Настоящие индейцы - Олег Дивов

Одиннадцать часов. Таких совпадений не бывает.

– Белка приводил в крипту пленных индейцев, пытал их. Они тоже слышали этот женский голос. Но даже под страшными пытками не сказали, что это такое. Правда, сказали, что реликвия исполняет все желания. Знаете, она и вправду исполняет. Однажды я дождалась, чтобы голос появился, пошла и попросила: сделай так, чтобы я спаслась. Представляете, на следующий день, вот прямо на следующий, приехали вы!

Я оставила Дженни на попечение женщин и отозвала Макса. Приказала себе забыть временно, что он говнюк, и вспомнить, что он неплох в деле. Отвела его подальше в лес, чтобы нас не подслушали. Рассказала ему про Хилирский тоннель, про базу Чужих на Дивайне, и про то, что ученые заинтересовались Саттангской аномалией.

– Знаешь, что украли эти бандиты? Приводной маяк Чужих.

– А смысл?

– Смысл, что на Саттанге тоже есть база. Ею можно управлять. Но если вывезти приводной маяк, она так и останется в законсервированном состоянии, а аномалия – запертой.

– И?

– Эльдорадо.

– Ах ты блин… Ну естественно.

Навигатору такие вещи не надо долго объяснять. Он сам понял: если аномалию открыть, Саттанг уже не тупик, он – дверь, через которую наши войска преспокойно заходят в тыл диссиде, как к себе домой. У диссидентов с этой стороны никаких опорных пунктов, пусто и глухо, а перегруппировать силы они не успеют. Мы берем Эльдорадо тепленьким, красиво берем, с минимальной кровью, решаем проблему раз и навсегда.

Самый простой способ оставить тыл прикрытым – убрать с Саттанга маяк.

Вот такие нам попались «черные археологи».

Макс больше ни о чем не спрашивал. Он просто долго-долго смотрел мне в глаза.

– Понятно. К сожалению, в лагере рыл двести, и нас там очень не любят.

– Да.

– Завтра собираемся, послезавтра снимаемся и уходим в горы, к кораблю. Пусть эту проблему решают федералы, контрразведка и все остальные.

– Думаю, это самое разумное.

Макс покивал. Потом еще покивал.

– Идем, – сказал он мне. – Пора уносить ноги.

* * *

– Дом, прощай! – сказала Моника и полезла в кузов.

Кажется, у нее выступили слезы. Трогательная девочка. Каково ей придется там, за небом? Она родилась в глухой лесной деревне, прослыла дурочкой. Ее старшие сестры выгодно вышли замуж, а Моника не годилась в жены. Да, красивая, да, здоровая, да, все умеет по хозяйству. Но – дурочка. Слишком много мечтает. Грезит о несбыточном. Лесному индейцу ни к чему романтическая жена, которая хочет учиться грамоте, водить детей в школу и ездить на машине. Моника однажды, в детстве, увидела настоящую машину чужаков – и с тех пор буквально бредила огромной страной, которая расстилалась за небом. Ей повезло с родителями. Другой отец выпорол бы дочку-чудачку, а другая мать запретила бы ей даже думать о машинах и тому подобных глупостях. А мать Моники, мудрая женщина, пришла к ее отцу-вождю и сказала: ищи ей жениха, который согласится поехать туда, в ту загадочную и далекую страну. Монике в ту пору исполнилось едва ли тринадцать лет.

Папа, даром что вождь, согласился с женщиной. Поехал на ярмарку, купил самого никчемного раба. Тощего, белесого. Прежний его хозяин честно сказал: для работы слаб, не годится совсем, если только по дому его использовать. Вождя волновало другое. Он спросил, может ли раб научить девочку чужацкому языку и обычаям. Вождю понравилось, что раб некастрированный, да еще и держится так, словно свободный – в глаза смотрит открыто, на вопросы отвечает сам, не дожидаясь, покуда за него скажет хозяин. Раб услышал, о чем говорят вождь и продавец. Сам подошел, сам ответил: ты, вождь, мудрый и дальновидный, и еще ты добрый. Конечно, я могу научить твою дочку и языку, и грамоте, и обычаям. Там, за небом, сказал раб, я был законоговорителем. Вождь подавил желание немедленно научить раба покорности, ишь ты, еще хвалить осмеливается. Зато отметил, что раб не превознес свои умения, а ведь мог сказать, что был величайшим законоговорителем, ну кто тут проверит, правдив он или лжет? Купил. Привез домой. Сначала за рабом приглядывали, не оставляли его наедине с ученицей: мало ли, все-таки некастрированный. Но он оказался неглупым, этот раб-чужак. Совсем не глупым, не то что другие рабы, которые суть вещи, животные. Он отлично справлялся с обучением индейской девочки. Прошло немного времени, и к рабу привыкли. Однажды он нахально дал совет вождю, как выгодно решить спор о земле с соседями. Соседи были посрамлены, и все это без войны, одними словами. Вождь с тех пор слушал раба – конечно, пока никто не видел. Он позволял рабу много, даже слишком много. Раб не ходил в поле, не ухаживал за скотиной, не носил грязные горшки. Всех рабов кормили тем же, чем и скотину, – только чужак доедал то, что осталось от трапезы хозяев. Округлился, стал сильным.

А потом в деревню пришли двое. Муж и жена. Взрослые. Сказали: мы живем там, за небом, у нас есть дом, есть смешные чужацкие деньги, которых никто не видит, но за которые можно купить что пожелаешь. Нам сказали, у тебя есть дочь, которая знает чужацкий язык и обычаи, это хорошо, нам такая нужна. И вождь отдал дочку пришлому индейцу в жены. А в приданое к ней – раба-чужака.

Наверное, Монике было очень страшно. Но она вытерпела первый испуг. А теперь ее мечта стала сбываться. Да, она еще не умела ездить на машине чужаков. Но муж уже бросил в кузов пожитки семьи, и помог ей залезть, в самый угол, между Сантой и чужацкой рыжей женщиной, которую отбили из плена. Моника застыла, глядя огромными глазами. Еще немного, и она окажется в стране своей мечты. Совсем немного…

Я посмеивалась, глядя на восторженную девушку. Я тоже радовалась, что мы возвращаемся. Меня никто не ждал, и возвращаться было некуда, но я не пропаду. Возьму армейский контракт или устроюсь в федеральную безопасность. У меня появятся новые друзья, и, кто знает, может быть, новая жизнь окажется лучше прежней. Да если и хуже – это не повод жалеть об отъезде. На Саттанге жизни нет вовсе. По крайней мере, в моем представлении.

Первые двадцать километров, по бездорожью, по пешим тропкам, машину собирался вести Макс. Два дня назад, подгоняя пикап к храму, мы уже пробили колею, но, конечно, ее было недостаточно для неопытного водителя. Тут могли вести машину только мы с Максом. Гая решили приберечь для реально сложных участков – неизученных. За недавно спасенной нами деревней, где начиналась дорога, Макса должна была сменить Ида; я была против того, чтобы пускать за руль эту ненормальную, но кто ж меня послушает… Через двести километров Иду сменяла я. Меня – Кер. Потом – стоянка, отдых. И второй бросок, уже до самого корабля.

На сиденье-диване в кабине пикапа помещалось трое. Макс вел машину, рядом с ним восседала Ида, а я притулилась с краешка. Честно говоря, я бы лучше поехала в кузове. Но я терпела. Терпела, глядя в окно и поставив между колен винтовку. Ида сопела, меня подташнивало от ее запаха, меня крючило от того, что она толкается бедром, – но я смотрела в окно и молчала.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});