В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Резванцев Александр Александрович

23 июня 1944 года началась операция «Багратион». Наши войска в течение нескольких недель разгромили и уничтожили группу армий «Центр» под командованием фельдмаршалов Буша и Моделя. Оставшиеся в живых гитлеровцы сдались. Шестьдесят тысяч немцев во главе с корпусными и дивизионными генералами, понурив головы, под конвоем прошли по улицам Москвы. В тот самый день смершевцы, разбиравшие трофейные документы немецкой разведки, нашли личное дело агента Клары, материалы которого пролили свет на гибель майора Круглова и сестры Анюты… До конца войны оставалось восемь с половиной месяцев.

Отечества ради

В феврале 1992 года на одной из продовольственных баз города Придонска умер ночью от сердечного приступа пожилой сторож Иван Павлович Чугуев. На базе этой и охранять-то уже было нечего. Ее полностью разворовали как старая власть, так и новая, и даже не разворовали, а скорее разграбили: продукты вывозили средь бела дня машинами, а дедушка Чугуев приходил вечером и сторожил до утра то, что осталось. Чугуев работал на базе лет тридцать, и его держали там в качестве трухлявого символа ускользающих в небытие правопорядка и законности.

Похоронили старика дочка с зятем да еще какие-то родственники. Перед похоронами вышла небольшая заминка: с руки усопшего сняли красивые старинные часы, а на задней их крышке обнаружили надпись, о происхождении и существовании которой никто из родственников даже не ведал: «И.П. Чугуеву за выполнение важного государственного задания — управление КГБ по Придонской области, 1961 год».

— Из-за такого сувенира нынче могут выйти одни неприятности, — сказал зять. — Лучше от него избавиться.

Он велел жене надеть часы на руку покойного. Так Ивана Павловича и похоронили с ними…

Помощник военного атташе Джек Митчел слыл разведчиком от бога. Природа наделила его острым зрением, цепкой памятью и ухватистым умом аналитика. Он не знал ни провалов, ни проколов в работе с агентурой, стоящую разведывательную информацию умел выудить даже из номера «Красной звезды», продающейся во всех газетных киосках, а уж если его отправляли в шпионский вояж по территории потенциального противника, то он всегда привозил нечто экстраординарное, вызывающее зависть менее способных коллег. Только Джек мог увидеть из окна скорого поезда опору высоковольтной линии, спрятанной в глухой тайге, только он мог заметить колею, убегающую в ту же тайгу от неказистого полустанка, только он мог унюхать, чем пахнет от желтых емкостей, скопившихся на запасных путях по обе стороны от упомянутой колеи. Беспорядочные, сделанные наспех зарубки на память по возвращении в Москву приобретали вид строгих аналитических записок, от которых начальство Джека просто млело. За одну поездку он исписывал до десятка блокнотов, которые хранил в отсеках толстой кожаной папки. Заглянуть в эту папку мечтали чекисты всей провинциальной России, да и не одной России, а всего огромного Советского Союза, однако Джек был не из тех, кого относят к числу растяп и простофиль. Папку свою он из рук никогда не выпускал, даже спал с ней в обнимку, а обедая в ресторанах и кафе, клал ее под себя. Холодная война была в разгаре, а Джек претендовал на роль образцово-показательного солдата этой войны…

Самые интересные новости приходили в периферийные органы КГБ, как правило, из Москвы. Бывали новости хорошие, бывали плохие. Хорошие — это когда сотрудников награждали и повышали в звании, плохие — все прочие. Разносчиком плохих новостей в Придонском управлении КГБ был шифровальщик Миша Ермолаев. С утра пораньше он раскрывал перед начальником управления папку с шифрограммами из Центра, генерал расписывал их начальникам отделов, и Миша немедленно передавал высокие руководящие указания исполнителям.

Когда начальник второго (контрразведывательного) отдела полковник Буханцев получил шифровку о предстоящем визите в Придонск Джека Митчела и его коллеги из малой страны натовского блока Роальда Юхансена, он мысленно матюгнулся. Юхансен был телком, не представляющим серьезной опасности, а вот с волком Митчелом у полковника были старые счеты. В позапрошлом году безупречный служака Буханцев схлопотал из-за Джека служебное несоответствие и тогда же поклялся, что когда-нибудь достанет неуловимого шпиона. Буханцев еще раз внимательно прочел шифровку. Она содержала всего лишь один маленький фактик, доселе ему неизвестный, один крошечный штрих, дополняющий характеристику Митчела: увлекается восточными единоборствами. «Зачем писать такую дребедень? — с раздражением подумал полковник. — Не будем же мы хватать его с поличным! В городе появились новые оборонные предприятия и военные объекты. Митчел наверняка займется их визуальной разведкой. Не будет же он встречаться у нас с агентурой и проводить тайниковые операции. Впрочем, чем черт не шутит!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Восточные единоборства! Буханцев улыбнулся, вспомнив эпизод из своей ранней молодости, когда он еще служил в уголовном розыске. В те годы на гигантском придонском рынке орудовала наглая и удачливая шайка карманников, сущих артистов своего преступного ремесла. Работа этой шайки отличалась высокой степенью слаженности и коллективизма. Время от времени группа молодых парней допризывного возраста устраивала на базаре шумные драки, имитируя приемы джиу-джитсу, каратэ и дзюдо. Драки эти, похожие на цирковые представления, привлекали внимание массы зевак и торговцев, покидавших свои рабочие места, чтобы досыта насладиться ярким зрелищем. По окончании представления карманы, сумки и мешки всей этой публики оказывались выпотрошенными до невозможных пределов. Руководил шайкой вор по кличке Чуг, здоровенный тридцатилетний мужик, потерявший на фронте кисть левой руки. И с какой стати он подался в карманники? Те все щуплые, юркие, верткие, поджарые, а Чуг походил на живой памятник.

— Стоп, Юрий Васильевич! — сказал сам себе Буханцев вслух. — Стоп, стоп, стоп…

Он подвинул поближе один из телефонов и набрал номер давнего приятеля, который за долгие годы работы в угрозыске превратился из опера Паши в полковника Павла Степановича Кормщикова, наизнаменитейшего в Придонске сыщика.

— Понимаешь, Паша, — сказал Буханцев после взаимных приветствий, — надо украсть одну вещь.

Кормщиков хохотнул.

— Украсть — дело нехитрое. Однако перед тем, как совершить хищение, каждый гражданин Советского Союза должен вспомнить о необъятности Сибири. Есть у нас на Ямале поселочек Лабытнанги — идеальное, по моему мнению, место для отсидки. Тут тебе и белые ночи, и северные сияния, и вечная мерзлота. Сама природа настраивает на общение с космосом, на размышления о вечности и смысле жизни.

— Я не шучу. Мне на самом деле нужен вор, но вор умелый, талантливый и чтоб на вора не походил. Помнишь, был у нас с тобой в сорок четвертом такой Чуг. Первое наше дело…

— Отчего же был? Он и сейчас есть. Живет в пяти кварталах от тебя и в трех от меня. Вернулся недавно после отсидки.

— Он что, так все семнадцать лет и просидел?

— Отнюдь! Чуг прожил жизнь яркую, богатую приключениями. Сидел, конечно, долго, но, бывало, и на воле гулял. Теперь, говорят, вроде бы завязал.

— Паша, ты своди меня сегодня вечером к нему!

— Не хрен вам, чекистам, делать! Сел бы ты на мое место, было бы тебе не до Чуга. Но раз ты просишь…

Вся шкура Чуга была разрисована наколками. Были тут и профили вождей, и храм о семи куполах, количество которых соответствовало числу его судимостей, и колокольчик, напоминавший о том, что все свои срока он отмотал от звонка и до звонка, и звезда, предупреждающая, что Чуг — человек гордый и на колени ни перед кем никогда не становился.

Стоял жаркий августовский вечер. Было душно, поэтому, прежде чем попить кваску, который ждал Чуга в стареньком коммунальном холодильнике на коммунальной же кухне, он разделся до пояса, отстегнул протез и швырнул его на протертый кожаный диван. Настроение у Чуга было препоганое. Очередная попытка устроиться на работу потерпела неудачу. В заднем кармане брюк ждала своего конца последняя десятка.