Сокол на запястье - Ольга Елисеева

-- Мы рады тебе, -- сказала сестра царицы, стараясь придать осипшему голосу мягкость. -- Но, клянусь богами, ты прибыл в опасное время. В горах, может, и есть твои сородичи. Но куда больше там бандитов.

-- Эх, не знавала ты меня в лучшие деньки. -- снисходительно хмыкнул зверь и заковылял к рыбачьим засолочным цистернам, от которых явственно несло рыбой.

* * *

Ночная дорога над Цемессом была тихой. Она огибала поселок и поднималась в предгорья. С высоты было хорошо видно, что сама деревня пуста. В ее черной сердцевине не теплилось ни одного огонька. Зато по краям, где расположились кочевники, темноту озаряли крошечные глазки костров. Поселок казался Элаку гигантским цветком с огненными лепестками.

Пан покинул засыпающих "амазонок" сразу, как только Бреселида разрешила ему тронуться в путь. С тех дней, когда Элак считал себя человеком, прошла целая вечность. В одну ночь он потерял мать, дом, сородичей и обрел самого себя. Стал вечно юным лесным богом. Вернее готовился им стать и получить в наследство целое царство красоты. Он словно застыл в прыжке к своей лесной короне -- задние ноги уже оторвались от земли, а передние еще не успели ее вновь коснуться. Элак поймал себя на том, что думает о себе, как о животном. Это не огорчило его. Сейчас он чувствовал большую близость к черной громаде гор, поросшей темным можжевельником, чем к крошечному островку человеческой жизни на побережье.

Единственным звеном, связывавшим мир людей с его новым -- более прекрасным и просторным домом -- были женщины, все еще соприкасавшиеся с вечной силой земли пальцами, чтоб потом передать ее веретену. Они приходили в леса любить и принимать в свое лоно мощь первородных стихий. Они пропитывались ими до корней волос. По тонкой грани между людьми и всеми остальными скользили существа его крови, созданные только для того, чтоб не прерывать нить.

Прошлой ночью пан ощутил свою силу и показал ее хозяйке. Теперь Бреселида знала, что он честно служит ей и на него можно положиться. Элак считал это маленькой победой над ее великим недоверием. Когда после страшной ночи Дионисид он очнулся едва живой и увидел Бреселиду, склонявшуюся над горой похолодевших тел, солнце било ей в спину. В золотом венце лучей она была окружена теплым сиянием, как существо из его мира.

Мальчик был тогда напуган, растерян, едва жив, а собравшиеся вокруг всадницы наперебой требовали "добить козла"! Элак хорошо помнил, кто оставил ему жизнь и надежду со временем окончательно стать собой. Иногда он думал, что было бы, если б обещанным "первым встречным" оказался тупой пастух с горы или староста соседней деревни. Тогда юный Пан со всеми своими талантами вынужден был бы служить таким же враждебным к нему крестьянам, как и его односельчане.

Теперь Элак по крайней мере мог посмотреть мир. Бреселида была сестрой самой царицы и направлялась в столицу! Не говоря уже о том, что служить "амазонке" куда почетнее, чем получать пинки от углежогов и пахарей.

Сейчас он увивался вокруг сотни женщин. Вооруженных женщин! Ему это нравилось.

Кроме того, выбор божественным родителем Бреселиды в качестве хозяйки для будущего царя леса не мог объясняться ни случайностью, ни винными парами. Старый Пан знал, что судьба "амазонки" как-то связаны с судьбой сына: оба должны помочь друг другу достичь чего-то важного, недостижимого поодиночке.

Понять, в чем состоит эта связи и к какой цели она ведет, значило для Элака в конечном счете обрести обещанную зеленую корону и перепрыгнуть барьер, отделявший его от счастья абсолютной божественности.

А потому он охотно лез во все дыры, куда только не обращала взгляд Бреселида, и уже сейчас, на четвертый день знакомства знал о ней куда больше, чем она могла предположить. Молодой Пан чувствовал, например, что всадница неизвестно почему уверенна, будто разбойники над Цемессом, не просто очередная банда громил, а часть чего-то большего, опасного и неотвратимого, что еще не показалось целиком, но отбрасывало свою пугающую тень на обе стороны пролива. Другими частями этой головоломки были сожженный Дандарик, уничтоженный менадами Дорос, съеденный брат Уммы и угрюмый неразговорчивый Ярмес, который рассказал далеко не все, что знал о людях в горах.

* * *

-- Умма.

Золотое колечко света вокруг глиняной лампы-лодочки с девятью рожками становилось все уже. Масло догорало. Его никто не доливал. В чужом доме нельзя найти даже соли, гласила старая меотийская пословица. Оказавшись в брошенных хижинах рыбаков "амазонки" убедились в ее справедливости. Они и не пытались разобраться в нехитром хозяйстве прибрежных жителей. Похватали циновки и одеяла, кое-как устроились среди рваных сетей и корзин из ивовых веток.

Сон в пропахших рыбой лачугах был плохим. Многие ушли на воздух. Но и здесь с каждым порывом ветра от коптильни доносился стойкий аромат вяленой камбалы.

Бреселиду всегда выворачивало при одном виде сырой рыбы, а уж запах стоячей воды, старого рассола для бычков, в котором на жаре гнили и разлагались забытые тушки, буквально довел сотницу до исступления. Взяв плащ, она по примеру подруг отправилась на берег.

Лишь Бера, вынужденная сторожить Ярмеса, осталась сидеть в хижине и вдыхать непривычный аромат соли, тины и йода.

-- Умма. -- снова повелительно повторил голос в темноте. -- Развяжи меня, ты же знаешь, что я вам не враг.

-- Ты сбежишь. -- отозвалась девушка.

-- Клянусь, что нет.

-- Тогда зачем тебя развязывать? -- медведице казалось, что она очень сообразительна.

-- Ты заснешь, а Собаки меня зарежут. -- возразил Ярмес. -- Я им не выгоден на суде.

Бера помялась.

-- Я бы отпустила тебя. -- с сомнением в голосе сказала она. -- Но ты же знаешь, Бреселида приказала...

Ярмес не удержался от досадливого смешка.

-- Бреселида! -- передразнил он. -- Я заступился за тебя, там, в стойбище, когда Собаки кинулись грызть тебя, как кость. А ты не можешь даже...

Он осекся, потому что за стеной послышался шорох. К двери в хижину явно кто-то пробирался.

-- Скорее. -- процедил Ярмес сквозь зубы. -- Перережь веревки и мы их скрутим при попытке нового убийства.

Умма повиновалась. Она сама не знала, почему верит волку. Он вел себя странно, и где-то в глубине души медведица догадывалась, что с Ярмесом все совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Но она почему-то не могла не слушаться его.

Бронзовым ножом девушка принялась пилить веревку на руках, и чуть только первый моток лопнул, Ярмес отобрал у нее нож, чтоб освободить ноги.

Они успели как раз во время. Приоткрытая дверь заскрипела, и в хижину широкой полосой проникла уличная темнота. Но вместо сестер-собак на пороге возникла сухонькая фигура старика.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});