И жили они долго и счастливо - Алёна Селютина

взять меня за руку, – сказал он. – Но ты можешь отказаться.

Василиса поджала губы, выражая тем самым свое отношение к одному отдельно взятому колдуну, но послушалась.

Ладонь у Кощея оказалась широкая, теплая и сухая. Грубая. Чувствовались мозоли – наверное, от меча. Она ни разу не задумывалась о том, как часто он теперь бывает в Нави. Но по всей видимости, часто.

– Смотри-ка, – усмехнулся он, – а ты начала кусаться. Неужто заразилась от химеры? Мне есть смысл ожидать нападения?

– А ты не провоцируй, – пробормотала она.

Кощей засмеялся.

– Так вот ты какая, Василисушка. Яга, помнится, говорила, что характер у тебя есть. Я уж думал, старая совсем из ума выжила и не видит дальше своего носа. Ладно, идем. – И добавил уже безо всякой улыбки: – Не отпускай, а то потеряешься еще, искать тебя потом.

Василиса сжала губы плотнее. И ладонь его тоже сжала.

* * *

Кощей шил аккуратно, умело и так спокойно, будто занимался этим пару раз в неделю. Руку Василиса все еще не чувствовала и радовалась этому. Но каждый раз, когда игла касалась кожи, становилось страшно, и все еще иногда хотелось заплакать, жалея себя. Хотелось отвлечься, поэтому она начала говорить, и Кощей неожиданно ее поддержал. Разговор тек сам собой, обо всем и ни о чем, и говорили они так, словно делали это каждый вечер. Василиса все ждала неловких пауз, но они не приходили. Странно это было.

Кощей закончил шить, еще раз внимательно осмотрел раны и швы, обвел пальцем контур. Василиса не чувствовала его прикосновений, но они все равно смущали. И, пытаясь сделать вид, что все нормально, она спросила:

– Где ты этому научился?

Кощей хмыкнул, отпустил ее руку и принялся убирать инструменты обратно в аптечку.

– Я бессмертный, но не неуязвимый, и, как я уже сказал, мы, темные, плохо умеем лечить. – Он поморщился, видимо, вспомнив что-то неприятное. – Ускоренная регенерация – это хорошо, но даже она порой не спасает, и тогда приходится латать себя без магии. А порой на нее не приходится рассчитывать… – И, поймав ее недоуменный взгляд, добавил: – Например, когда магия на сегодня закончилась.

– И с тобой такое бывало? – не поверила Василиса.

– И со мной, – спокойно ответил он. – Магический резерв – штука вполне истощаемая. В принципе, я всегда знаю, когда нужно остановиться. Но то, что я это знаю, не означает, что я всегда могу это сделать.

Кощей положил иглу на стол, провел над ней ладонью, и она рассыпалась в прах. Он смел его в мусорное ведро. За это Василиса была благодарна ему отдельно: не пришлось просить самой и не нужно было теперь волноваться о том, как он может использовать ее кровь. Потом он взял из аптечки небольшую баночку и поставил на стол.

– Я не устанавливал дренаж, но после моего вмешательства он не должен понадобиться. В любом случае втирай раз в день, так все заживет быстрее и вернее, и шрамы будут почти незаметны, со временем сгладятся. Это мазь на основе мертвой воды. Насчет швов не беспокойся, нити рассосутся.

Василиса смято поблагодарила, не зная, как правильно реагировать. Мертвая вода была слишком ценной, чтобы дарить лекарство на ее основе просто так. Она пообещала себе, что обязательно вернет остатки. Да и вообще, Кощей пекся о возможных шрамах куда сильнее, чем она сама. Останутся и останутся. Все равно она носила платья только с длинными рукавами. Платье, кстати, было жалко, а вид голой руки нервировал.

– Хочешь кофе? – неожиданно спросил Кощей. – Вечер так себе, надо бы запить.

Василиса пожала плечами. Мол, можно, если не сложно. В конце концов, за этот вечер произошло много всего, что никак не укладывалось в обычный ход вещей.

Дом Кощея разительно отличался от того, что Василиса успела представить по дороге сюда. Он оказался абсолютно обычным. Они вошли через зеркало в кабинете, и кабинет выглядел совершенно нормальным: на стенах не висели кандалы и оружие, в углах не томились узники, и в котлах не булькали зелья, нигде не было ни скелетов, ни таинственных артефактов. Впрочем, в кабинете они не задержались, спустились на первый этаж в кухню. Пока Василиса осматривалась – здесь тоже не наблюдалось ничего напоминающего о жилище темного колдуна, разве что все сверкало излишней чистотой, – Кощей позвонил Соколу, сообщил, что по соответствующему адресу его ждет много интересного, а потом занялся ее рукой. Он был собран и спокоен. Как и всегда. Василиса напоминала себе, что Кощей – колдун невероятной силы, для него терять самообладание – все равно что позволить реке Смородине выйти из берегов и посмотреть, что будет. Но даже так его уверенность действовала на нее умиротворяюще.

Он утверждал, что был зол, раз позволил себе сказать, что она может умереть, если хочет… Василиса все пыталась понять, что именно из ее слов так сильно задело его. Она бы хотела вспомнить их разговор дословно, но не получалось.

Кощей принялся варить кофе, а Василиса изучила швы на руке и стала смотреть в окно, стараясь не обращать внимания на легкий озноб: пережитый стресс все-таки давал о себе знать. За окном вплоть до высокого забора, в который упирался взгляд, лежали сугробы. Наверное, Кощею некогда было убирать снег. Декабрь подходил к середине, близился Новый год.

– Елку ставить не будешь? – спросила Василиса и только потом осознала, насколько глупый это был вопрос.

Кощей, стоявший у плиты, не обернулся, но спина его вздрогнула и послышался смешок.

– Не придерживаюсь традиций, – ответил он.

– А Баюн распорядился, чтобы Данила установил и нарядил, – продолжила Василиса. Ей все казалось, истерика где-то рядом, и нельзя было ее допустить. – Она ненастоящая, я до прошлого года даже не знала, что такие бывают. Но украшения красивые. Шары расписные, игрушки… Я думаю раздобыть еловых веток, поставить у себя в комнате. Запах будет…

– Сахар?

– Что? Ах, да. Две ложки.

Кощей поставил перед Василисой чашку, но сам за стол не сел, так и остался стоять у плиты, опершись о столешницу кухонного гарнитура. Василиса аккуратно взяла чашку: от нее шел пар и чудесный запах. Держать левой рукой было неудобно; она отпила немного неуклюже, но не пролила, чему мысленно порадовалась. Кофе оказался терпким, горьковатым и был куда лучше всего того, что она уже успела попробовать.

Василиса подняла взгляд. Кощей смотрел на нее как-то странно. Словно никак не мог понять, что это за неведома зверушка тут у него сидит.

– Что? – спросила она, смущаясь.

Он покачал головой и едва ли не в один глоток осушил свою чашку.

В этот момент со стороны коридора послышались шаркающие шаги, и на кухню, пошатываясь, вошел огромный старый пес. Он огляделся, заметил Василису и пошел к ней, принюхиваясь. Тело мгновенно напряглось, и она попыталась отодвинуться. Память о встрече с химерой все еще была слишком свежа.

– Свои! – рявкнул Кощей так, что Василиса подпрыгнула на стуле и едва не вылила на себя оставшийся кофе.

Пес кинул на него неодобрительный взгляд: сам вижу, что свои, – подошел ближе, понюхал еще немного и улегся у ее ног.

– Не бойся, – попросил Кощей, и в лице его что-то дрогнуло. – Он запомнит тебя и не тронет больше. Он просто… старый. И глуховатый. Вот и приходится кричать.

«Волнуется, – поняла Василиса. – Он волнуется за пса». Это открытие удивило ее. Ей всегда казалось, что Кощею чужда забота о других. С другой стороны, сегодня он спас ей жизнь, причем во второй раз, и снова уберег от гнева начальства.

Пес мотнул головой, поднял на нее огромные карие глаза.

– И ничего страшного, правда, – ласково прошептала Василиса, аккуратно сползая со стула на пол и усаживаясь рядом с собакой, стараясь не потревожить раненую руку и жалея, что пострадала именно правая – левой не так удобно гладить. Но пес уже с удовольствием устроил голову у нее на коленях и прикрыл веки.

– Как его зовут? – спросила Василиса, проводя ладонью по длинной шерсти.

– Марло, – ответил Кощей. Он внимательно наблюдал за ними, словно боялся, что то ли собака причинит ей вред, то ли она собаке. – У него бессонница, вот и бродит по дому. Ему недолго осталось, – вдруг добавил он. – Наверное, придется усыплять, ему все тяжелее и тяжелее с каждым днем, а сердце сильное.

Пес, словно поняв, о чем говорит хозяин, завозился у Василисы на коленях, бросил на нее печальный взгляд. Василиса ощутила, как выступили слезы. Она забыла о своей руке,