла не будет ехать помедленнее, – сказала Фен. – Ой, посмотри, какой вон там прекрасный парк. – В промежутке между домами она увидела простенький амфитеатр, окруженный зонтичными пальмами.

– Это и есть место, где будут проходить соревнования, – сказала Сара. – Считается, что оно самое красивое в мире.

Конюшни, часть военных бараков, были великолепными. Прострные боксы позволяли лошадям выглядывать во двор.

– Вон Змееныш и Бал, – проговорила Сара. – Значит Руперт и Билли уже здесь.

Фен внезапно охватила нервозность: что они подумают о ее новой прическе?

Из бокса Змееныша вышла Диззи.

– Привет. А мы переправилиь по воздуху. Нам повезло. Наверно, поездка была жуткой?

– Превосходной, – ответила Фен, так как Гризелла была еще в пределах слышимости.

– Где разместилась команда? – спросила Гризелла у Диззи

– В «Аполлоне», сразу за углом.

– Ладно, я ухожу. Фен, я так думаю, ты захочешь устроить своих лошадей. Джорджия, можешь поднести мои чемоданы к очереди на такси? И помни, тебе надо подмести помещение для лошадей и вычистить жилое помещение.

– Сука, – произнесла Фен, глядя на удаляющуюся крепкую спину Гризеллы и бегущую за ней и гнущуюся под чемоданами Джорджию. – домой мы будем добираться иначе, – добавила Фен Саре. – Даже если нам прийдется нести лошадей на руках.

Проверив свободные боксы на отсутствие торчащих гвоздей и обломанных досок, они насыпали деревянной стружки и накормили и напоили лошадей. Макулай, однако, имел более насущную нужду. Выгрузившись из грузовика, он сложился как верблюд и начал мочиться, и делал это очень долго.

– Боже, я так устала, что готова уснуть на бельевой веревке, – сказала Фен.

– А где мы поужинаем? – спросила Сара.

Ответила Диззи.

– Здесь за углом хорошая траттория.

– Можно я пойду с вами? – попросилась Фен.

– Нет, нельзя, – сказал Дриффилд, который проверял своих лошадей. – Ты живешь вместе с командой в «Аполлоне», и предполагается, что есть ты тоже будешь вместе с командой. Пошли, возьмем на пару такси.

– Ты хочешь сказать, чтобы я и заплатила, – проговорила себе под нос Фен, зная низость Дриффилда. – Ты можешь спать в отеле через ночь, а я буду в грузовике, – извиняющимся тоном проговорила она Саре.

– Мелиз с этим не согласится. Ты теперь, дорогая, перешла в другой разряд и должна вести себя, как одна из нас.

Отель «Аполлон» представлял собой неуклюжую растянутую желтую виллу с отвалившейся штукатуркой на стенах. Вестибюль был украшен фризами с изображениями Аполлона в разных нарядах, который то скакал с купающимися нимфами, то стоял в обществе смущенных девиц и флейтистов с волосатыми ногами. В отеле был шумный лифт, но Фен предпочла подняться к себе на второй этаж по широченной лестнице в стиле барокко. Номер оказался класса люкс.

В это время внизу в баре Мелиз, скрывая свою досаду, что Хелина в этом году не поехала в Рим, вел инструктаж с Билли и Рупертом.

– Мне нужна ваша помощь, парни. – В его голосе звучала необычная сердечность. – Фенелле Максвелл еще нет восемнадцати. Тори и Джейк в панике, что ее соблазнит какой-нибудь итальяшка. Я им обещал, что мы будем плотно присматривать за ней.

– Тори преувеличивает, – сказал Руперт. – Я, собственно, не могу представить себе Фен, вынужденной отбиваться.

Билли, глядя вниз на дно своего стакана с кока-колой, сказал: – Бедняга, Джейк. Чертовское невезение. Только-только пробился назад на верх.

– А я, наверно, пошлю ему открытку с пожеланиями нескорого выздоровления, – пробурчал Руперт. – Помнишь, он пытался убить меня в прошлом году.

– Жаль, что не удалось, – злобно проговорил Дриффилд.

Билли с тоской думал о старых днях, когда время предобеденной рюмки было самой хорошей частью дня, чтобы отпраздновать или или поднять себе настроение после всего дерьма вокруг. Начинаешь с пинты пива, так как тебя мучает жажда, а после этого в ожидании каких-нибудь экзотических блюд несколько больших виски, от которых становится веселее, потом усиливаешь все большим количеством вина и несколькими рюмками бренди напоследок. И жизнь кажется обрамленной ореолом, увитым лютиками. Теперь же все обеды ужасно одинаковые, причем люди стали либо глупее, либо агрессивнее. Первая дикая боль от потери Дженни сменилась тупым онемением одиночества. Он начал осознавать раздражающее однообразие соревнований, безликие спальни, бесконечные переезды. Раньше это скрашивалось загулами с Рупертом или оживлялось присутствием Джейни. Везде, где бы он ни бывал, он вспоминал о ней и тех хороших днях, что были у них. Каждый вечер он наблюдал, как другие наездники звонят домой, чтобы справиться о семье или сообщить о последнем успехе. Ему теперь некому звонить, нет никого, кому можно было бы рассказать о победах и неудачах, если не брать в расчет кредиторов, с которыми он постепенно расплачивался. Деньги после каждой маленькой победы, отсылались мистеру Блоку, который откладывал часть, необходимую на проживание Билли, брал свою долю и пересылал остальное налоговому инспектору. Собственно, если бы он смог восстановить форму и завоевать пяток хороших призов, то расплатился бы с долгами. Когда Дженни оформила развод, к нему на помощь пришла мать, которая, не делая секрета из своего облегчения, дала ему денег: не очень большую сумму, но достаточную, чтобы заплатить по наиболее давящим счетам. Руперт был великолепен. Глядя на него, нежного отца, показывающего фотографии годовалой Табиты Мелизу, Билли охватила волна пылкой признательности за поддержку и доброту. Руперт никогда не убеждал его принять рюмку, как это постоянно делали другие.