Чистые струи - Виктор Пожидаев

А ночью — ранней ли, поздней, он не понял — пошел дождь. Хорошо натянутая палатка глухо зашумела, отбивая крупные, сильные капли. Семен Иванович лежал на спальном мешке лицом кверху, не шевелясь. Он старался вспомнить, что ему снилось, но не мог. Хотя знал — что-то необыкновенно хорошее, сладкое и нежное до слез.

Дождь шел все сильнее… Семен Иванович обратил наконец на него внимание, не удивился, не огорчился, только забрался в мешок, пригрелся и незаметно уснул снова.

— Эй!

Он открыл глаза и увидел, как переливаются разноцветными огоньками крупные капли воды — на палаточных шнурах, на примятой у входа траве, всюду.

— Ты спишь?!

Это был ее голос. Семен Иванович хотел услышать его снова, не отзывался.

— Эй! Ну хватит спать…

— А что случилось?..

Она помолчала.

— К тебе можно?

— Пожалуйста, я же не женщина…

Она помедлила немного и просунула в палатку голову.

— Конечно! Тут можно спать. А я думала, что ты мокрый совсем…

— Ты посмотри-ка! Она обо мне думала.

— Представь себе… Я сначала ночью пошла, но упала. Вся вывозилась…

Семен Иванович сел.

— Пришлось стирать. Я сегодня не спала…

— Ну, знаешь ли… — Семен Иванович не знал, что ему сказать, что сделать. Глупая девчушка с очень милым, усталым женским лицом сидела перед ним потупив взгляд.

— Да ты не воображай, что я в тебя влюбилась… Этого еще мне не хватало… Просто — интересно… Не спать всю ночь. Ты не пробовал?

— Случалось. Когда много работал.

— Хорошо, правда?! Так странно все…

— Мало хорошего! Постареешь быстро.

— Ну и что!..

Она сидела на полу, выставив ноги наружу. Семен Иванович увидел, что кеды ее промокли насквозь.

— Ну-ка, раздевайся, залазь в мешок!

— Зачем?.. — Она вздрогнула и чуть отодвинулась. Он чертыхнулся про себя: ляпнул, не подумав.

— Ты же мокрая вся! — услышал он свой чуточку неестественный голос. — Согрейся и поспи. А я высушу твою одежду.

Семен Иванович вышел на берег, разделся и, разбежавшись, бросился головой в воду. Вода была теплая, густая. Он долго плавал и нырял. Пытался даже поискать на дне рыбу, но рыбы не было.

Потом он подошел к палатке, взял ее брюки и кеды, направился к кострищу. Костер долго не разгорался, но Семен Иванович терпеливо чиркал спичку за спичкой.

Он сушил одежду, испытывая к ней забавную нежность. Несколько раз ему казалось, что в палатке спит его собственная дочь, которой у него никогда не было, и он любит ее больше всех на свете.

Ему захотелось есть, но рюкзак был в палатке. Кеды просохли быстро, от них уже почти не шел пар, подошва была горячая и гладкая.

И все же он не выдержал и осторожно подошел к теремку. Нахалка лежала в мешке, высвободив из него оголенные руки. Он помедлил немного и осторожно прополз через всю палатку. Он вытаскивал рюкзак так, будто обкрадывал человека. Раза два взглянул на Нахалку, усилием воли заставляя себя не задерживать взгляда. Он выпятился из палатки и облегченно вздохнул. Потом поднял рюкзак, повернулся и наткнулся на леденисто-ненавистнические глаза Чирикова.

— Здравствуйте, Иван Алексеевич… — растерянно, почти шепотом поздоровался он. Чириков не шелохнулся. Возле его ног в напряженной позе застыл Макс.

Жуткая догадка пронизала Семена Ивановича. Он почувствовал, что неудержимо краснеет.

Чириков не шевелясь, душно сглотнул. Семен Иванович заставил себя посмотреть в его застывшие от горя и бешенства глаза и пошел к костру. Он знал, что Чириков еще стоит у него за спиной, но не оборачивался. Пока не услышал затихающие шаги.

Семен Иванович вскипятил и очень крепко заварил чай. Он долго пил эту обжигающую жидкость, словно пытался что-то залить в себе. И еще полдня он провел как во сне. А когда выспалась и ушла домой Нахалка, стал не спеша собирать свои вещи.

Он благополучно и как-то незаметно добрался до дома. Не стал ничего объяснять жене, подумавшей, наверное, что ему там просто не понравилось. Не звонил Самойлову, не было на это сил. Сидел дома. А погода стояла отменная. Такая же погода, как там:..

Через неделю прибежал удивленный Самойлов.

— А я и не знал, что ты дома! — негодовал он, потрясая письмом. — На! Я вечером забегу.

Семен Иванович не решался вскрыть конверт, на котором неровным, грубым почерком было выведено: «Передать Семену Ивановичу». Потом вскрыл, прочитал и опустился в кресло. За окном проносились такси, тянула пронзительный гудок электричка. Он ничего не слышал.

«Прости дурака старого. Места себе не нахожу. Жизнь не в радость, Семен Иванович. Приезжай немедля. Деньги я тебе выслал. На Самойлова. А то брошу все, приеду сам. Все тебя ждем…»

Потом он долго разбирал то, — что было тщательно замазано автором письма, лесником Чириковым. Кое-как понял. «А релка наша опять сгорела. От твоего костра, видать, пошла».

Дети галактики

Демкин шел в кирзовых сапогах: берег ноги от ревматизма. Болотники, без которых не обойтись на озере, пристроил под клапаном рюкзака. Перед речушкой переобулся, перебрел по мелководью.

Он уже видел зеленую осоковую окоемку и солнечную, блескучую рябь внутри ее. Ноги сами по себе заработали слаженней, напористей.

— Мы — дети галактики! — дурашливо раскачиваясь в стороны, заорал возбужденный Демкин так не подходящую для его работы и жизни высокую песню. — Но! — Самое глав… ное… — чуть не споткнувшись, растерянно договорил он глухим голосом. На его любимом месте, на лысом бугорочке, закрытом с трех сторон густым лозняком, дымновато горел костер.

— Дачники чертовы! — с натуральной болью в голосе прошипел Демкин. — Добрались, паскуды…

Всех горожан Демкин называл дачниками, ненавидя в этих людях их стремление «ухватиться одной рукой за два места» — иметь благоустроенную квартирку да еще кусочек земельки захватить. Сам Демкин родился и вырос в селе, работал скотником и имел в жизни, как он сам считал, одну только светлую отдушину — рыбалку. Книг и газет не, читал — «сонливые!» Телевизор включал, когда ожидалось кино про войну или шпионов. И скрипел зубами, если начинали «крутить» футбол.

В футбол Демкин играл один раз — еще пацаном, защищал честь родного совхоза. Загнали его, необученного, в ворота: стой и мяч лови! А его смотря еще как пустят, мяч этот. Раза два отшиб животом, а потом очнулся на травке — в лобяшник угодили. Слава богу — мозги не отшибли, но слабенькую тягу к этой игре — враз.

На озере, куда пришел Демкин, хороших мест полно. Но ему не хотелось в другие места, настроился на свое. До того распсиховался — хоть домой поворачивай! Может быть, и повернул бы. Но в это время из-за дымка и лозняка появился высокий человек и заспешил к Демкину.

— Здорово, мужик! — прокричал дачник еще издалека и заулыбался, будто красную девицу обнаружил.

— Здорово, барин, — подождав весельчака, ответил Демкин. И еще сильнее насупился. В городе небось все друг другу — «здрасьте», а здесь можно и «здорово»! Да еще — «мужик».

— Чего — сердитый такой?! — не унимался улыбчивый незнакомец, настораживая Демкина ехидным прищуром поблескивающих голубых глаз.

— А что мне перед тобой, скакать! — полуотвернулся Демкин. Он не хотел грубить, но уже малость завелся. — Ищи себе другое место, нечего на готовое…

— …Так ты из-за этого? Сразу бы и сказал. Передвинусь… Закурить не дашь? А то свои в воду уронил…

Демкин несколько смущенно полез в наружный карман куртки, протянул пачку. Занесло меня, огорченно думал он, облаял человека. Другой бы на месте этого дачника отшил, и все, а он и артачиться не стал. Воспитанный…

— Поймал чо? — с запоздалым миролюбием поинтересовался Демкин, пряча свой «Север».

— Ага! — закивал тот головой, прикуривая. — Трех бычков.

— Каких это бычков?! Ратанов, что ль?

— Да шут его знает! Бычки вроде… Больше сюда никто не придет?

— В смысле?.. — малость затревожился Демкин: вежливый-то вежливый, а двинет в лоб!

— В смысле — начнут гонять с места на место. Я ваших законов не знаю.

— Приезжий, что ль? — успокоился Демкин и пошел рядышком с ним к костру.

— Из Хабаровска.

— Ну! Что, специально перся?

— Нет, в командировке. Я сейчас вон к той черемухе переберусь, идет?

Демкин уже полностью обуздал себя. Это было не очень трудно при его мягком, отходчивом характере.

— Ладно, оставайся! Ратаны, конечно. Какие еще бычки! Что карась-то, не берет?

— А есть? — оживился незнакомец.

— Хм! Чертова туча! Ты подальше от берега забрасывай, а то ратан перехватывает. Вон, видишь колышек? Я там лысину на дне вычесал. Туда и бросай, прикормлено.

Демкин прошагал дальше, к черемухе, а дачник устремился к понуро торчащему из осоки спиннингу.

— Бычки! — усмехался, состыковывая удилище, Демкин. — А с виду умный.