Дети Хурина - Джон Толкиен

Наконец наклонился он и коснулся плеча Ниниэли, и молвил:

— Ниниэль, время летит! Пойдем же! Пора в путь. Если позволишь ты мне, я поведу тебя.

Молча поднялась она и взяла его за руку, и перешли они мост и спустились по тропе к Переправе Тейглина. Те же, что заметили, как скользят они сквозь темноту словно тени, не поняли, кто перед ними — да и не до того людям было. Недалеко ушли они через безмолвный лес, когда из-за холма Амон Обель встала луна и залила поляны бледным светом. Тогда остановилась Ниниэль и спросила у Брандира:

— Разве сюда лежит наш путь?

И отвечал он:

— Какой путь? Ибо не осталось для нас в Бретиле надежды. Нету нас иного пути, кроме как спасаться от Глаурунга и бежать от него как можно дальше, пока есть еще время.

Поглядела на него Ниниэль удивленно и молвила:

— Разве не к нему предлагал ты отвести меня? Или хочешь ты меня обмануть? Черный Меч был моим возлюбленным и мужем. Искать его иду я — и только за этим. А ты ожидал иного? Теперь поступай как знаешь, а мне должно поспешить.

На мгновение Брандир потрясенно застыл на месте, она же кинулась прочь; а он закричал ей вслед, взывая:

— Подожди, Ниниэль! Не уходи одна! Ты сама не знаешь, что ждет тебя там. Я пойду с тобой!

Ниниэль словно не слышала; теперь спешила она вперед, как будто кровь в ее жилах, еще недавно холодная, пылала огнем; и хотя Брандир торопился за ней как мог, вскорости исчезла она из виду. Тогда проклял он судьбу свою и слабость; но вспять не повернул.

К тому времени серебристая луна поднялась высоко в небо: близилось полнолуние. И пока бежала Ниниэль вниз по склону к реке, казалось ей, будто вспоминает она эти места — и внушают они ей страх. Ибо вышла она к Переправе Тейглина, и здесь, перед нею, в лунном свете смутно белел курган Хауд-эн-Эллет, и лежала на нем наискось черная тень; и исходил от кургана леденящий ужас.

С криком отвернулась она и побежала на юг вдоль реки, сбросив на бегу плащ, — словно стряхивая с себя вязкую тьму; а под плащом была она вся в белом, и сияла в лунном луче, мелькая между дерев. Брандир заметил ее сверху, со склона холма, и повернул ей наперерез, надеясь перехватить ее, если удастся; посчастливилось ему отыскать ту крутую узкую стежку, которой воспользовался Турамбар, — и наконец он вновь почти догнал беглянку. Однако сколько ни звал он, Ниниэль не внимала, а может статься, и не слышала, и вскоре опять оставила его далеко позади; и так приблизились они к лесам близ ущелья Кабед-эн-Арас и к месту предсмертной агонии Глаурунга.

Луна плыла в южной части безоблачного неба, струя холодный, чистый свет. Приблизившись к краю разоренной Глаурунгом прогалины, Ниниэль увидела неподвижную тушу Дракона — брюхо тускло серело в лунном свете; а рядом лежал человек. Позабыв про страх, бросилась она через дымящееся пожарище и подбежала к Турамбару. Он лежал на боку, накрыв меч своим телом; а лицо его в призрачном лунном свете казалось бледным как смерть. Рыдая, бросилась Ниниэль наземь рядом с ним и покрыла лицо его поцелуями; и показалось ей, он слабодышит, но сочла она это обманной надеждой, ибо был он недвижен и холоден, и не отвечал ей. Лаская его, заметила Ниниэль, что рука его почернела, словно обожженная, и омыла она его руку слезами и перевязала, оторвав лоскут от своего платья. Однако по-прежнему не пошевелился он при ее прикосновении, и поцеловала она его снова, и громко воскликнула:

— Турамбар, Турамбар, вернись! Услышь меня! Очнись! Ибо Ниниэль это. Дракон мертв, мертв, и здесь, с тобою, одна только я!

Турин же безмолвствовал. Голос Ниниэли услыхал Брандир — к тому времени и он добрался до края пожарища; но едва шагнул он к Ниниэли, как вдруг замер и словно прирос к месту. Ибо при крике Ниниэли Глаурунг пошевелился в последний раз: дрожь пробежала по его телу, чуть приоткрыл он свои жуткие глаза, и в узких щелях блеснул лунный блик; и проговорил он, задыхаясь:

— Привет тебе, Ниэнор, дочь Хурина. Довелось нам перед смертью встретиться вновь. Обрадую тебя: ты нашла наконец своего брата. Узнай же ныне, каков он: ночной убийца, вероломный враг и бесчестный друг, проклятие родни своей, Турин, сын Хурина! Но худшее из его деяний ты, верно, уже ощущаешь в себе.

Ниниэль осталась сидеть, словно оглушенная, Глаурунг же издох, и со смертью Дракона пелена забвения, сотканная его злобой, пала с Ниниэли, и прояснились ее воспоминания, день за днем, не забыла она и того, что случилось с нею с тех пор, как рухнула она наземь на кургане Хауд-эн-Эллет. И содрогнулась она от ужаса и горя. Брандир же, что слышал все от слова и до слова, оперся о дерево, до глубины души потрясенный.

Внезапно Ниниэль вскочила на ноги: точно бледный призрак в лунном свете, стояла она там, глядя на лежащего Турина. И воскликнула она:

— Прощай, о дважды любимый! А Турин Турамбар турун'амбартанен: победитель судьбы, судьбой побежденный! Счастлив ты — ибо умер!

Вне себя от отчаяния и ужаса, кинулась она бежать от этого места, куда глаза глядят; Брандир же заковылял вслед за нею, крича:

— Подожди! Подожди! Ниниэль!

На миг лишь задержалась она, обернувшись и глядя на него расширенными глазами.

— Подождать? — отвечала она. — Подождать, говоришь? Неизменно таков был совет твой. Кабы я к нему прислушалась! Теперь слишком поздно. Нечего мне более ждать в Средиземье. — И вновь бросилась она бежать, не оглядываясь.

Вскорости оказалась она на краю ущелья Кабед-эн-Арас и встала там, глядя вниз, на грохочущий поток, и воскликнула:

— Река, река! Прими же ныне Ниниэль Ниэнор, дочь Хурина, прозванную Скорбью — Скорбную дочь Морвен! Прими меня и унеси меня к Морю!

С этими словами она кинулась вниз с обрыва: белый отблеск поглотила темная пропасть, и крик потонул в реве воды.

Река Тейглин по-прежнему текла себе вдаль, как ни в чем не бывало, но Кабед-эн-Арас не существовал более: Кабед Наэрамарт, Прыжок Злой Судьбы — вот как называли его впредь люди; ибо вовеки не перепрыгивал более через ту пропасть олень, и все живое чуждалось этого места; и никто из смертных не приближался к обрыву. Последним, кому довелось заглянуть вниз, в темную бездну, был Брандир, сын Хандира; и отвернулся он, охваченный страхом, ибо сердце у него сжалось, и хотя жизнь ныне сделалась ему ненавистна, не нашел он в себе сил встретить здесь желанную смерть. Тут мысли его обратились к Турину Турамбару, и воскликнул он:

— Чего во мне больше — ненависти или сострадания? Но ты мертв. Ничем я тебе не обязан, не ты ли забрал у меня все, чем владел я — или мечтал завладеть? Однако соплеменники мои перед тобою в долгу. И должно им узнать о том от меня.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});