Приворот - Марьяна Романова

А вот девушка с фотографии, висевшей на стене, была совсем другой. Казалось, ей с трудом дается позирование – те жалкие несколько секунд, которые требуются фотокамере, чтобы зафиксировать чье-то лицо. У нее были веселые карие глаза, чуть вздернутая верхняя губа, кудрявая челка, веснушки, и вообще она выглядела как человек, который всегда готов к улыбке – дай только повод улыбнуться миру.

Соседи уверяли, что жизнь Черепановых тяжелой не назвали бы. Богачами те не были, но и не бедствовали никогда, детей не нажили, но и не выглядели сожалеющими. Почему же эти три десятка лет так безжалостно расправились с «легким дыханием» девушки и превратили смешливого ребенка в скорбную рано состарившуюся тень? Какой была жизнь Екатерины Черепановой, о чем она так напряженно годами грустила? Не было ли у нее тщательно оберегаемого секрета, который в итоге привел ее к такой страшной кончине?

Бухарин нерешительно подошел к лакированному трюмо. Если бы начальство узнало, чем он тут занимается, он потерял бы работу навсегда. Но что такое риск по сравнению с азартом охотника, взявшего след. Повернув латунный ключ, следователь присел на корточки перед распахнувшейся полкой и за несколько минут нашел именно то, на что втайне рассчитывал, – тоненький фотоальбом, вмещавший в себя несколько десятилетий чужой жизни.

Устроившись на подоконнике, Черепанов перелистывал страницу за страницей. Несколько черно-белых, немного пожелтевших от времени и небрежного обращения снимков. На них Черепановы совсем молодые, и глаза их светятся предвкушением бесконечности.

На одной фотографии Екатерина в шерстяном платке, брови подведены, смотрит слегка исподлобья, немного похожа на какую-нибудь кинокрасавицу из семидесятых в образе крестьянки. На другой – она уже старше, младенческий жирок ушел с ее щечек, острее обозначились скулы, но она все еще была легкой и веселой, как прохладное шампанское. И вот, наконец, почти на самой последней странице, Бухарин обнаружил странный снимок – Катя еще молоденькая, не больше тридцати, но уже напоминающая не шампанское, а тень. Резкий переход, как будто тумблер переключили. На этом снимке фото-архив прерывался – дальше в альбоме были только пустые страницы. Создавалось впечатление, что однажды все еще красивая Черепанова дала слово больше никогда не позировать фотографу – и сдержала его, потому что следующие ее портреты были уже посмертными, с рукоятями ножей, торчащими из окровавленных глазниц.

Немного посомневавшись, Бухарин все-таки осторожно вытянул из альбома последнюю фотографию.

Покинув дом Черепановых, он постучался к соседке – той самой, что обнаружила их тела. Та приняла его радушно – хотя, казалось бы, он пришел, чтобы напомнить о дне, который она вот уже неделю безуспешно пыталась вычеркнуть из памяти, отменить. Следователь списал это на обычную деревенскую жажду до новостей – когда вокруг годами ничего не происходит, только колышется нагретый крымским солнцем желейный воздух, да плещется море, уже давно воспринимаемое тривиальной декорацией, а не удивительным пространством; когда любого прохожего, спросившего, который час, воспринимаешь как потенциального почтового голубя.

Соседка пригласила гостя в дом, подала заваренный чабрец с мятой, предложила домашнюю булочку. Несколько дежурных реплик, и вот Бухарин выложил на стол старую фотографию.

– Вы говорили, что знали Екатерину Черепанову с самого детства. Посмотрите внимательно на этот снимок – можете вспомнить, какой это примерно был год? Сколько ей здесь лет?

Соседка ответила, не задумываясь:

– Я могу не примерно, а точно вспомнить! Прекрасно помню тот день, это было сразу после Катиного дня рождения, в мае. Ей исполнилось двадцать девять. Я же сама ей фотографа привела. У нас иногда работает на пляже фотограф, курортников снимает. Ну я не знала, что Кате подарить, вот и позвала его.

– Черепанова обрадовалась такому подарку? Что-то она не выглядит довольной на этой фотографии.

Соседка грустно вздохнула.

– Нет, она была рада… Или из вежливости благодарила. Катя очень деликатная была, каждое слово взвешивала. Ей нравилось, когда все вокруг довольны… Просто тот год у нее тяжелый очень был, врагу не пожелаешь.

У Бухарина вспотели ладони – он вдруг понял, что сейчас соседка скажет что-то очень важное. Не зря он столько вечеров провел над фотографиями, не зря не поленился лишний раз съездить к Черепановым домой.

– Почему трудный? Какое-то несчастье случилось?

– Ребенка она потеряла. – Соседка отерла увлажнившиеся глаза уголком кухонного полотенца. – Катя и Витя долго ведь о маленьком мечтали, да все не складывалось никак. Кате и гормоны кололи, и к бабкам она каким-то ездила, но все без толку. Уже, вроде бы, и смирились, и вдруг ее начинает тошнить по утрам. Она даже не верила долго, а когда поняла, что внутри малыш растет, – засветилась вся. Ходила по деревне как солнце, все ей улыбались, мы с девочками приходили полы ей мыть – знали, что врач велел беречься… Ну и кто его знает, что там пошло не так. То ли сама не уберегла, то ли судьба такая. Уже пришел срок рожать, все хорошо, воды отошли, схватки. Витя на «газике» повез ее рожать. Она на прощание в лоб меня поцеловала и сказала, что я ей как родная сестра и для ее сына тетей буду. Я так ждала ее с малышом, готовилась… А на следующее утро они с Витей вернулись мрачные и сразу шмыгнули в дом. Я сначала ничего не поняла, обиделась даже немного. Решила, что они не хотят малыша показывать, сглаза боятся. У нас тут многие боятся. Пошла к ним, стучала-стучала, но никто не открыл. И ставни задвинуты. И вечером света нет. Тут уж я встревожилась не на шутку, все-таки достучалась до Кати. Когда она на пороге появилась – даже не узнала ее. Лицо все какое-то темное, от слез опухшее, вместо глаз щелочки. «А где, – спрашиваю, – ребенок?» «А нет никакого ребенка, Зина, – отвечает она, и так в глаза смотрит, что хочется исчезнуть, прахом рассыпаться. – Мертвым он родился. Даже секундочки на свете белом не пожил. Врачи сказали, последние несколько дней уже мертвый был. И что я вообще должна радоваться, что он не начал гнить внутри, а то бы мне конец»…. И чуть ли не силой вытолкала меня. Да я и сама рада была уйти – растерялась очень. Так запертыми и просидели они несколько дней – мы уж волноваться начали. Но тут Катя нас с мужем сама позвала – поминки они устроили. «Катя, а где мальчика похоронили?» – спросила я. А она вздохнула грустно и ответила, что тела им не отдали в больнице. Мол, то, что родилось, человеком не считается, это зародыш, и что его хоронить. Такая история. После этого Катя изменилась очень. Она веселая была всегда хохотушка. А тут… Как тень ходила, все больше молчала и постарела очень быстро. Деток больше не было у них.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});