Человек в движении - Хансен Рик

Выбора у меня не оставалось. Я сделал то, что сделал бы любой любящий мужчина для своей женщины при подобных обстоятельствах. Я попросту помог ей слегка отключиться.

Мы покидали Швейцарию, чтобы совершить еще один бросок по территории Франции. Во время первой же утренней остановки я отослал ее подальше от нашей стоянки под предлогом какого-то поручения. Затем на глазах у изумленного Дона я вытащил две таблетки снотворного из ее аптечки, отыскал в холодильнике сока, его хватило на три стакана — один виноградного и два апельсинового, — и, раздавив обе таблетки, размешал их в одном из стаканов с апельсиновым соком.

«А теперь тост за новые начинания», — воскликнул я, как только Аманда впрыгнула в наш дом на колесах, и при этом вручил ей заветный стакан. Дону же я дал виноградный сок.

«А я не хочу апельсинового, — сказала Аманда. — Дай мне виноградный».

«О’кей», — только и ответил Дон.

Я просто был готов убить его.

«Предлагаю тост, — рявкнул я. — Пей свой апельсиновый сок!»

Она посмотрела на меня так, словно я рехнулся, и выпила весь стакан тремя большими глотками.

Я вышел из машины, сел в коляску и принялся за дело. Минут через двадцать я оглянулся на Дона — он сидел за рулем. Он показал мне знак большим пальцем вниз. Аманда отключилась, словно электрическая лампочка. Я накручивал колеса часа три-четыре без перерыва, чтобы обойтись без следующей остановки и тем самым не будить ее. Наконец она очнулась и, улыбнувшись спросонок, сказала: «Ух ты, кажется, я действительно вымоталась больше, чем предполагала».

Нас продолжали преследовать оплошности и мелкие неурядицы.

Во Франции нас постиг еще один пожар в доме на колесах, когда мы заливались горючим на заправочной станции. На этот раз, когда ребята вытаскивали меня наружу, я хоть был в штанах и все кричал, чтобы отогнали машину подальше от заправки. Достаточно было одной искры, чтобы вся станция взлетела в воздух, а вместе с ней и мы. Но нет, стоило отыскать огнетушитель, который к тому же работал, как ребята начали по очереди носиться то в машину, то на улицу, чтобы не отравиться ядовитым дымом от загоревшихся синтетических вещей, и погасили огонь, умудрившись избежать слишком большого ущерба.

На другой день одно из запасных кресел свалилось с крыши фургона. Мы проехали несколько кварталов, когда нас догнал какой-то малый — притормозив рядом с нами, он стал жестами показывать нам на крышу и назад. В тот же день Аманда чуть было не прихватила с нами в дорогу целый знак с рекламной компании «Эссо», зацепив его крылом нашего фургона.

Подавая машину задом, Дон наехал на дерево и начисто разнес сиденье одного из моих кресел. Потом они с Ли отправились на заправочную станцию, где по ошибке залили баки дизельным топливом.

Нет, в подобном духе продолжать мы не могли. В конце концов после бесчисленных панических звонков в оффис и угроз начисто отказаться от всех намеченных мероприятий и полностью сосредоточиться лишь на кресельной гонке мы получили-таки столь желанную подмогу — сперва Триш Смит (дочь Маршалла), а затем двух Дэвидов — Холтцмана и Арчибальда. Они нам действительно очень помогли, но когда от нас уезжали, то лишь качали головами — не понимали, как мы могли существовать таким образом и притом в течение столь длительного времени. Мы же только улыбались во весь рот и твердили: «Греция. Вот когда мы доберемся до Греции…»

В Испании выяснилось, что нас поместили на ночлег в колонии для малолетних преступников. Надзиратель, который вышел приветствовать нас, выглядел пьяным и залепил затрещину нашему переводчику. Нам пришлось мотаться до трех часов утра в поисках мотеля.

В Португалии мы прошли отметку 9 тысяч миль. К югу от Лиссабона в пять часов утра мы натолкнулись на цыганский табор и оказались в мире костров, фургонов и большеглазых ребятишек, выбежавших на улицу и с изумлением взиравших на нас, когда мы проезжали мимо. В крошечной португальской рыбацкой деревне нас окружили человек десять пожилых женщин в черных платьях, с лицами, прикрытыми шалями, — они пытались всунуть мне в руки немного денег. В этих местах сбором средств мы не занимались. Сразу было видно, что эти люди бедные. Но некоторые из них плакали и настаивали, чтобы мы взяли деньги ради самой идеи помощи инвалидам. И тут меня словно пронзило: я вспомнил дни, проведенные на дорогах Соединенных Штатов и Европы, когда мимо нас проносились большие дорогие автомобили, а мы не могли набрать ни цента. В горле у меня словно встал огромный комок. Наверное, всему виной этот чертов грипп.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда мы пересекли границу с Италией, вид у нас был, словно мы вышли из окружения. Впереди нас ждала встреча с папой римским. Возможно, если постараться, мы могли бы поспеть вовремя к вечерней службе.

Теперь нам приходилось сражаться с ужасающими дождями, ветрами и холодом. Однажды мы добрались до одного населенного пункта, где у нас был назначен прием, так поздно, что большинство гостей уже успели разойтись, а те, что еще там были, стали уговаривать нас остаться и принять участие в вечеринке. «Просим извинить нас, — ответили мы им, — но завтра нам вновь предстоит отправиться в путь».

«Да вы просто сумасшедшие!» — заметил какой-то человек. «Вы правы, сэр, — подумал я. — Наверное, мы действительно не в себе».

График требовал от нас отправиться в путь, затем снова вернуться назад и остаться здесь на ночлег. Погода по-прежнему стояла отвратительная. Мы с Амандой немного поцапались, и она отправилась в дорогу одна, чтобы немного утихомирить свой гнев. Мы сбились с пути и взобрались на какой-то незапланированный холм, и тут я так разозлился, что просто развернулся и, плюнув на все, отправился назад к отелю. Аманда тоже заблудилась, но сумела отыскать дорогу назад. Мы добрались до нашей комнаты, где стоял такой холод, что нам пришлось открыть все краны с горячей водой, какие там только были, и так мы попытались согреться в облаках пара.

Конечно, я сам не мог этого почувствовать, но ночью, накануне дня, когда мы добрались до Рима, мои ноги так ужасно переохладились, что им требовался массаж — в противном случае мне грозили серьезные неприятности. Начиная с Испании у меня не прекращались неполадки с желудком. Но вот наступил вечер, стояла пятница, и я задумался, представил себе все, чем мы могли бы заниматься сейчас, окажись мы дома. Я взял банку пива. Последние 13 миль были самыми длинными за всю мою жизнь. И я еще раз сказал себе: никогда впредь не делай подобных глупостей.

Потом произошла путаница в связи с бронированием номеров в римском отеле «Шератон». Мы полагали, что они оплачены на паритетных началах — частично администрацией самого отеля, частично — организацией спортсменов-инвалидов Италии. Но за номера никто не заплатил. К тому времени, когда мы это узнали, мы уже настолько устали, что просто не могли двинуться с места. Нами было принято за правило, что любые дополнительные расходы, все, что выходило за рамки самых элементарных условий проживания, должны оплачиваться самими участниками турне. Мы с Амандой решили не ударить лицом в грязь и выложили сто долларов за одну ночь, после чего запрыгнули в постель и позвонили в бюро обслуживания: мы заказали в номер два чизбургера с жареным картофелем и две кока-колы. Заказ прибыл, а с ним и счет — 75 долларов. И при этом официант имел нахальство просить чаевые.

На другой день мы убрались оттуда еще до завтрака, а Ли и Дэйв Арчибальд остались в Риме, где им предстояло провести инвентаризацию нашего имущества и навести порядок в доме на колесах, пока мы летели в Югославию — там нам предстояло пройти трехдневный этап от Сплита до Дубровника. Повсюду в Югославии нам оказывали замечательный прием, пожалуй, нас там встречали лучше, чем где бы то ни было до сих пор, — играла музыка, люди танцевали на улицах. Однажды, когда я преодолевал крутой подъем, за мной до самой темноты следовала целая толпа — человек сто детишек. Я чувствовал себя под стать сказочному Крысолову.

Из Югославии мы в спешном порядке вернулись назад, в Рим. Там нас встретили родители Аманды, они приехали в Италию отчасти чтобы посмотреть страну, а отчасти чтобы проведать свою дочку-путешественницу. «Все отлично», — ответила Аманда на вопрос отца, но провести его она не смогла. Ее нервная улыбка была слишком яркой и слишком быстрой, щеки чересчур ввалились, зрачки глаз слишком расширены. Впервые ее отец по-настоящему понял, с каким трудом нам все это давалось, сколько всего приходилось преодолевать изо дня в день.