Анатомия Комплексов (Ч. 1) - Райдо Витич

Он станет главой окэсто, и властью своей расширит возможности клонов, уравняет их с фэсто, провернет всю планету и возвеличит культ Модраш, поставив его превыше других течений. Его авторитет уже сейчас достаточно велик, люди уверились в чудодейственном исцелении, и, как змеи, ползли опасные слухи. Народ волновался и ждал его появления и прихода к власти. Окэсто и модрашисты надеялись на большие перемены…и не зря.

У отставного сегюр не было выбора: если подтвердится исцеление Рэйсли и союз признается действительным, сейти автоматически станет совластителем. Правда, вторым, не имеющим прав на решения без согласования совета и старшего брата, с ограниченными возможностями и минимальными обязанностями. Он будет временным сегюр, пока не женится Иллан, а потом станет фиктивным, но до тех пор он сможет многое сделать.

Да, сегюрет ждут тяжелые времена. Если бы Гвидэр мог предположить подобный поворот событий, он бы успел подыскать жену Иллану. Однако, он не предполагал, что Рэй выживет, вернется, да еще и возьмет на себя ответственность за свою же тэн, превратив ее в союзницу и жену. Если б Иллан знал, что дает гуэдо брату, чтоб тот смог пошатнуть его положение, урезать его власть и поставить на одну планку с тэн и окэсто! Интересно, где был Кхэ? Почему не предупредил? Не помешал?

Гвидэр читал в глазах сына приговор. Они понимали друг друга, но пока сын был в более выгодном положении, чем отец, и оттого не спешил высказываться, ждал, высокомерно и насмешливо рассматривая старика.

Алена совсем замерзла, стоя, как истукан, и косилась то на парня, то на мужчину, пребывая в недоумении: ничего себе теплая родственная встреча. Конечно, Лоан трудно терпеть, куда уж любить, но если и родня с таким трепетом к сыночку - это уже диагноз. Правда, по глубокому убеждению девушки, повезло здесь обеим сторонам: что сыночек, что родители - подарок судьбы. Сардоническая гримаса фортуны.

Старик ей категорически не нравился: манерный, жесткий, как просроченная галета, и такой же бесчувственный хам, как его сынок. Выставился –– грудь колесом, подбородок вперед, и давай сверлить глазами, оценивая и взвешивая. Не взгляд любящего родителя, а табло калькулятора- холодное и беспристрастное. Нет, Алена к Рэю тоже особо хорошим расположением похвастаться не могла, но то она, а это все-таки отец. Каким бы сын ни был, а будь любезен, соответствовать –– что посеял, то перед тобой и стоит! Кто виноват, что от грифа не родился орел? К жене претензии - дура была, с орлом не согрешила, на тебя позарилась!

В общем, терпела девушка, терпела, лицезрея мимическую пантомиму на две темы - что делать? и кто виноват? И понимая, что поиск ответа на столь глобальные вопросы может затянуться до ее пенсии, выдала, не столько сочувствуя Рэю, сколько жалея себя - босые ноги уже пристыли ко мху и грозили наградить ее шикарной простудой:

–– Господа флэтонцы, ваши ‘трепетные’ родственные отношения оставили неизгладимый след в моей душе. Я даже готова прослезиться от умиления и восхищения отцовской ‘любовью’ и искроенней ‘радостью’ от лицезрения родного чада, вернувшегося в родные пенаты, но только в …теплом помещении. Ага?

Гвидэр посмотрел на нее, как ботинок на таракана, и тяжело уставился на сына:

–– Я не привык выслушивать дерзости тэн.

–– Она моя жена, придеться, –– усмехнулся Рэй, забавляясь.

–– Она не приемлема. Думаю, этот вопрос мы сможем пересмотреть в ближайшее время.

Рэйсли предостерегающе сверкнул глазами:

–– Не советую. Если с ее головы упадет хоть волос …Ты меня знаешь, отец.

Гвидэр прищурился, поджал губы, чуть заметно кивнул, приглашая, развернулся и пошагал к зданию.

Алена ничего не поняла, но прониклась к старику еще большим расположением.

Рэй из-подлобья посмотрел в спину родителя: что ж, прием холодноват, как, впрочем, и ожидалось, а вот и первый ход. Ладно.

Сейти привлек жену к себе и повел ее за стариком.

Девушка с любопытством посматривала вокруг и не переставала удивляться: все-таки затейливый народ - флэтонцы. Взять хотя бы архитектуру - снаружи кошмар в стиле самого крутого абстракционизма, внутри –– Версаль. Огромные залы, залитые светом, были либо абсолютно пусты, либо обставлены изящной мебелью, но везде изобиловали золотом, драгоценными каменьями, которыми в одной зале даже был выстлан пол и отделаны стены. Масса помпезных, но удивительных украшений: птицы из самоцветов, с роскошными павлиньими хвостами и внешностью попугаев ара, висящие стаей над парой кресел в стиле ренессанс, женские статуи, выполненные с таким мастерством, что Алена приняла их за живых и, только приблизившись вплотную, увидела, что они из какого-то мерцающего материала и сапфирами вместо глаз.

Голографические картины: посреди одной залы со стены лился настоящий водопад, по полу шли волны и даже пенились, в другой зале прямо по стенам плавали диковинные рыбки, а под прозрачными плитами на полу колыхались водные растения, бегали черепашки, ползали еще какие-то невиданные морские существа. И везде: простор, изящество, ничего лишнего или неуместного, все в тон и со вкусом. В общем, если б король-солнце увидел подобное великолепие, то сделал бы себе хара-кири тростью, от зависти. Алена же подобное и представить не могла, даже если б сложила в одно все репродукции из знаменитых музеев мира. Подобная красота убранства, шик и изящество оглушали и внушали почтение. Девушка хлопала ресницами и пыталась выглядеть так, словно в Эрмитаже с рождения прописана, и вся эта роскошь для нее, как нечто само собой разумеющееся. Получалось с трудом.

Конечным пунктом занимательной и поучительной экскурсии оказалась столовая: большая зала, пол которой был усыпан яркими цветами и замысловатыми растениями. Алена и шагать –– то боялась, что б не помять их, но стопы воспринимали прохладу и абсолютно ровную поверхность. Вместо окон - огромные витражи с причудливыми птицами, по стенам, переливаясь, сменялись растения, как-будто вырастая одно из другого.

Посреди комнаты стоял, вернее, висел, как и все остальные предметы мебели, круглый стол, уставленный изящной, крохотной, словно кукольной, посудой с яствами: кувшинчики на плоском блюде, вазоны, креманки, тарелки, чашечки, салатники, соусники, ряд тонких с позолоченным рисунком фужеров, лесенкой у каждого из приборов стопка бледно-коричневых лепешек, горка белых кубиков с красными прожилками, фиолетовых, с оранжевыми вкраплениями, длинные, чуть желтоватые дольки, бог знает чего- то ли дыни, то ли гигантского апельсина, черная икристая масса, оранжевая, янтарная, желированная пирамида, внутри которой лежал бутон, напоминающий орхидею, малиновые, сиреневые, пушистые и гладкие фрукты и множество всякой диковинной всячины.

Все было настолько шикарно, что Алена окончательно потерялась и почувствовала себя неандертальцем, попавшим на банкет, устроенный при дворе английской королевы. Она села за стол следом за мужчинами, не знала, куда спрятать руки, что и как есть, и старалась не только не пошевелиться, но и не дышать. Рэй, видя смущение жены, заполнил ее тарелку всем, что посчитал возможным и, поставив перед Аленой, посчитал свой долг выполненным. И откинулся на спинку стула, переключив все внимание на отца.

Девушка с опаской покосилась на свой прибор: тарелку, хрупкую на вид, полупрозрачную, как калька с изогнутыми, словно лепестки, краями, с россыпью блесток и позолотой, и вилку - золотую длинную тонкую палочку с ручкой в виде диковинного животного из изумруда с алмазными глазами и двумя острыми зубчиками на другом конце, сантиметра два, не больше. Тяжело вздохнула и, не решившись притронуться, стала поглядывать на мужчин, пытаясь по тону и виду определить тему разговора. Это было сложно: сынок был весь в папу, такой же загадочный и отстраненный, и речь что у того, что у другого медлительная, спокойная и усыпляющая - иди, угадай, о чем толкуют - о погоде или ее персоне косточки промывают?

Алена заскучала, несмело взяла знакомую вафельную трубочку и начала грызть, с тоской разглядывая оконные витражи. Мысль о том, что Рэй оказался отпрыском весьма именитого рода, аристократом и вторым Соломоном по финансовому состоянию, радости не прибавляла, наоборот - угнетала еще сильней. Вокруг все было чужим, непривычным, отталкивающим, даже атмосфера, сам воздух, были пропитаны утонченной изысканностью, аристократической помпезностью и давили ее, уничижая.

Она чувствовала себя неотесанной простушкой, плебейкой, неуместной здесь так же, как мартышка в тундре. Это напрягало и смущало. Это угнетало и рождало внутренний трепет. Это нервировало. И Алена, поразмыслив, решила взять в союзники высокомерного старика, использовав явное недовольство ее персоной, в собственных целях. Осталось дождаться паузы в разговоре и вставить слово.