Круги на воде - Сьюзен Виггз

– Достаточно, Нэнси. Юлиана не должна об этом знать. Никогда. Я бы убил ее. И умер бы сам.

* * *

Именно в такие ночи, невесело подумала Юлиана, Павло был в самой своей хорошей форме. С тех пор как они приехали в Лунакре, у пса началась беспечная жизнь, а ведь охотничьи собаки рождены, чтобы идти по следу.

Вечером, сославшись на усталость, Юлиана рано ушла из зала и отправилась в свою спальню.

И теперь она стояла в самом конце большого сада, одетая в простое платье, босая, рядом со своей борзой. По ночному небу ветер нес разорванные облака, тени у ворот и стен сада принимали угрожающие размеры.

Ей было очень неуютно и тревожно. Она чувствовала себя преступницей, выслеживая собственного мужа. «Нет, – сказала себе Юлиана, наблюдая как Павло бежит вдоль бесконечной стены, уткнув нос в землю, высоко подняв хвост, – виной тому тайны Стивена, ложь Стивена».

Его присутствие чувствовалось везде. Каждый уголок дома нес печать его изобретательного ума. Парк был окружен стеной с подпорками, изобретенными Стивеном. Вокруг старого вяза были сооружены сиденья из дерна, рядом разбиты цветочные клумбы. Кусты роз обвивали решетку с очень сложным рисунком. В центре большой клумбы из цветов был составлен герб де Лассе с переплетенными буквами М и С.

В память о Маргарет росли эти цветы... А Юлиану он поклялся изгнать из своей жизни.

Она горько улыбнулась, когда Павло остановился у основания герба и поднял заднюю ногу. Юлиана по-русски побранила его. Был уже поздний час, надо было торопиться. Вновь напомнившая о себе гордость говорила ей, что она не должна допустить, чтобы ее муж скитался где-то еще одну ночь.

Собака бежала все дальше и дальше от дома, мимо заросших садов и вдоль посыпанных гравием дорожек, туда, где трава была густой и высокой, и запах лаванды стоял в воздухе.

Юлиана уже начала сомневаться, правильно ли борзая взяла след, хотя она дала ей понюхать один из шейных платков Стивена, – она стащила его в прачечной.

Павло бежал вдоль высоких кустов боярышника, фыркал от запахов трав и ракитника. Они прошли почти весь парк, когда пес вдруг остановился и тихо заскулил. Боясь, что собака вышла на след кабана, Юлиана подошла поближе, чтобы посмотреть. Внезапно ее охватил страх. Затем девушка пересилила себя и, раздвинув ветви ракитника, увидела просвет в кустарнике. Колючие ветви кустарника нависли над низкой неприметной калиткой. Задержав дыхание, Юлиана толкнула калитку. Низкая дверца открылась легко и бесшумно, будто кто-то предусмотрительно смазал петли.

Павло проскользнул в калитку, и Юлиана последовала за ним, затем остановилась, чтобы прийти в себя. Она думала, что эта часть поместья представляет собой густой запущенный лес. Теперь она видела, что забор из колючего кустарника скрывал ухоженную территорию, пересекаемую множеством гравиевых дорожек.

– Святой Петр! – прошептала Юлиана, переходя на русский язык и прижимаясь спиной к калитке. – Что это за место?

Луна еще не поднялась, и приходилось только надеяться на звезды и острое зрение Павло. Она находилась у входа в таинственный лабиринт.

Лабиринт был огромен: кустарник высотой не менее восьми футов, посаженный так часто, что представлял собой непроницаемую стену. Ветки кустарника образовывали над головой арки.

«Тайный лабиринт, – подумала она с содроганием. – Почему Стивен скрывал это место?»

Потому что вынужден прятать что-то ужасное? Возможно, труп или притон воров?

Стараясь успокоиться, она тихонько отдала команду Павло. Собака опустила морду, снова взяла след и побежала вдоль извивающейся дорожки. Юлиана глубоко вздохнула и последовала за ней.

Прошло полчаса, ей уже начало казаться, что она никогда не выберется отсюда и умрет здесь. Она шла за собакой примерно три мили по извилистым запутанным дорожкам, и поиски пока ни к чему не привели. Юлиана представила, как вороны клюют ее кости, оставшиеся лежать на одной из этих дорожек.

Она вздрогнула и снова устремилась за Павло. Будут ли помнить о ней? Люди Уилтшира будут говорить, что жила одна сумасшедшая цыганка, которой пришлось выбирать между повешением и замужеством. Ей так и не удалось никому доказать, кем она была на самом деле. Никто не верил, что она из рода Романовых.

«Жаль», – подумала она, но затем поняла, что для мертвой не имеет значения ни титул, ни происхождение. Но это было малоутешительно.

Подол платья зацепился за колючий куст, она рванула его, кусочек ткани остался на кусте.

«Вурма», – прошептала Юлиана в темноту. Она совсем потеряла голову. Ей давно нужно было оставлять следы. Излишняя роскошь заставила ее забыть цыганские привычки. Девушка остановилась, чтобы перевести дыхание, напряжение внутри нее росло. Она была никто. Уже не цыганка, но еще и не гаджо, не жена и не замужняя женщина.

Расправив плечи, Юлиана снова двинулась в путь. Злость ускоряла ее шаги. Она начала помечать дорогу клоками волос, кусочками ниток от порванной юбки. Павло уверенно бежал по дрожкам, не теряясь, когда тропинки расходились в разные стороны.

Босые ноги Юлианы болели от быстрой ходьбы. Ей уже хотелось отказаться от своих планов и вернуться назад, когда Павло вдруг тихо заскулил. Юлиана подошла к пересечению двух дорожек. Здесь листва была менее густой, стало светлее. Она подняла глаза и увидела, что ветви кустов уже не сплетаются вместе и на небе ярко светит луна.

Еще несколько шагов, и она вышла из лабиринта и попала в прелестный сад.

* * *

«Черт бы ее побрал», – Стивен взглянул на круглую луну. Хотя он находился недалеко от Лунакре, ему казалось, что он проехал много миль.

Он не понимал, почему хочет Юлиану, почему в комнате становилось светлее, когда она входила, почему его рукам до боли хотелось обнять ее, ее одну. Даже Мэг он так не желал. В душе его не чувствовалось безысходной опустошенности, когда цыганка-жена была рядом.

За прошедшие семь лет он приучил себя не поддаваться эмоциям, а теперь за какие-то несколько месяцев давно забытые чувства – отчаянная радость, сладкая мука, страсть вновь овладели им. Юлиана заставила его пережить все эти чувства – боль и экстаз, волнение и смутное ощущение настоящей глубокой любви.

Стивен не мигая смотрел на пламя свечи, стоящей на подоконнике, и говорил себе, что все эти чувства не для него.

Он не может позволить себе любить Юлиану, так как его жизнью управляет страх, всепронизывающий, всепоглощающий страх, и существует он независимо от него. Страх этот пропитал всю плоть Стивена, сделав его беспомощным.

Стивен жил в аду. Он не мог подвергать Юлиану таким жестоким испытаниям.

Он вернулся в темную комнату, но не для того, чтобы уснуть.