Невидимые миру слезы. Драматические судьбы русских актрис. - Людмила Соколова

Когда уходит артист, на кинопленке остаются его лицо и голос, взлет удач и обидные провалы. Очень часто вместе с актером уходят и его лучшие спектакли, но память о нем продолжает жить в виде театральных легенд. В Малом, пока живы партнеры и современники Нифонтовой, будут рассказывать о том, КАК она играла Варвару в «Дачниках» (какое счастье, что Борис Бабочкин перенес его на экран!), Раневскую в «Вишневом саде», в «Птицах нашей молодости»…

Т. П. Панкова:

— В «Холопах» по Гнедичу она прекрасно играла Глафиру — спившуюся незаконную дочь княгини. Когда Гоголева-княгиня спрашивала: «Я все тебе дам. Что ты хочешь?» — Она ТАК произносила это: «Умереть»!..

Она и трагедийная, и гротеск любила.

Ее душа так хотела безудержного веселья, но обстоятельства и люди снова и снова загоняли ее в рамки придуманного ими амплуа, ждали от нее щемящего душу драматизма, трагедийного надрыва. А этого не только на сцене, но и в ее собственной жизни было с избытком… Где-то рядом все время была начеку Смерть. Она регулярно напоминала ей о себе, преждевременно и страшно обрывая жизни родных и близких…

Не оптимистические трагедии

Т. П. Панкова:

— Руфину Дмитриевну жизнь не щадила…

Ее отец был наполовину греком. Отсюда и непривычная русскому уху фамилия Питаде (скорее всего, искаженное Питади). Дмитрий Иванович работал на железной дороге, дослужился до помощника начальника станции Москва Товарная. Это был красивый мужчина, с мягким, в отличие от супруги, характером. Дарья Семеновна же была женщиной твердой и властной. Она работала на ткацкой фабрике, была активисткой месткома, играла в драмкружке. И при этом успевала вести домашнее хозяйство и рожать детей — у Руфины Дмитриевны было три брата. В первые дни войны пропал без вести старший брат Александр, служивший в Латвии. В октябре 41-го призовут Бориса, а через три месяца на него придет похоронка. В 43-м в Москве во время бомбежки погибнет отец. «Железная» Дарья Семеновна будет рыть окопы, работать в госпитале, поднимать детей. Потом станет жить с дочерью и воспитывать внучку Олю. Страшная болезнь вцепится своими клешнями в ее уставшее тело. Но после операции она проживет еще 15 лет.

Т. П. Панкова:

— Когда умирала мать, Руфина Дмитриевна ходила как тень. Она была идеальной дочерью и обожала мать. Та умерла на ее руках.

Н. Г. Соловьева:

— У них с братом были удивительные отношения: смесь ерничанья, подкалывания и нежности одновременно. Слава был красивым, фактуристым мужиком. Руфа его звала «Митрич».

В самом конце декабря 1974 года он умер в гостинице в Ярославле, куда получил перевод на работу: принимал ванну, видимо, стало плохо с сердцем… А семья его еще оставалась в Ангарске. Когда через два дня встревоженные его отсутствием сослуживцы взломали дверь, то увидели страшную картину… Ему было всего 45. Это был скромный, порядочный человек. Он никому не говорил, что брат знаменитой сестры.

У них, как у двойняшек, была потрясающая биоэнергетическая связь. Она всегда чувствовала, когда он болел. А в тот день, как рассказывала Руфа, у нее в Минске был концерт. Она стояла на сцене, и вдруг ее качнуло, все поплыло перед глазами, ей физически стало плохо.

У Славы была дочь — характером в Питаде. Она страшно погибла: занялась коммерцией, ее увезли в лес, ограбили и убили… Остался маленький ребенок…

Р. П. Сулоева:

— Руфа тяжело переживала смерть брата. Вскоре после этого сказала мне: «Я тоже умру в ванной».

Ей было отпущено 63 года. Это много для тех, кто устал от жизни, достиг всего и утратил желания. И так мало, если в душе столько нерастраченных чувств, нереализованных планов, несбывшихся надежд…

В некрологах потом чаще всего будет встречаться слово «одиночество». Нет, она не была одинока, хоть последние годы и прожила практически одна. Немногие могут похвастать такими друзьями — родными по духу, которые при жизни были готовы идти за нее в огонь и в воду, а после смерти — за ее память и правду о ней. Но, видимо, ее душу, как ржа, изнутри подтачивала боль из-за непонимания и отчуждения с единственным родным по крови человеком — дочерью. У них были непростые отношения.

Ольга закончила ВГИК, мастерскую Згуриди, стала, как и отец, заниматься научно-популярным кино. По отзывам тех, кто видел ее работы, у нее неплохо получалось.

Р. П. Сулоева:

— Между матерью и дочерью все время кто-то стоял: сначала бабушка, потом несколько лет в их доме жила и воспитывала Олю Руфина поклонница Ираида Ивановна. Руфа много работала, часто была в разъездах…

Оля росла тепличным домашним ребенком. Кто ее видел, удивлялся: с длинной косой и «несовременными» взглядами, она походила на тургеневскую барышню. Родители не одобрили предмет ее пылкого первого чувства, но она пошла наперекор их воле. Муж вместе с ней работал на студии научно-популярного кино оператором. Человек, говорят, не без способностей, но…

Н. Г. Соловьева:

— Отношения с зятем у Руфины Дмитриевны и Глеба Ивановича не складывались. Оля в конфликтных ситуациях всегда брала сторону мужа. Но родился Миша, и Руфа очень присохла сердцем к внуку, — да он и похож на нее. Ради него они с Глебом решили отдать дочери дачу на Истре. 1 октября 1991 года Глеб приехал туда что-то свое забрать. Гена в тот день, что впрочем бывало довольно часто, выпил и из-за какой-то ерунды сцепился с Глебом Ивановичем, нахамил ему. Тому, естественно, было обидно, чем платят за добро… Разгорелся страшный скандал… В расстроенных чувствах Глеб сел в машину, грохнув дверью, газанул и помчался в сторону Воронова, где у них была другая дача… Я увезла Олю с ребенком в Москву. Через некоторое время мне позвонила Руфа и каким-то странным, посторонним голосом сказала: «Завтра едем на Истру. Нифонтова из морга забирать». У меня ноги приросли к земле. Оказывается, буквально через несколько минут после того инцидента он на скорости выскочил на шоссе и попал под МАЗ. Погиб мгновенно… Машина всмятку…

Похоронили Глеба на Ваганьковском. Руфа тяжело переживала потерю. Через несколько дней после похорон по возвращении домой с кладбища она упала, споткнувшись о лошадку-качалку внука, ударилась виском и потеряла сознание. Я вызвала «скорую», плачу, тормошу ее… Ночью она пришла в себя и говорит: «Что ты так всполошилась?» Потом потребовала зеркало, посмотрела на вспухший висок и вдруг заплакала навзрыд, по-бабьи. Я впервые видела, чтобы она так плакала. И все повторяла: «Ничего, уже скоро. Скоро».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});