Наследство Карны - Хербьёрг Вассму

— Добрый вечер, Олаисен! — сказал он.

Олаисен не ответил. Пошел навстречу, протянув руки, словно хотел обнять их обоих. Пожалуй, можно было сказать и так.

Первый же удар сбил Вениамина с ног. Однако он поднялся на колени и велел Олаисену одуматься.

Второй удар оказался гораздо серьезнее — Вениамин упал на большой камень.

Он услыхал хруст хряща. Должно быть, удар пришелся по уху. Но он ничего не чувствовал из-за шока. Пока еще не чувствовал.

— Я научу нашего доктора, что бывает, когда брюхатят чужую жену. Вот так!

Удар его ноги пришелся Вениамину в пах. Боль. Тошнота. Рвущиеся наружу внутренности. Лежи спокойно. Притворись мертвым.

Олаисен поднял ногу для второго удара, но Вениамин изловчился и обеими руками ухватил его за щиколотку. Благодетель Страндстедета рухнул лицом в ледяную кашу.

Вениамин навалился на него и заломил ему руки за спину. Переведя дух, он сказал, делая ударение на каждом слове:

— Ханна сказала мне, что ты хочешь, чтобы я избавил ее от ребенка, потому что он якобы мой. Но это не мой ребенок! Такое физически невозможно! Ясно? И перестань мучить ее, а то с отчаяния она бросится в море. Если ты еще раз тронешь ее хотя бы пальцем, я заявлю ленсману!

Олаисен что-то буркнул в землю. Понять его слова было невозможно. Вениамин отпустил его, ему хотелось кончить дело миром.

Олаисен с трудом откатился от него. Они сидели на песке, не спуская друг с друга глаз.

— Проклятый кобель! — прошипел Олаисен. — Мне ничего не стоит сделать из тебя лепешку!

— Не сомневаюсь, ты силен, как черт! Но попробуй только тронь Ханну!

— Где вы были?

Дыхание Вениамина понемногу выровнялось.

— Она сидела на камне возле моей лодки. Ей было тяжело. Хотелось с кем-нибудь поговорить, после того как ты избил ее и обвинил черт знает в чем! С кем, кроме меня, она могла поговорить об этом?

— Значит, она поехала с тобой на остров за утешением?

— Мы не были ни на каком острове!

— Зачем же она села к тебе в лодку? Она сказала служанке, что вернется домой только вечером.

— Ей нужно было поговорить…

Олаисен повернулся к Ханне:

— Ты хотела с ним поговорить? И бросила ребенка?

Ханна стояла возле лодки. Вениамин не видел ее. Не слышал, чтобы она что-нибудь сказала или хотя бы шевельнулась.

— Да! Ты спятил, и беременная женщина была в отчаянии! Неужели ты сам этого не понимаешь? — тихо сказал Вениамин.

Олаисен вскочил. Вениамин успел уклониться, чтобы нога Олаисена не угодила ему в голову. Но Олаисен тут же ударил его кулаком. Вениамин хотел пригнуться, но его противник не был пьян и бил без промаха.

Вениамин пытался удержаться на ногах. Если бы он упал, это был бы конец.

Олаисен трижды сбивал его на землю, но Вениамин тут же вскакивал. Между ударами он со свистом хватал воздух. Объяснял. Успокаивал. Уговаривал, как уговаривают испугавшуюся лошадь. Он уже не думал о том, что отчасти сам виноват в случившемся.

Постепенно до Вениамина дошло, что Олаисену хочется ему верить. Он вдруг как будто раскаялся. Подхватил падавшего в очередной раз Вениамина под руки и посадил на облепленный водорослями камень.

Вениамин вытер под носом и с удивлением провел рукой по волосам, голова у него кружилась, мысли путались. Мимо скользнула Анна. Она была довольна, но молчала. Вдали над морем он увидел свечение. Одно это было уже неплохо. Нос у него распух, но зубы были целы.

Сквозь красный туман он видел, как Ханна ухватилась руками за борт лодки и ее вырвало. Значит, все это происходило на самом деле. Усилием воли он вернулся в действительность. С трудом произнес:

— Отведи Ханну домой и не смей ее больше бить. Разве ты не видишь, что ей плохо?

Сидя на камне, он смотрел им вслед. И думал, что они трое сейчас несчастны.

Олаисен быстро шел впереди, Ханна с трудом плелась за ним. Когда они скрылись, у Вениамина начался озноб.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем он вытащил лодку на берег. Ему захотелось раскурить трубку, но сил на это у него не было. Не вставая, он кое-как вытер кровь и отряхнул песок.

День выдался тяжелый и долгий. Ему пришлось остаться на ночь в Страндстедете — в комнатушке позади его кабинета.

Вениамин проснулся от стука в стену. А может, в дверь? Он слез с кровати, вышел в кабинет и подошел к окну. За окном темнела невысокая женская фигура.

Вениамин мигом очнулся. Споткнувшись, выскочил в крохотную прихожую, служившую также и приемной, и распахнул дверь. За дверью никого не было.

Ему пришлось выйти и привести Ханну в дом.

Лицо у нее было разбито до неузнаваемости. Волосы и кровь. Из-под них, пылая, огнем, на него смотрели глаза Ханны.

Он подхватил ее на руки и внес в кабинет. Усадил в кресло перед столом, зажег лампу. Ханна была вся в крови, и Вениамин не знал, с чего следует начать осмотр. Осторожно поднял ее голову и осветил лицо. Откинул в сторону волосы.

Олаисен потрудился на славу. Губа у нее была рассечена, над глазом зияла рана. Не считая ран на голове.

Вениамин поставил на огонь чайник и молча приготовил все необходимое. Ее глаза следили за его движениями. Несколько раз она безуспешно пыталась встать, но падала обратно. Наконец ей удалось поднять руку и показать на пол.

Вениамин оторвал взгляд от ее изуродованного лица — у ее ног темнела лужа.

Он уложил ее на диван и раздел. Не веря себе, убедился, что ему остается только ждать. Помочь ей он уже не мог.

Пока он осматривал ее, Ханна лежала с закрытыми глазами. Вениамин не знал, что сделать, чтобы она не чувствовала себя униженной. Но так ничего и не придумал. Ему было ясно, что, не будь у нее разбито лицо, она осталась бы дома и, скорее всего, умерла бы от потери крови.

Он подсунул подушку ей под бедра, положил две прокладки между ног и прикрыл ее одеялом. Но Ханну так трясло, что он принес перину.

Потом он заставил ее выпить рому, обмыл ей лицо и наложил шесть швов, молясь, чтобы шрамы получились незаметными, и заставляя руку быть твердой. На это ушло много времени.

Ханна не издала ни звука. Иногда ее трясло так, что ему приходилось прерывать работу. Или это трясло его самого?

В три часа ночи Вениамин перенес ее на кровать.

Преодолевая усталость и страх, проверил, заперты ли окно и дверь.

Потом затопил в спальне печку и сел на стул у кровати. Маленькое окно, упиравшееся в сарай, было занесено снегом, раньше он этого не замечал.

Кровотечение продолжалось, и, когда соседский петух возвестил о приходе нового дня, у Ханны вышел плод. И раздался ее плач!

Занимаясь Ханной, Вениамин молил про себя:

— Господи, помоги мне! Помоги! Пошли ей силы, ей нельзя сейчас сдаваться!

Он не мог даже погладить ее по голове — руки его были заняты. Где-то в мозгу саднила рана.

Наконец он понял, что Ханне было бы легче, если б он заговорил с ней. Первая попытка не увенчалась успехом. Он сделал вторую. И наконец выдавил из себя несколько членораздельных слов. Сейчас он напоит ее молоком с медом. Как их поила Олине. Раны заживут, только придется полежать в кровати. Скоро утро, и тогда она все увидит в ином свете. Она сильная и красивая. Очень сильная! Это он всегда знал. Она справится! Он поможет ей. Из всего есть выход.

Вениамин забил печку в кабинете хворостом и углем. Прислушался к ее яростному гудению. Проверил печку в спальне. Она горела хорошо. И тем не менее все было сковано морозом.

Вениамин подошел к кровати. Согрелась ли она хоть немного?

Он растирал Ханне руки и ноги, пока озноб не прошел. Приподняв ее, осторожно подстелил под нее чистую простыню.

Молоко сбежало, и Вениамин поставил новую порцию. Запах сбежавшего молока и крови был отвратителен. Вместе с молоком он дал Ханне снотворного. Она пила уголком рта. Половина молока пролилась.

Говорить она не могла. Вениамин догадывался, что на самом деле все обстоит еще хуже, чем ему кажется. Перебирал мысленно, что следует сделать. Одно, другое… В ком можно найти союзника? Ханне была нужна женщина, в этом он не сомневался.

Стине? Он предложил это Ханне, но она в ужасе замахала руками.

Наконец она задремала, а он по цвету лица пытался понять, много ли крови она потеряла до того, как пришла к нему.

Потом Вениамин начал мыть и убирать, как всегда после тяжелых пациентов. Ноющее тело подчинилось привычке. Он уговаривал себя, что кровь Ханны ничем не отличается от крови других больных. Но обмануть себя было трудно. Его мутило.

За эти годы Вениамин принял шесть мертвых младенцев. Закрыл глаза четырем женщинам, чью жизнь спасти он не смог. Но каждый раз с ними он терял частицу и собственной жизни. Привычка была сильнее, чем страх сделать ошибку. В подчинении ей он искал искупления. За то, что не смог спасти Карну. Чем больше доктор Грёнэльв следовал привычке, тем меньше была его собственная вина. Но верил ли он этому сам?