Моя простая курортная жизнь 4 - Мэри Блум

идти…

О нет, после такого, думаю, я все-таки должен сделать работу над ошибками.

— Ангелина Алексеевна, я, кажется, понял, в чем моя ошибка. Можно попробую исправить?

— Ну попробуй, — глаза за стеклами очков сверкнули.

— Только я не уверен, что понял все. Поэтому я начну, а вы говорите, правильно или нет.

— Хочешь, чтобы я тебе подсказывала? — сочные красные губы лукаво усмехнулись. — Я же учитель, мне нельзя.

— Боюсь, без ваших подсказок мне не справиться. Тема новая.

— Ладно, только ты уж постарайся не ошибиться…

Что-то мне подсказывало, что уж тут-то я не ошибусь. Начав изучение этой новой темы, моя рука нырнула под парту и легла ей на колено.

— Рома! — с деланным возмущением воскликнули рядом.

— Неправильно, Ангелина Алексеевна? — уточнил я.

— Правильно, — прищурилась она, — продолжай.

Пальцы немного погладили ее колено, поигрались с сеточкой чулок и, приподняв край юбки, исследовательски скользнули под нее — к другим, более чувствительным местам.

— А так правильно, Ангелина Алексеевна?

— Продолжай, Рома, — нетерпеливо отозвалась она, сняв очки, прикрыв глаза и чуть откинувшись на спинку стула.

Моя пятерня уже без всяких остановок поехала под подолом вверх по тонкой сетке чулок, чувствуя, как бедра все шире раздвигаются, давая мне путь. Наконец пальцы уткнулись в уже насквозь промокшее кружево.

— Правильно, Ангелина Алексеевна? — спросил я, игриво постукивая по самому нежному местечку.

Уже ничего не говоря, она томно выдохнула, и я нырнул под кружевной край, а затем и еще глубже, закрепляя урок — какая работа над ошибками ей нужна, не надо было повторять. Не открывая глаз, моя сладкая учительница ловко и опытно расстегнула блузку и выпустила мне навстречу роскошные холмы, стянутые застежкой лифчика посередине. Легкий щелчок — и кружевные половинки разъехались в стороны, обнажая тяжелые спелые полушария, чей вкус я сразу же потянулся оценить.

— Ах! Ох! Ааааах…

Красные губы, которые для всех остальных строгим тоном вели урок, для меня сейчас издавали страстные ахи и охи. Темное деловое каре небрежно растрепалось, расстегнутая блузка соскользнула с плеч и шлепнулась на парту, а блестящий влажный взгляд жадно требовал еще и еще, того же просили и губы, раз за разом впиваясь в мои. Не надо было спрашивать, чего она желает: как минимум того же, что я у нее на глазах давал Алене, а как максимум чего-нибудь особенного, специально для нее — на пятерку — чем я охотно и занялся, задрав строгую учительскую юбку и усадив прятавшиеся под ней шикарные бедра в чулках на себя.

— Ох! — выдохнула Геля, принимая меня, а после мастерски начала обкатывать новый для себя член, как экстремал новенький байк. Оставалось лишь восхищаться ее профессионализмом.

С каждым поцелуем, с каждым толчком, с каждым касанием ее голых сисек моего лица, с каждым моим шлепком по ее роскошной заднице иерархия и статусы между нами все больше падали, а градус возбуждения, напротив, рос. Весьма строгая напоказ, наедине эта красотка превращалась в настоящую фурию, ненасытную суккубу, раз за разом пожирающую меня собой. Сочные стоны метались по классу, отлетали от стен. Это уже была не школа, а комната в лав отеле, где мы отчаянно трахались, зная, что скоро придется уходить, возвращаться в привычные роли. Но сейчас, в этот миг, никаких ролей не существовало — были только похоть и страсть.

— Да, Рома! Да! Да-да… — приговаривала любовница, елозя по мне бедрами, пока я вовсю вжимал их в себя, чувствуя, что скоро останусь в ней, и желая остаться в ней как можно глубже.

Каждая девушка — это как точка входа, этакий мужской клуб для избранных, и каждый раз, когда ты в нее входишь, ты словно дистанционно встречаешься со всеми, кто входил в нее до тебя. Оказавшись в Геле Алексевне — в ее опытной зрелой киске, — я будто получил рукопожатие ото всех, кто был в ней до меня, со словами «Молодец! Уважаем! Так держать» — и это было приятно. И теперь мне хотелось занять в ней столько места, сколько не занимал еще никто.

— Да!.. Да… Да-а-а!.. А-а-а! Хорошо!.. — стонала она и так до тех пор, пока блаженно не обмякла в моих объятиях, прижимаясь ко мне разгоряченным подрагивающим телом и, как в забытьи, то ли посасывая, то ли покусывая мою шею — отлюбленная так жарко, как того заслуживала — все-таки любимая учительница. Красной ручки у меня, правда, не было, так что я оставил губами и зубами красные кружки на тех местах, которые мне особенно приглянулись — чтобы не забыть с чего в следующий раз начать работу над ошибками.

— И как, Ангелина Алексеевна, — спросил я, ощущая ее влагу у себя на коленях, — все еще трояк?

— Думаю, это пять, — отдышавшись, довольно отозвалась она. — С плюсом.

Ну вот, сразу бы так — все-таки в этой школе я отличник.

Каждый праздник, когда можно поздравить девушек, — это целый ритуал, включающий в себя раздачу подарков и получение благодарностей: готовым надо быть и там, и тут. Восьмое марта традиционно началось с того, что я спустился на кухню к Полине, хлопочущей даже в этот день по хозяйству, и вручил ей несколько ярко-красных тюльпанов — за что тут же был расцелован в обе щеки и накормлен двойной порцией оладушек с джемом. Однако ее позитивный настрой длился ровно до того момента, пока она не увидела охапку цветов, с которой я после завтрака двинулся в школу.

— А не многовато ли? — скептически уточнила красотка.

— Ну, у меня много подруг, — пожал плечами я.

И почти все благодарят гораздо щедрее, чем поцелуи в щеку. Интересно, а если бы вручил всю охапку ей, мне бы хоть разок перепало в губы или просто получил бы еще одну порцию оладушек?

Задаваясь этим вопросом, я добрался до Восточной Старшей, атмосфера в которой, несмотря на праздник, оказалась довольно напряженной. Оно и понятно: все ожидали глобального слива нюдсов одним мудаком — девчонки с ужасом, а парни, наоборот, с предвкушением. Однако что в его аккаунте, что в «Веселом Карпове» пока царила тишина. В любом случае все, кто обижались, что этот охреневший эмигрант не вспомнил про них на День святого Валентина, сейчас желали лишь одного: чтобы он забыл про них и на Восьмое марта. Я же про своих девчонок никогда не забывал