Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

Ермаков вдруг объявил, что получил назначение с повышением, и теперь дело о хищениях в пельменной передается еще более квалифицированному специалисту, который уж обязательно выведет пельменную шайку на чистую водку, пардон, воду.

Кустышев такому повороту вовсе опечалился. И напрасно: милицейское начальство ввиду полной бесперспективности и дела, и того, кто его вел, решило от них избавиться. Дело закрыли и сдали в архив, а Ермакову ляпнули на погон капитанскую звездочку и задвинули до завершения срока службы в северные края. Тем не менее представление в контору общепита «для решения вопроса о возможности использования гр. Кустышева на материально-ответственной должности» сделать не забыли. Незамедлительно родился приказ: уволить по недоверию.

«Не беда, – обрадовался Кустышев, – уволить – не взять под стражу» И заторопился обрадовать супругу, что легко отделался. И просчитался: оказалось, что его место возле Тамарки занято другим. «Что ты хочешь! – заявила ему любимая. – Мы с тобой не расписаны, и я тебе ничем не обязана. Дом мой и вещи мои. Забирай свои сапоги и ступай». Не решился скандалить Кустышев, взял увязанный Тамаркою узел и отправился в свой «Дом крестьянина». Там вечером подсел к нему вербовщик из оргнабора: «Поезжай в экспедицию. Голова есть, руки целы, а жилье и работа для холостого найдутся. Не горюй – где ваша не пропадала...» Дернулся с места Кустышев и насовсем порвал с городом. Но с незадачливым прошлым, как оказалось, порвать не смог. И оно, полузабытое и проклятое, нашло его в захолустье, дотянулось и теперь снова пытается схватить за горло липкой от пота рукой капитана милиции Ермакова. «Дудки, Сергей Сергеевич, – решил про себя Кустышев. – Твой пароход ушел. И я уже не поддамся».

Глава двенадцатая. Капитан «Трезвого»

В сырую погоду жить в палатке неуютно и холодно. Немудрено, что и такой дубленый мужик, каким, несомненно, являлся Пипкин, нажил простуду. Не в силах избавиться от удушающего кашля полевыми средствами, вроде чая с мятой, пастух счел благоразумным заскочить на полдня в поселок, чтобы попариться в бане, выпить горячительного и выслушать советы фельдшера. Причем именно в такой последовательности.

После бани, босоногий и разомлевший, Пипкин заедал водку аспирином с луковым пером и беседовал с Марьей Ивановной на пастушеские темы. Старуха жаловалась, что укрывать скотину в лесу становится все неспособней из-за приближения темных ночей, овода и шастающего поблизости медведя, который ничуть не лучше Пашки Нулевого и тоже может одним махом лишить ее кормилицы. А потому не лучше ли будет переправить Белянку к Пипкину на остров, чтобы она погуляла там до осени с колхозными коровами, а там, даст Бог, все как-нибудь утрясется. А нет – так в преддверии холодов можно и забить. При этом последнем предположении старуха отвернулась к запечью, всхлипнула и утерла глаза концом платка.

– А ты продай ее, Марья Ивановна, – посоветовал Пипкин. – Продай – и все тут. Никакой Пашка не запретит.

– Как так – продай! – осердилась бабка. – Легко сказать. А кормиться я чем буду? Как жить стану? Сейчас если наберется у меня молока ведерко – я его на молоканку сдам, получу копеечку на кусок хлеба. Тем и живу. Сниму сметанку, собью маслица да с картошечкой и поем. А без молока да масла и блин в рот не полезет. А ты – продай! Стыдно над старухой смеяться.

– Да я вполне серьезно, – поспешил остудить ее пыл Пипкин. – Не ты первая с таким резоном ко мне подъехала. Согласись я, так завтра на острову не разберешь, где колхозные, а где ваши коровы будут. Заявится Пашка и переклеймит всех колхозным клеймом – тогда ходи доказывай. А я тебе дело говорю: продай вторую корову внуку и продажу в конторе оформи. У вас с ним фамилии разные? Разные. Он не член колхозного двора, приехал из города и проживает у тебя на квартире. По закону вполне имеет право корову и даже свинью купить. И все будет в норме: у тебя одна корова и у него одна. А кто их кормить или доить будет – это уже никого не касается.

– А ведь и верно говорит Ванюша, – хлопнула себя по лбу старуха. – Слышишь, Андрей, как надо сделать?

Андрей согласно кивнул: он слышал, что говорилось. Но слышал он и то, что на крылечке, за дверью, кто-то шаркает ногами, стирая налипшую грязь. А потому промолчал в ожидании. Наконец шарканье прекратилось, дверь скрипнула и на пороге, как всегда некстати, явилась Еремеевна:

– Здрасте вам!

– Здравствуй, суседушка, – напряглась в ожидании неприятностей Марья Ивановна. – Садись к столу, погостюй.

– Ага, – разулыбался Пипкин, – выпей со мной, красавица, под лучок.

– И не соблазняйте, – жестко отрезала «красавица». – При деле я: Яков Иванович Андрея в контору кличет, прямо сейчас.

– Надо пойти, – приказала Андрею Марья Ивановна. И Андрею пришлось натягивать сапоги.

Несмотря на разницу в возрасте, Андрей едва поспевал за Еремеевной, резво шлепающей галошами. Лишь у конторы ему удалось было обойти ее на повороте, но пришлось притормозить у крыльца возле фанерного щита, на котором пестрел свежими красками плакат: «Внимание всем! В пятницу состоится открытое комсомольско-молодежное собрание. Повестка дня: 1. Подготовка к покосу. 2. Лектор из Ханты-Мансийска. 3. Вечер вальса. 4. Разное».

– Почему после танцев – разное? – попробовал поразмышлять вслух Андрей.

– А когда ему и случаться, как не после танцев? – поспешила показать свою осведомленность в комсомольских порядках Еремеевна. – Самое разное после танцев только и случается: