Дневник. 1914–1920 - Прасковья Мельгунова-Степанова

С. ознакомил его с постановкой дела. Крыленко заявил, что это очень плохо, у них будет лучше. С. говорил, что у большевиков все архивы погибли и в Петербурге, на который ссылался Крыленко (архив) департамента полиции растащен, тащили его при Временном правительстве, но совсем растащили с октября. В Москве тоже хотели перевезти какой-то архив из генерал-губернаторского дома, а его там весь (уже) расхитили. Крыленко все перебивает, но С. его обрывает: «Позвольте мне кончить». С. сообщил ему, что еще три провокатора открыты в их ЦК, тот спросил: «Кто?» – «Еще не установлено». Перед С. отходом Крыленко сбавил тон и спросил: «Так, вы дадите возможность здесь заниматься и нам?» – «Конечно, как всем». Крыленко: «Завтра в 12 ч. дам ответ». Сегодня звонят оттуда, что нагрянули красноармейцы во всеоружии и никого не выпускают. С. отправился туда. Там назначен комиссар, к которому С. и не преминул обратиться с речью о том, что как они не понимают всего неприличия, элементарной неморальности[232] своего поступка. Тот говорит: «Это не я, это Крыленко, но вы ведь не посмеете ему это повторить». С.: «Да тут и смелости не надо». И, повернувшись к Крыленко, повторил, что после вчерашнего разговора он не понимает этого элементарного отсутствия этики. Крыленко заявил, что и он ни при чем, что это Совет рабочих депутатов, что всегда комиссар вступает в должность с вооруженной силой. С. сказал ему, что больше всего боится, что все попадет в руки охранников. Тот (комиссар) принял это на свой счет и заявил: «Может быть, все было в руках охранников». – С.: «Ах, вы меня не поняли, я не про вас говорю». Тот все говорил: «Потрудитесь не говорить со мной таким тоном». Потом (он) уговаривал служащих остаться, обещая им повышение окладов и много хлеба: «Не думайте, что это взятка». С. же он сказал: «Если бы я знал, что Крыленко был вчера здесь, я бы позвонил вам, и все было бы по-другому». Никого не выпускали в течение часа. Крыленко явился со своей супругой (Розмирович).

30 марта

Сегодня ночью была слышна пальба – с вечера я слышала залпы пулеметов, а к утру загрохотали пушки – это большевики в разных частях города ликвидировали анархистов. На Поварской шел обстрел особняка Цейтлина – я видела его сегодня – есть бреши, разбиты кариатиды окна – вид отвратительный. Очень пострадал дом vis-à-vis,[233] кажется, Трубецких – выбиты все окна – очевидно, те (анархисты) отстреливались, пострадали и соседние дома, (тот), где Толстовский музей и др. Почему-то в Скаряжинском переулке разбиты все окна в доме, бывшем Миловидова, но из ружей.

На Малой Дмитровке – там брали Купеческий Клуб – было то же самое. С утра на Тверскую не пускали, очевидно, охранял Совет, а в Столешниковом переулке разбивали дом Леве, где тоже сидели анархисты. В Художественном кружке выбиты стекла. На Кузнецкой, за Москвой-рекой, где живут родители жены Дм. Щ., они «сидели с узелками», потому что против них анархисты, а у них пулемет Красной армии, но как только последние появились, анархисты утекли, и сражения не было. В 4 ч. утра, когда дворник пошел за хлебом, у Никитских Ворот везли пушки, и их стали отбивать, он убежал. Версии разные – по одной – большевики получили доказательство, что 80 % анархистов – монархисты, и решили их ликвидировать, по другой – этой ликвидации «безобразия» требовали немцы для приезда Мирбаха, по третьей – ее требовали союзники. Вчера после помещения заметки о том, что А. Ге – немецкий провокатор, он явился в редакцию («Народное Слово») и беседовал с А. Г. Лапицким. Он заявил, что он народник и привык уважать Мякотина, Пешехонова и Мельгунова, но что он не понимает, почему про него это поместили. Лапицкий ответил, что сообщение (получено) от одного из его уважаемых знакомых из-за границы и предложил написать опровержение, но тот отказался, попросив впредь, если его еще удостоят чести писать о нем, звонить ему в Hôtel National[234] (там и Ленин) и он будет говорить «да или нет», т. е. правда ли про него написана. «Немецким подданным я не состою». Странно, что он отказался от опровержения. Вчера – Крыленко опять посетил архив и, придя вниз, заявил, что хочет познакомиться со своими делами, на это Екатерина Дмитриевна Никитина спросила, имеет ли он пропуск. «Я всюду имею пропуск». – «Нет, у нас старые правила, и без пропуска вас не пустят». Наконец согласилась пустить его в сопровождении служащей. Пошли, там он спросил свое дело, его подвергли опять допросу: кто он, когда он был арестован и т. д. Он злился. А когда дали дело, он побагровел, ибо там прямо его любовная переписка с другими дамами, а жена его как раз назначена заведующей вместе с Биценко. Он ушел и не возвращался.

4 апреля

Сегодня в Москву приехал Мирбах – немецкий посол, по приказу которого в прошлую пятницу ликвидировали анархистов – теперь он и поселился в их центре – в Купеческом Клубе (на Малой Дмитровке). Сегодня Владимир Евгеньевич Сыроечковский видел готовящуюся ему встречу – перед Клубом стоял автомобиль, полный цветов, оркестр военной музыки и конный наряд милиции, народу мало. Очевидно, Ленин встречает с цветами тех, кому продал Россию, кто бьет русских под Курском, кто диктует требование арестовать все комитеты военнопленных с его же приятелем во главе. Сегодня неожиданный приказ праздновать Ленские расстрелы – отчего не за несколько дней. Верно, Ленские расстрелы для отвода глаз, а празднуют приезд Мирбаха.

10 апреля

Немцы поставили условие, чтобы украинцы пользовались бы теми же гарантиями, как и немцы. Народные комиссары решительно отказались. По требованию немцев издан декрет о штемпелевании бумаг. Декрет писал И. Коган – директор (банка) «Юнкера». Немцы же потребовали уничтожения анархистов. Ленин дал бумагу. Все идут в Каноссу – и кооператоры. «Мы на дне пропасти», – сказал Хижняков С.-е по поводу этого поворота. Оберегая кооперацию, они пошли на соглашение. По некоторым данным, в особняке Леве (Столешников переулок) разбита Савинковская организация под видом анархистов, – там жили его офицеры, и т[ам] ж[е] Леве угощала их винами и была очень довольна. Многие от Савинкова ушли в Красную гвардию. Скандал по поводу статьи Белоруссова в «Русских Ведомостях» о том, что Пешехонов чуть ли не провокатор, затушен под давлением объединенных организаций из «3»[235] с к. д. и другими.

13 апреля

Приехал Мирбах, перед ним многие снимают шапки. Говорили, что максималисты постановили убить его, говорили, что бомба уже брошена, но все это вздор. Говорят, что Алексинского позвали делать операцию Ленину с ультиматумом, если откажется – расстрел, если Ленин умрет – тоже. По другой версии – к жене Ленина. С. видел доктора, которого звали лечить Ленина, – тот отказался, а когда (все же) поехал, то пленился «простотой» жизни Ленина. Разговор на трамвае: едет 16-летняя большевицкая школьная учительница и рассказывает, что дети просят ее: «Марья Ивановна, споем молитву, мы раньше пели», – а я говорю: «Нельзя, дети, начальство не велит»; ну, что мне делать?» – «А вы бы родителей собрали, как они решат», – говорит ей соседка, простая женщина. – «Нельзя, мы родителей не собираем, начальство боится». Другой разговор: женщина, хорошо одетая, работающая на Прохоровской (фабрике), как выясняется, говорит: «Кто нами правит? Кто везде встречается? – все жиды да сосал-демократы (все иностранные слова она употребляет правильно, это нарочно), вагон сочувствует, только кондукторша возмущается: «Все сосал, да макал, что это!» – Женщина продолжает: «Пришла к нам на спальни такая вот с носом, влезла на стол. «Товарищи, – говорит, – вы должны требовать теплых ватеров и театра». Какой она нам товарищ? Я и говорю ей: «Пошла прочь со стола, мы и с холодным ватером проживем, а в театр с голодным брюхом не пойдешь; ты нам лучше скажи, откуда вы хлеб для нас возьмете?»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});