Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой - Александр Александров

Жозеф Арно де л’Арьежа, который вызывает ее особенный интерес, становится постоянным объектом ее наблюдения. Как мы уже говорили, он секретарь спикера палаты депутатов Леона Гамбетты, перед ним все заискивают, ищут его внимания, чтобы через него добраться до босса:

«Все стремятся ему угодить. Герцог де ля Рошфуко-Бисаччья забрался в президиум, чтобы поговорить с секретарем, как будто он не мог подождать, пока тот появится в проходе амфитеатра, по которому этот молодой миллионер без конца проходит туда и обратно, потому что я редко видела, чтобы кто-нибудь так много двигался: поднимался, спускался, приветствовал депутатов всех партий, особенно правых аристократов, открывал и закрывал ящики, перебирал бумаги». (Неизданное, 29 марта 1879 года.)

Мы удивляемся, когда в нашей Государственной Думе поп-расстрига Якунин дерется с клоуном Жириновским, а тот в свою очередь таскает за волосы депутатшу-эмансипэ, но почитайте, как Башкирцева описывает французскую палату депутатов, и вам станет понятно, что во все времена и во всех странах политики ведут себя схоже:

«Гамбетта очень взволнован, и с самого начала бьется за одно слово, которое в других обстоятельствах означало бы не больше, чем простое требование порядка. Поднимается такой шум, что зрители на трибунах встают, затаив дыхание; им представляется уникальный спектакль: депутаты устремляются вниз амфитеатра и от словесных оскорблений переходят к рукопашной; я своими глазами видела, как они толкались локтями, дрались кулаками, и, может быть, даже давали друг другу пощечины. Кто-то вмешался, увел наиболее разгоряченных, разнял дерущихся. Настоящая неразбериха. В это время Кассаньяк, бледный, неподвижный, наблюдал за битвой с высоты трибуны. Тогда поднялся Председатель, произнес несколько слов, которых не было слышно, пожестикулировал и надел шляпу. Я никогда не видела ничего более ужасного, чем этого человека в шляпе, которая была больше него. Я не знаю, отчего такое простое действие придает человеку такой ужасный, зловещий вид, но этой надетой шляпе придается большое значение и впечатление она производит сильное. Схватка продолжалась, и зрителей попросили очистить трибуны». (Неизданное, запись от 16 июня 1879 года.)

Кроме Жозефа Арно в ее жизни, вернее, в сфере ее чувственных интересов, появляется еще несколько мужчин.

Прежде всего, это два брата, Божидар и Алексей Карагеорговичи. Имя Божидара часто попадается в изданном дневнике, его даже «прокомментировали» в молодогвардейском издании, решив, что это, вероятно, один из ее полтавских знакомых. Откуда горе-комментатор взял, что в Полтаве встречаются имена, на самом деле, привычные у юго-западных славян, мне неизвестно. Карагеорговичи были потомками легендарного Георгия Черного, или Карагеоргия (кара — по-турецки «Черный»), который родился во второй половине 18 века, происходил из бедной семьи, воевал в гайдуках против турок-поработителей. В 1804 году возглавил Первое сербское восстание, в ходе которого стал Верховным вождем сербского народа, провозгласив свой титул наследственным. После поражения восстания в 1813 году Карагеоргий с семьей бежал в Австрию. Пришедшая ему на смену династия Обреновичей правила на протяжении почти всего 19 века, за исключением шестнадцати лет, когда князем Сербии был сын Карагеоргия Александр. Остальное время Карагеоргиевичи были в изгнании, жили в Швейцарии, Франции, Италии, породнились с русской царствующей фамилией, но было это все много позже, после того, как в 1903 году они вернули себе сербский престол в результате дворцового переворота. Королем Сербии тогда стал Петр I Карагеоргович. Мы не знаем степень родства с будущим королем Сербии братьев Божидара и Алексея Карагеоргиевичей, но они были из этого княжеского рода.

Божидар, как и Мария Башкирцева, был художником, личностью в Париже довольной известной, как среди богемы, так и в светских кругах. Он умер в 1908 году. Его портрет кисти Башкирцевой сохранился в Белграде.

Мария познакомилась с князьями Карагеорговичами на одном из курортов, знакомство продолжилось и в Париже. Божидар был на год, а Алексис на четыре года младше Марии. Она относилась к ним покровительственно-снисходительно, посещала с ними балы, гуляла в Латинском квартале, где ела жареные каштаны и пробовала вишни в водке у матушки Моро. И еще ездила с Алексисом на каток.

Кроме перечисленных персон, интересовал ее в это время и «архангел Габриэль», по-русски архангел Гавриил. Габриэль Жери служил атташе посольства в Брюсселе, познакомились они у парижских знакомым Башкирцевых, месье и мадам Гавини, которые не раз упоминаются в дневнике.

Вскоре, однако, Мария разочаровывается в Жозефе Арно. У него вид буржуа, говорит она, который все принимает всерьез. С таким скучно, с таким не проходят шутки, к которым она привыкла. С другими отношения ровные, с ангелом Габриэлем, она хотела бы дружить, будь сама мальчиком. Но архангел уезжает к месту службы в Брюссель, начавшемуся роману не суждено сбыться.

«Оставшись в комнате, я плакала, потому что Архангел уезжает. Ну что ж, тем лучше, все кончено. Ведь это могло плохо обернуться». (Неизданное, запись от 13 января 1880 года.)

В этом году она совершила короткое путешествие с братом Полем в Ниццу, их часто принимали за мужа и жену, и она кокетничает, что это ее сокрушало, на самом же деле это льстило ее самолюбию. Потом Поль вернулся в Россию и к концу года прислал матери письмо, прося ее благословения на брак. Он собирался жениться на девушке своего круга. И мать и сестра радуются этому браку. Но отец по каким-то причинам против него. Муся отмечает в своем дневнике, что «Поль никогда не будет ничем иным, как помещиком». В 1900 году мы находим его имя в списке землевладельцев, то есть помещиков. Башкирцева оказалась права на счет своего брата.

В марте следующего года, когда уже начиналось венчание Павла и его невесты, в церковь ворвался его отец, потрясая письмом от епископа и требуя отложить венчание. Молодые в отчаянье. Они вызывают в Россию мать, просят приехать Марию, надеясь, что она поможет уговорить отца. В опубликованном дневнике остается только слабый намек на это в записи от 12 марта 1880 года:

«И разве принесение в жертву моей живописи, моего честолюбия, разве это может утешить или спасти Поля и его невесту?»

Никто в Россию не едет. У каждого свой интерес: у Павла — невеста, любовь, немного земли и Полтава, он и так женится на своей невесте и станет, в конечном счете, помещиком; у его сестры — искусство, которое для нее лишь средство для достижения намеченной цели. Славы и только славы!

Глава шестнадцатая

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});