Открывашка и война - Павел Смолин

научусь, и начну учиться прямо по возвращении домой.

Подняв руку, я положил ее на свое горло — синяки исчезли давным-давно, но я почему-то до сих пор помню давление Валиных пальцев. Нет, я не мазохист, и больше ей так делать не позволю, но это же метафора. Странно и непонятно мне самому, но почему-то «синяки» отпечатались гораздо глубже, чем я сам считал — на самой моей сущности.

Валентина вредная, озлобленная, у нее совершенно невыносимый характер, она меня ненавидит и презирает, но она — честнее всех других взрослых или относительно взрослых особей, которых я встречал за две жизни. Ей от меня нужно лишь одно — чтобы я оставил ее в покое и не попадался на глаза. Прости, но этого я тебе дать не могу.

Выбежав за пределы города, я взмыл над кронами обступивших руины деревьев и посмотрел в инфракрасном спектре. Жара смазывала картинку, но не настолько, чтобы не увидеть в пятистах метрах на Северо-Востоке мою цель. Туда, максимально тихо.

Совсем без звука продираться через джунгли не под силу даже мне, и жадно лакавшая воду из ручья Валентина меня услышала.

— Не убегай! — попросил я.

Глухо рыкнув, она скрылась в кустах. Не набегалась, да? Я могу отобрать у нее Траум-энергию, обратив в обычную девушку, но это — грязный прием, и я так не хочу. Все равно у меня много свободного времени, а пробежка наконец-то дала возможность распробовать способности. Мне впервые весело со времен, когда мы с ребятами ходили купаться в Чулыме. Я наконец-то чувствую себя не зажатой в тиски со всех сторон функцией, а живым! В круговороте событий, шокированный, потерянный и лишенный выбора, я даже не замечал, насколько оторвался от реальности и начал принимать происходящее как должное. Я же Древний, я хорошо приспосабливаюсь и способен отыскать плюсы где угодно. Стоп, «древность» тут не при чем, это самая обычная защитная реакция психики. Робкие попытки в последние дни взять ответственность за свою судьбы — полная ерунда, и на общую картину не влияют. Так жить нельзя, Андрей, давай-ка начинай вести себя так, как и положено наследнику Предтечей.

Время шло, солнце закатилось за горизонт, лес погрузился в не мешающий ни мне, ни волчице мрак, а бегущая в полусотне метров впереди меня Валентина начала запинаться, хрипеть и ронять на землю пену. Устала, да? А я вот свеж и полон сил — если будет нужно, я обегу всю планету, потом плотно покушаю (тонны три хватит) и обегу ее снова. Еще километр, и волчица не смогла перепрыгнуть через корень, запнувшись о него и покатившись кубарем. Упав на бок, она свесила язык и с хриплым дыханием уставилась на меня мутным глазом.

Я подошел к ней, опустился на корточки и улыбнулся:

— Спасибо тебе.

* * *

Валентина продолжила хрипеть, как загнанная лошадь, едва ли поняв мои слова.

— Я сейчас сниму твою усталость, хорошо?

Ноль внимания. Ладно — не думаю, что ей нравится лежать вот так. Положив руку на бок волчицы, восхитился мягкостью шерстки, присоединился к сосудам тонкими, не приносящими боли, протуберанцами, и взялся за дело. Молочная кислота покинула мышцы, эритроциты понесли кислород по Валиному организму с новой силой, килокалории зарядили синапсы, а продукты распада отправились туда, где им и место.

Совершенно по-собачьи фыркнув, волчица вскочила на ноги и запрыгнула в кустики. Я деликатно отвернулся, стараясь не замечать журчание — дело-то житейское. Интересно, она лапу задирает? Или это только собаки так делают?

— Что ты со мной сделал? — раздался настороженный голос за моей спиной.

— Убрал усталость, — не оборачиваясь — она же теперь голая — ответил я. — Примерно как если бы ты хорошо выспалась.

— Мозги промыл? — заподозрила она меня в страшном.

— Нет, ты мне нравишься такой, какая ты есть, — честно ответил я, взялся за деревце, вырвав его с корнем и трансмутировал в точную копию платья, которое было на Вале до трансформации.

Протянув руку за спину, подождал, пока девушка примет подарок и спросит:

— А как ты это сделал?

— Так же как золото, — ответил я. — Тратишь энергию, чтобы изменять материю.

Золото я производил на глазах у япошек, из свинца — впечатлились очень сильно. Пошуршав тканью, Валентина смущенно напомнила:

— Трусики.

Точно! Вот этот куст подойдет.

— Что это? — заржала девушка, увидев протянутые мной за спину белые трусики с мордой потешно-анимешного медведя. — Я что, Света?

Хохотнув, я ответил:

— Все равно никто не увидит.

— Ты — видел, — буркнула она и принялась шуршать тканью снова.

Очень хочется отрастить глаза на затылке, но я не буду — не честно.

— На тебе — не видел, — уточнил я.

— Дурак, — припечатала она меня. — Можешь обернуться.

Обернувшись, показал Валентине большой палец и спросил:

— Сделать тебе кеды?

— Нет, мне нравится ходить босиком, — заявила она, гордым движением поправила волосы и спросила. — Теперь что?

— Пойдем обратно? — предложил я.

— По узкоглазой соскучился? — ощерилась она.

— А тебе-то что? — огрызнулся я.

— Мне? — фыркнула она и сложила руки на груди.

Не так красиво, как Юки, зато от души и естественно.

— Мне — все равно! — продолжила ответ.

— Не соскучился, — признался я. — Выгоню их всех нафиг — они чужие.

— Мне все равно! — повторила она совсем другим тоном.

Мы зашагали по лесу, и волчица заметила:

— Мы так до утра идти будем.

— Торопишься? — улыбнулся ей я.

— Мне некуда, — вздохнула она и поникла. — С бабушкой скучно, этот урод опять на заработки сбежал — зачем ему деньги, если у нас тут их и тратить не на что? «Золотом платят», ишь ты! — презрительно фыркнула и подозрительно на меня покосилась. — Не твоим ли золотом?

— Моим, — признался я. — Полтонны сделал, зарплату на трудных работах платить.

— Какой там «труд», — отмахнулась она. — Когда все двужильные?

— Чтобы уезжать с теплого побережья за тридевять земель и рубить руду в шахте по восемь часов в день, людям нужен стимул, — пожал я плечами. — Пока оплату золотом не пообещали, там никто работать не хотел. Хочешь я ему хорошую работу в Поселении найду?

— Купишь мне папку? — окинула меня неприязненным взглядом Валентина.

Стало стыдно.

— Прости.

—